ророчество). В другом же сообщении утверждается, что Иуда сам купил землю на свои бесчестные деньги, после чего упал и разбился на купленном участке, а все его внутренности вывалились наружу[347].
Тридцать сребреников приобретали со временем все возрастающее психологическое и нравственное значение[348]. В Средние века считалось, что монеты, уплаченные Иуде, были задействованы в примечательном путешествии, являющем собой еще один пример использования странствующих монет в качестве литературного образа (см. в этой связи также вторую главу). Многогранная сказка про тридцать серебренников стала очень популярна и была переведена на множество языков, в том числе на армянский, сирийский, латинский, итальянский, немецкий и каталанский[349].
Рис. 4.14. Иуда получает тридцать сребреников. Средневековая фреска из Броннестадской церкви, Швеция. Источник: Stig Alenas/Shutterstock.com.
По версии Готфрида Витербоского, летописца XII века, монеты (предположительно — денарии) были отчеканены Фаррой, отцом Авраама, для ассирийского царя Нина. Конечно, в эпоху Фарры не существовало никаких монет, и тем более римских денариев — впрочем, легенды редко уделяют внимание надлежащей хронологии. Итак, согласно этой истории, Авраам сам отнес монеты в Ханаан и потратил их на покупку земли для погребения своей жены, чем предвосхитил инцидент с Иудой. Затем эти монеты были использованы для покупки Иосифа, которого его завистливые братья продали в рабство. Впоследствии монеты достигли Египта и попали в казну фараона, а оттуда отправились к царице Савской, затем к царю Соломону и, наконец, попали к Навуходоносору. В конце концов, волхвы привезли тридцать монет из Вавилона в дар младенцу Иисусу в Вифлеем (здесь, чтобы соответствовать рассказу о волхвах, принесших золото, ладан и смирну, серебряные монеты временно превращались в золотые).
Спасаясь от Ирода бегством в Египет, Мария якобы закопала эти монеты в виде клада, который позже был обнаружен пастухами и передан армянскому астрологу, угадавшему его истинную историю. Он вернул Иисусу подарок, полученный им при рождении, а Иисус пожертвовал тридцать монет (теперь снова серебряных римских денариев) в Иерусалимский храм. Так у священников оказались в руках монеты, которыми они заплатили Иуде Искариоту за помощь в аресте Иисуса. Подарок на день рождения Иисуса стал платой за его смерть. Легенда гласит, что половина монет была потрачена на покупку кладбища, а оставшаяся часть была выплачена солдатам, охранявшим гробницу Иисуса[350]. В средневековом мире, наполненном легендами такого рода, нетерпеливые нумизматы весьма усердно искали эти заколдованные монеты и, естественно, утверждали, что находили их — где-нибудь в России, Франции или Италии. Например, старинная серебряная монета, хранящаяся сейчас в Музее Ханта в Лимерике (Ирландия), в XIV веке была заключена в золотую оправу с надписью «QUIA PRECIUM SANGUINIS EST», что означает «Потому что это цена крови»[351]. Это — прямая цитата из Евангелия от Матфея в переводе латинской Вульгаты[352]. Кто-то явно верил, что он (или она) владеет одним из тридцати сребреников и носил его как кулон. Впрочем, конечно же это не та монета, как и все сорок других предполагаемо выживших монет из первоначальных тридцати сребреников[353].
Интерес к старым монетам не всегда сопровождался пониманием их и знаниями о них. Эта проблема усугублялась по мере того, как население все меньше и меньше использовало деньги после так называемого падения Рима[354]. Европейцы, ставшие верующими христианами, принимали нумизматические изображения Геракла за Самсона, в Венере они видели Деву Марию, в богине Виктории — ангела (фототабл. 12), а в портретах римских императоров — изображения библейских патриархов[355]. За исключением совершенно особых обстоятельств, становилось все труднее отыскивать нумизматов. Так, когда Хлодвиг хоронил своего отца Хильдерика[356], что происходило приблизительно в 481 году, в царскую могилу поместили выдающуюся коллекцию из золотых и серебряных монет, которые чеканились на протяжении более пяти веков — начиная со времени Римской республики и заканчивая правлением императора Зенона[357]. Такое демонстрирование монет отражало весьма осведомленный и вполне осмысленный выбор, подчиненный определенным идеологическим целям, и, по-видимому, оно предназначалось для просмотра привилегированными участниками похорон, разбиравшимися в монетной чеканке[358]. Конечно, эта элита представляла собой лишь некоторую часть от гораздо более многочисленного и менее образованного населения, которому было бы трудно понять эти артефакты.
Большие перемены, случившиеся с мелочью
Так ускользал мир Греции и Рима, уступая свое место смешению библейского мифа и истории. Политическая, религиозная и экономическая среда обитания древних монет больше не вспоминалась людскими массами, чья жизнь была в общем была лишена мелких монет. Римская экономика некогда способствовала широкому распространению монетизации, базировавшейся в основном на обращении серебряных и бронзовых монет, но отчасти поддерживаемой и золотом. Во времена Августа каждый солдат и лавочник знали, что один золотой ауреус стоит двадцать пять серебряных денариев, а один денарий равняется четырем медным сестерциям. Бронзовыми фракциями сестерция были дупондий, асс и кодрант. Эта система зашаталась в III веке, а уже к V веку Западная Римская империя и вовсе перестала чеканить серебряные монеты. После этого римляне полагались только на золотой солид, весящий 4,5 грамма, и его фракции — семисс (½ солида) и тремисс (⅓ солида), а также на очень мелкий бронзовый номинал, называемый нуммий, весивший менее грамма. Постепенно исчезли они все, за исключением крошечного тремисса (или триенса), родоначальника будущего шиллинга. Спорадическое производство монет остготами, вестготами, лангобардами, англосаксами и другими народами поддерживало плохо осязаемую связь с классическим прошлым, что вряд ли благоприятствовало начинающим нумизматам. Между тем в Восточной Римской империи (Византии) сохранилось некоторое подобие старой триметаллической системы, основанной главным образом на фоллисе, тяжелой медной монете (рис. 4.15)[359]. Монетные легенды здесь по-прежнему писались на греческом, а изображения монет, как правило, находились в христианском русле.
Рис. 4.15. Бронзовый византийский фоллис, Константинополь, 989–1028 гг. Поясной образ Христа / Надпись. ANS 1958.206.13. Воспроизводится с разрешения Американского нумизматического общества.
Начиная примерно с VIII века, при Каролингах, в Западной Европе возобновилась чеканка серебряных монет, заменивших золотой тремисс серебряными пенни (или денье), полпенни и фартингом (¼ пенни). Зачастую эти монеты были очень плохо отчеканены, а некоторые были настолько тонки, что изображение на одной стороне забивало отпечаток на другой стороне, ставя под угрозу оба набора мемов. Однако эти монеты нашли иной способ воспроизводиться — они стали использовать только один родительский штемпель, которым чеканилась лишь лицевая сторона. Такие монеты называются «брактеаты» (что означает «похожие на листья») — они защищали одни избранные мемы за счет других. Односторонняя монета стала отчаянным, но элегантным выходом из сложившегося положения. Право на чеканку этих монет, как правило, предоставлялось посредством королевских грамот или в ходе непосредственной узурпации монетного права, так что качество монет различных монетных дворов на протяжении долго времени существенно разнилось.
На перепутьях развития монетной чеканки мы встречаем и моменты явного замешательства, случавшегося в Европе. Анонимный средневековый монах, переписывавший рукопись «Сатирикона» Петрония, наткнулся на такую латинскую строчку: Ab asse crevit et paratus fuit quadrantem de stercore mordicus tollere. Для тех, кто был знаком с римскими монетами, в тексте достаточно ясно говорилось, что бедняк начал с одной маленькой бронзовой монеты (асса) и был готов зубами вытаскивать из навоза еще меньшую (кодрант), чтобы разбогатеть («Начал он с одного асса и готов был из навоза зубами кодранты вытаскивать»). Монах, однако, прочитал и скопировал текст так, что отразил в нем собственный средневековый мир, написав Abbas secrevit вместо Ab asse crevit[360]. Его ошибка показательна — он преобразовал фразу «Он начал с одного асса» в «Аббат упрекнул его», поместив монаха на место денег. Однако по иронии судьбы, некоторые аббатисы действительно обладали правом монетной чеканки на некоторых монетных дворах в каролингское и англо-саксонское время, что, возможно, является уникальным примером такого рода в мировой истории[361]. Эти женщины сами контролировали стандарты веса и изображения на своих монетах, отражающих ярко выраженную гендерно-дифференцированную иконографию (рис. 4.16).
Рис. 4.16. Серебряный брактеатный пфенниг аббатисы Беатрикс II из Винценбурга, Германия, 1138–1160 гг. Женская фигура держит Евангелие. ANS 0000.999.18058. Воспроизводится с разрешения Американского нумизматического общества.
В XIII веке монеты наконец извлекли пользу из роста городов, возобновления добычи серебра и возрождения дальнемагистральной торговли. Строительство государств, армий и соборов предъявило в это время дополнительные требования к чеканке монет. Начало меняться и отношение к деньгам, издавна формировавшееся новозаветными запретами на богатство. Страх, что у богатого человека столько же шансов попасть на небеса, сколько у верблюда пройти через игольное ушко (Матфей 19:23–24), постепенно уменьшался.