Виктор несколько раз сжал кулак, оглядел перевязанную руку.
– Замуж выйдешь за меня? – Он помолчал. – Мне такая, как ты, нужна. Заботливая, смелая. Красивая.
– Какая ж я красивая! – засмеялась Катя. – Чучело!
Виктор цокнул языком. Взгляд его посерьёзнел.
– Нисколько ты… то есть, если уж чучело, то самое красивое чучело.
Не ответив, Катя поднялась, отыскала среди хлама за печкой надколотую банку, зачерпнула воды и осторожно, чтобы не пораниться самой, засунула в неё букет.
– Ты где розы нарвал? Красивые такие, на дикушку не похожи.
Она полюбовалась ими и водрузила банку в центр стола.
– Сам вырастил.
– А знаешь… – Катя повернулась к нему и впервые без смущения взглянула в глаза. – Согласна я. Только дочка у меня, ты ж знаешь.
Теперь пришла его очередь смущаться. Он несколько раз кашлянул, отвёл глаза.
– Я ей помог на свет появиться, так что вроде и моя она дочка тоже.
– А если я гулящая какая? – с ноткой язвительности в голосе спросила Катя. – Не пойми, от кого родила…
– Я знаю всё. – Виктор встал и, двумя шагами преодолев разделявшее их расстояние, взял её за плечи. – Работа у меня такая. Всё знать. От начала до конца знаю.
И вдруг поцеловал её. Сперва осторожно, словно бы спрашивая разрешения, а потом с напором и властью. Катя обмякла в его сильных объятиях. Он крепко прижал её к себе за талию, и она почувствовала, что теряет равновесие. Ещё мгновение – и пол под её ногами исчезнет, и она провалится в зыбкую пропасть. По спине побежали мурашки.
Мир закрутился в стремительном вихре и пропал. Остался только Виктор, его руки и губы. А ещё – сладкое-сладкое томление в груди и золотистый, мягкий комочек под сердцем. Катя хотела бы, чтобы этот поцелуй не заканчивался никогда. Он обволакивал её с ног до головы, укрывая от всех напастей мира, и она впервые за долгое время чувствовала себя защищённой.
***
Севастополь, Крым.
1945 год.
Протяжно, с натугой кричал паровозный гудок. Поезд дробно стучал колёсами, дёргался всем своим могучим металлическим телом, понемногу замедляя ход. Саша с восхищением прилипла к стеклу, разглядывая толпу на перроне, а Катя с Виктором собирали в дорожный саквояж вещи.
– Севастополь! – зычно кричал проводник, шествуя по вагону между рядами сидений. – Севастополь!
Виктор защёлкнул замок на чемодане, закинул на плечо увесистый вещмешок. Катя взяла Сашу за руку.
– Идём, приехали.
Дочь послушно засеменила за ней, пытаясь приноровиться к её широким шагам и озираясь вокруг. Шуню приводило в восторг всё, что она видела: поезд, люди, шумный, наполненный голосами вокзал, седой усатый проводник с ручным компостером. Она то и дело удивлённо вздыхала и вовсю пучила глаза.
Виктор шёл впереди, пробивая дорогу. Он легко соскочил с подножки поезда и повернулся, чтобы взять у Кати чемодан, потом подал ей руку. Она подобрала подол нового платья, что муж подарил ей на годовщину свадьбы.
– Ой, высоко-то как!
– Прыгай, поймаю, – улыбнулся Виктор.
Катя глубоко вдохнула и прыгнула. Он подхватил её за талию и поставил на перрон, после точно так же снял с подножки Сашу. Та радостно захохотала и раскинула руки.
Из толпы вынырнул невзрачный паренёк в форме НКВД и отдал честь.
– Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности.
– Здравия желаю, – отдал честь в ответ Виктор. – Вас из отделения послали?
– Так точно. Сможете прямо сейчас явиться?
Виктор утвердительно кивнул.
– Только жену с дочерью размещу.
Квартиру им выдало государство. Хорошую, просторную квартиру с наполненными солнцем большими меблированными комнатами. Сашу заочно определили в детский сад, а Катя собиралась поступать в севастопольский текстильный институт – сейчас как раз шёл набор студентов.
– Так машину вот прислали за ними. – Парень указал на сверкающий чёрный автомобиль у перрона. – А мы с вами пешком, тут три минуты.
Они споро погрузили чемоданы и саквояжи во вместительный багажник, Виктор усадил Катю и Сашу на заднее сиденье и, подмигнув, захлопнул дверцу. Шофёр завёл мотор. Они покатили по оживлённым улицам Севастополя, сворачивая то вправо, то влево, то выезжая на широкие шоссе, то петляя по узким улочкам. Иногда показывалась синяя полоса моря, мелькали прохожие и вывески магазинов. Катя увлечённо разглядывала проносящиеся городские пейзажи, пока машина не затормозила у пятиэтажного дома с длинными балконами.
– Приехали, – сообщил шофёр и заглушил мотор.
Он помог донести сумки до нужной квартиры и, пожелав всего хорошего, ушёл, а Катя принялась осваиваться на новом месте. Направление на новое место службы Виктору пришло недавно – всего неделю назад. До этого он служил в Александровке, где они и отпраздновали скромную свадьбу. Народу, правда, собралось много – вся деревня. Даже за столами не помещались, пришлось позаимствовать у соседей дополнительные. Веселились, пили и танцевали до утра, и никто не хотел уходить с праздника – ведь он был первым после начала войны. И ничего, что не хватало угощений, ничего, что ни у кого не нашлось новых, не залатанных и не перелицованных нарядов. Зато наступило щедрое лето и ушла война.
А спустя почти год, в конце апреля, муж сказал ей, что они переезжают. В Севастополь. Надолго. Она даже сможет пойти учиться, как мечтала.
Катя распахнула высокое окно, впуская прогретый солнцем майский воздух. Внизу, во дворе, шумела детвора, две женщины развешивали на верёвках только что выстиранное бельё. Саша с визгом носилась по комнатам, подпрыгивала, рассматривала многочисленные статуэтки, картины, настенные и напольные часы, мебель. В углу, в большом лепном вазоне, росло раскидистое дерево с сочными заострёнными листьями. Катя коснулась пальцами гладкого ствола, осторожно погладила его. Красивое.
– Мама, фто это? – спросила Шуня, показывая на чёрную тарелку на стене.
– Радио, – ответила Катя и, подойдя к нему, потянулась к выключателю. – Ну-ка, что там передают?
Она мельком глянула на часы. Почти пять вечера. Поздновато для работы, но супруг мог задерживаться и до десяти, и до одиннадцати, порой бывало и до полуночи мог сидеть в своём кабинете над какими-то бумагами. Катя не перечила. Работа есть работа.
– …Главнокомандующего по войскам Красной Армии и военно-морскому флоту, – заговорило радио строгим голосом диктора Юрия Левитана. – Восьмого мая одна тысяча девятьсот сорок пятого года в Берлине представителями германского верховного командования подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооружённых сил.
Катя замерла, чутко прислушиваясь к каждому слову. Сердце тревожно сжалось и теперь мелко подрагивало в груди.
– Великая Отечественная война, – бесстрастно продолжал Левитан, – которую вёл советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена, Германия полностью разгромлена.
Воздух вдруг пропал. Катя поднесла руку к горлу, чувствуя, как по лицу текут горячие слёзы. Она с хрипом втянула в себя воздух и сдавленно всхлипнула. Глаза застилала пелена солёного тумана.
– Мама! – забеспокоилась Саша и дёрнула её за рукав. – Мама, посему ты пласешь? Мама!
Катя подхватила её на руки и закружила.
– Товарищи красноармейцы, краснофлотцы, сержанты, старшины, – говорил голос Левитана, – офицеры армии и флота, генералы, адмиралы и маршалы, поздравляю вас с победоносным завершением Великой Отечественной войны!
– Война кончилась! – задыхаясь, не веря самой себе, прокричала Катя. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. – Мы победили, Шунечка! Победили!
– Победи-и-и-или! – завизжала вслед за ней Саша.
Они радостно хохотали, прыгали, танцевали. Катя снова и снова покрывала её лицо поцелуями, с такой силой прижимая к себе, что дочь кряхтела. Победили!
Затрещал на столе чёрный глянцевый телефон. Катя схватила трубку.
– Война кончилась, – сказал Виктор.
– Кончилась, – эхом повторила Катя.
Он помолчал. В трубке слышались слабый треск и помехи. Откуда-то прорывались отдалённые голоса, и Кате казалось, что они кричат взахлёб и наперебой: «Мы победили! Мы победили!»
– Я люблю тебя.
– Я люблю тебя больше.
– Ты самая искренняя и настоящая из всех, кого я встречал. – Катя понимала по его голосу, что он улыбается. Той самой мягкой тёплой улыбкой, которую она успела до безумия полюбить за год их брака. – В тебе нет ни капли фальши.
Саша вовсю прыгала по комнате, кружилась, раскинув руки, и заливисто хохотала. Тихо качало листьями дерево, колыхался от ветра белый тюль. Солнце лучилось тёплым золотым светом. Катя смахивала со щёк слезинки дрожащими пальцами. Она ещё не сказала Виктору, что носит в себе их ребёнка – потому что сама узнала об этом недавно, и всё как-то не подворачивался подходящий момент, когда они останутся наедине.
Ребёнок, который будет жить в мире. Она обязательно скажет о нём вечером.
Тогда, в сорок первом…
– Ирка, ну ты дура, что ли?
Гоша с возмущением глядел на неё. Она сощурила глаза, поджала губы и скрестила руки на груди.
– Это ты дурак!
Он с глубоким вздохом пригладил ладонью густые волосы.
– Прекрати.
– Нет, это ты прекрати! – с вызовом ответила Ира и вздёрнула свой узкий маленький подбородок. – Не я начала!
– Да как ты не понимаешь! – Гоша снова пошёл в разнос. – Ты… ты чёрт в юбке, вот ты кто!
Она надвинулась на него разъярённой фурией. Глаза её угрожающе поблёскивали, обтянутая клетчатой тканью платья грудь высоко вздымалась. Ира просто кипела от негодования. С унылого серого неба сыпался мелкий колючий дождик, уличные фонари мигали масляными жёлтыми глазами и, словно рапиры, скрещивали на мокром тротуаре свои длинные тонкие тени. Рубашка намокла и прилипла к телу, но Гоша даже не замечал этого, как и пронзающего холодного ветра. Внутри бурлил яростный вихрь. Из-за какой ерунды ведь они ругаются! Весь этот спор с взаимными оскорблениями – всего лишь из-за того, что он не успел в театр к началу спектакля.