– Поотверчиваешь, – со смехом согласился Баташёв и тоже вскочил на ноги.
– А Сашку жаль, – снова посетовал Шираза. – Зазря парнягу загубили. Друг мне был… Вот оно на войне-то как? Два раза словечком перекинулись, всё, считай друзья. А назавтречком нет твоего друга больше. Вот был полчаса ещё назад, ходил, дышал, планы какие строил на жизнь, девку любил, удобство-неудобство какое испытывал… – Он со вздохом покачал головой. – А потом бац и нетуть ентова человека.
Лиза уже не слышала его философских размышлений. Она направлялась к командиру полка, чтобы попросить у него разрешения расквартировать солдат в ближайшем посёлке. Люди устали, вымотались, и им просто необходим был хотя бы короткий отдых.
Километров через семь они вышли на огромное пепелище, что серым пятном лежало прямо посреди поля, ограждённое высоченными столбами с колючей проволокой. Сохранились и почерневшие от копоти и гари металлические ворота, и стены кирпичных построек. Кое-где ещё стелился по земле клочкастый чёрный дым, остро пахло жжёной резиной, тлели, вспыхивая змейками красных искр, обгоревшие доски.
Полк прошёл мимо – дали команду не останавливаться. Сапоги утопали в сером пепле. Он поднялся огромным клубом от сотен шагающих ног и повис в воздухе подобно трепещущим крупным снежинкам.
Что-то блеснуло среди этого серого пепельного моря, и Лиза склонилась к земле. В пепле лежали две красные звёздочки с пилоток. Она, сама не зная, зачем, подняла их и сжала в кулаке. Внутри поднялась знакомая волна жгучей ненависти. Значит, тут сожгли людей… советских военнопленных. Зубы непроизвольно сжались. Лиза зашагала дальше. Острые края звёздочек впивались в кожу подобно маленьким лезвиям, но она не чувствовала боли.
– У вас кровь идёт, товарищ старший лейтенант! – сказали сзади.
Лиза посмотрела на свою руку. И правда, кровь. Она струилась по ребру ладони тоненькими рубиновыми струйками и ползла по запястью. Лиза разжала пальцы. Звёзды тоже измазались в её крови. Девушка спрятала их в карман брюк и на ходу вытащила из подсумка бинт.
Позже она узнала, что они прошли через сожжённый нацистами трудовой лагерь «Берту». Немцы сожгли его за несколько дней до их прохода, чтобы уничтожить следы своих преступлений.
Привал на ночь полк сделал прямо в открытом поле. Дурманяще сладко благоухали первые весенние цветы, тянули к чистым небесам на тонюсеньких стебельках свои хрупкие пёстрые бутончики, готовясь вот-вот раскрыть нежные лепестки и показаться во всей красе. Сумерки окутали разбитые наспех походные палатки, прильнули к языкам костров, растеклись по притихшей в предвестии ночи местности. Свежий ветерок перебирал травинки, гнул их к земле и шаловливо путался в кронах редких молоденьких деревцев, чьи ветки были усыпаны набухшими клейкими почками.
Лиза долго смотрела на две красные звёздочки в своей ладони – всё, что осталось от некогда живых людей. Даже имён их они никогда не узнают. Хотелось плакать. Ненависть жгла душу напалмом. Ту самую душу, где жила ещё и любовь, где трепетные чувства и щемящая сердце нежность соседствовала к удушливым, раздирающим на части чувством злобы. Она плескалась через край, застилая глаза пеленой, и Лиза не знала, что с ней делать. Нельзя за такое отомстить, потому что бесчеловечность врага давно уже перестала чем-то измеряться. Не хватит мести, не сможет она принять такой размах, чтобы хоть как-то сравнится с этой зверской лютой…
Да и нужно ли мстить? Стоит ли выжигать саму себя изнутри ненавистью и злостью? Она задрала голову и посмотрела в темнеющее небо. Лиза так долго жила и дышала этими отравляющими чувствами, что теперь не могла представить своё существование без них.
Утро было звонким и ярким. Отдохнувшее солнышко весело сияло над горизонтом. Полк зашагал дальше. Приподнятое, боевое настроение солдат было заметно невооружённым глазом – они задорно болтали, обменивались шутками и смешными историями из жизни.
В середине дня они, наконец, соединились с дивизией и взяли чёткий курс на Кёнигсберг, но в одном из небольших поселений, что попадались на пути, решили сделать привал. Уже вечерело, и, хоть до города оставалось не больше пяти километров, начальство заключило, что бойцам требуется отдых. Шутка ли – почти две недели через непролазные леса и поля.
Местные в испуге попрятались по домам, аккуратная, засаженная разномастными цветами улица пустовала. Лизу и находящийся под её командованием снайперский взвод расположили в небольшом домике. Стены сияли свежей побелкой, низкое деревянное крылечко буквально утопало в цветах. Пока переводчик разговаривал с хозяевами – молодым мужчиной и его беременной женой – Лиза вошла в тесную, застланную потёртым ковриком прихожую. Первая же дверь вела в кухню, у дальней стены тянулась вверх деревянная полированная лестница с крутыми ступенями. Она неспеша обошла все комнаты, которых оказалось шесть, заглянула в заставленный разнокалиберным хламом пыльный чулан. Стопки тарелок, старые книги с выцветшими обложками, несколько мётел, вёдра – ничего интересного.
Из гостиной доносились громкие голоса.
– …И сыграть могёшь? Вот прямо могёшь?
– Могу. Я же в музыкальной школе учился, с отличием закончил, между прочим.
– Ну тады сбацай.
– Да, давай, сбренчи что-нибудь!
Лиза подошла к распахнутым настежь двойным раздвижным дверям и остановилась. Солдаты сгрудились кучкой вокруг сидящего за стареньким поцарапанным фортепьяно Баташёвым. Он стащил с головы пилотку, сунул под погон и принялся вдохновенно перебирать белые клавиши. Лиза зачарованно слушала прекрасные звуки, что выскальзывали из-под его порхающих пальцев, наполняя сердце тревожным щемящим чувством – будто прямо в груди пробили дыру, и музыка тонула в её чёрной вязкой глубине.
Фортепьяно умолкло. Баташёв замер над инструментом, задумчиво глядя прямо перед собой.
– Так давно не играл… думал, не вспомню уже…
– А что енто за музыка была? – полюбопытствовал Шираза. – Красивая какая, аж прямо вот… за душу взяла, вот!
Он хлопнул себя ладонью по груди. Баташёв широко заулыбался.
– Вагнер это.
– А давай ещё чё-нить сбренчи, – попросил другой солдат. – Уж больно ладно у тебя выходит.
– Нет, – принялся отпираться Баташёв. – Давайте не сейчас. Мне вспомнить надо, приноровиться, так сказать, заново! Не могу я сейчас.
Солдаты окружили его плотным кольцом и загалдели, требуя продолжения. Баташёв с растерянным взглядом крутил головой в разные стороны, продолжая упрямиться, но потом всё-таки сдался и заиграл вновь.
Лиза вошла в комнату. Один из солдат отдал ей честь, и она, коротко кивнув в ответ, прислонилась плечом к стене. Размеренно качали большим медным маятником часы у стены, рядом цвёл в кадке какой-то цветок. Шторы на окне были плотно задёрнуты. По обоям змеился изящный рисунок из тонких переплетающихся линий, а в гранях люстры переливались серебром лучи дневного света. Напротив фортепьяно стоял громоздкий, покрытый клетчатым пледом диван.
И вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. Через проём двери на неё смотрел какой-то парень. Смотрел с ужасом, с диким испугом в расширившихся глазах, прижимая к горлу руку. На мертвенно-бледном лице не было написано никаких эмоций.
Лизе потребовалось всего пару секунд, чтобы узнать его. Они встречались дважды – в самом начале войны и на подступах к Ленинграду. И вот судьба зачем-то снова соединила их пути, свела под одной крышей – совсем как тогда, в Брестской крепости. Только теперь Лиза была не испуганной, дрожащей от страха девчонкой. Она возродилась из пепла сожженного врагом отчего дома, чтобы предстать сейчас перед ним настоящим, не призрачным мстителем. И парень понял это – по её глазам.
Позади него стояла девушка. Круглый живот выпирал вперёд. Она прятала руки под передником и нерешительно переминалась с ноги на ногу, будто не зная, оставаться ли ей на месте или уйти. Повинуясь странному порыву, Лиза шагнула вперёд, рука автоматически потянулась к кобуре на боку. Парень, наоборот, отступил, а через секунду стремглав бросился из комнаты.
Лоб пылал. Лиза прижала к нему прохладные пальцы и, глубоко втянув в себя воздух, задержала на мгновение в лёгких. Да уж, удивительная, всё-таки, штука жизнь. Если б не война, они никогда бы не встретились, не стали врагами, даже не зная имён друг друга, и их дороги никогда бы не пересеклись – ни на единое мгновение, ни на единый взгляд.
Беременная девушка тоже предпочла ретироваться. Лиза не стала её останавливать – зачем? Пусть идут. И пусть никогда, никогда, никогда больше не встретятся ей!
И вдруг она поняла: ненависть больше не владеет ею. Та самая жгучая злоба к врагу, что душила её все эти бесконечно долгие годы, ушла, растаяла, как папиросный дым, и вместо неё в душе загорелся лучик надежды. Лиза больше не хотела смотреть назад. Не хотела вспоминать. И больше не жаждала мести. Все последние месяцы она искусственно поддерживала в себе эти чувства – потому что боялась потерять смысл жизни. Ведь именно войной и возмездием она жила прежде, а теперь хочет двигаться в будущее. Потому что там – Сашка, там – их семья и не рождённые ещё дети.
Парень отыскался часа через два, на втором этаже. Солдаты отдыхали, и Лиза решила осмотреть библиотеку, что заметила, когда обходила дом. В узком длинном помещении царила тишина, сквозь щель между шторами проникал золотистый лучик солнца, а в нём мелкой мошкарой роились пылинки. С полок высоких, до самого потолка, дубовых шкафов на неё глядели книжные корешки, рядом тосковала стремянка. Парень, согнувшись, сидел на стуле у окна и безжизненным взглядом смотрел прямо перед собой. В глазах всё ещё сохранились остатки испуга.
Лиза нарочито громко хлопнула дверью, и он вздрогнул, поднял голову. Она прошагала к нему через всю библиотеку, ища в кармане найденные на пепелище звёзды. Половицы устало стонали под подошвами кирзовых сапог.
– Вот. Смотри, немец. – Лиза протянула к нему руку ладонью вверх. Звёздочки тускло блеснули красным отсветом. – Это то, что сохранилось от живых людей. Этих людей ваши звери сожгли живьём.