мог догадываться об ответах на вопросы о том, что, где, когда, кто и почему спрятал.
В недавней книге об изучении монет как исторических свидетельств, превосходный классицист Питер Тоунманн справедливо замечает о кладах следующее: «причины создания сокровищ, вероятно, были разными, и их редко можно с уверенностью восстановить, анализируя археологические слои (выделено мной — Ф. Х.)»[679]. Это — сдержанное и правильное суждение, но, как и Бивар, автор слишком рано игнорирует парадокс Марнера (см. седьмую главу). Из четырнадцати кладов, обсуждаемых в книге, почти половину Тоунманн приписал конкретным лицам и определенным обстоятельствам — паломнику, купцу-мореплавателю, фальшивомонетчику, а также трем солдатам, возвращающимся с войны[680]. Эти догадки не то чтобы плохи, дело лишь в том, что они основаны на очень скудной информации.
Рассмотрим случай с кладом из Синан-паши[681], которым Тоунманн начинает свою книгу. Этот клад (IGCH 1395) никогда не изучался целиком в том виде, как он был найден, поскольку само его существование, как и существование многих других монетных кладов, было постулировано лишь на основании отдельных монет, появлявшихся на нумизматическом рынке. Анализируя разрозненные коммерческие партии монет, купленные в течение девяти лет у дилеров в Лондоне, Афинах и Нью-Йорке, редакторы IGCH предположили, что кто-то обнаружил в Турции клад, а затем распродал его по частям[682]. Первоначальный состав клада, равно как и фактическое место его находки остались неизвестны. Некоторые монеты, относящиеся к этому кладу, до сих пор можно увидеть в музеях, как, например, монету из Нью-Йорка, представленную на рис. 8.3.
Рис. 8.3. Серебряная драхма Филиппа III Арридея, Абидос, 323–300 гг. до н. э. Зарегистрирована как происходящая из клада из Синан-паши. Геракл / Зевс. ANS 1944.100.84594. Воспроизводится с разрешения Американского нумизматического общества.
Тем не менее, Тоунманн пишет, что этот предполагаемый клад «почти наверняка принадлежал … седому ветерану экспедиционной армии Александра»[683]. Тоунманн добавляет, что «весьма вероятно» в этом кладе находились остатки его зарплаты и вознаграждений, сохраненные после того как он решил «повесить свою са́риссу[684] на стену, находясь в уютной компании ветеранов-македонцев»[685]. Тоунманн определяет воображаемого накопителя еще более конкретно, видя в нем «израненного в боях македонского пехотинца», который якобы потратил на «свои последние кутежи, женщин, выпивку и хороший большой загородной дом» 8000–9000 драхм за пять лет или чуть меньше того (т. е. в 320–317/316 годах до н. э.)[686]. Детали, добавленные как почти что достоверные к голым данным, известным об этом предполагаемом кладе, превратили его в эпический рассказ о человеческом разврате. Конечно, нельзя сказать, что македонские солдаты никогда не играли в азартные игры, не пили, не нанимали проституток или не демонстрировали свой расточительный образ жизни каким-либо иным образом[687]. Спорным является лишь предположение о том, что всякий большой клад того периода по умолчанию, «почти наверняка», принадлежал бы такому человеку, которого описал Тоунманн.
Тоунман создал увлекательное описание старого, покрытого шрамами македонского пехотинца, к тому же пьяницы и развратника, однако эта выдуманная биография может вообще не иметь ничего общего с IGCH 1395. Настоящего владельца сокровища с легкостью можно представить как в виде здорового молодого фригийского зодчего, так и в образе скупого и чопорного старого писидийского купца. Когда дело доходит до такого клада, как этот — не зарегистрированного полностью и лишь косвенно реконструированного, то и речи не может быть о каких-либо сведениях из жизни его владельца — будь то его возраст, профессия, этническая принадлежность, место жительства, здоровье, сексуальная активность или отношение к алкоголю. Этот, возможно некогда существовавший клад, будучи плохо задокументированным в наше время, превратился в литературный клад, так что его история стала почти столь же поучительной, как история клада из «Сайлес Марнера».
Нарративный импульс в современных исследованиях кладов — это прискорбное наследие, доставшееся от антиквариев, стремившихся угадывать личности по монетным портретам. Обратите внимание на мощное выражение, придаваемое личности возможного владельца того, что могло быть кладом, найденным вероятно недалеко от Синан-паши. Точно так же все, думающие о пиратских сокровищах, воображают, что они принадлежат некому прохвосту, будь то Капитан Кидд[688] или Джек Воробей. Да, действительно, монеты рассказывают сказки, но гораздо лучше они охраняют секреты тех, кто спрятал их, оказав тем самым им большую услугу.
Раскапывая совокупные данные
Предыдущее повествование показывает, что клады лучше служат истории в своей совокупности, нежели по отдельности. В качестве примера вернемся к ужасам, пережитым в Геркулануме в ночь извержения Везувия, произошедшего в 79 году (см. седьмую главу). Сотни мужчин, женщин и детей укрылись в ненадежных эллингах, расположенных вдоль берега, в ожидании так и не прибывших спасателей (рис. 8.4). Одной из них была тридцатисемилетняя женщина с артрозом и больными зубами. Она держала при себе три монеты, когда первая пирокластическая волна испепелила всех, находившихся в Эллинге 10. В таких — надо сказать, совершенно особых обстоятельствах, — ответы на вопросы «что, где, когда и почему» относительно ее клада не представляют проблемы, а ее останки открывают нам некоторые факты о том, кем она была[689]. Но как далеко может завести нас лишь только один клад ее монет? Является ли количество монет в ее кладе беспристрастным отражением того числа монет, что было с собой в ту ночь у каждой обреченной души? Очевидно, что нет. Одиночный клад никогда не является достаточным в нумизматике: чем больше кладов, тем лучше для проведения надежного статистического анализа[690].
Рис. 8.4. Останки скелетов жертв в эллинге Геркуланума. Источник: Алексей Лебедев/Shutterstock.com.
Давайте обратимся к числам. Всего в Эллинге 10 археологи обнаружили тела сорок одного человека[691]. Среди них было шестеро детей, восемь подростков и двадцать семь взрослых. Средний возраст всей группы был двадцать восемь лет, самый младший из них только что родился, а самому старшему было всего тридцать девять. Среди женщин самой старшей была женщина с плохими зубами. У большинства из этих жертв — даже у взрослых — вообще не было с собой денег. Лишь у девяти погибших (пятерых мужчин и четырех женщин) были монеты:
Как видно, женщины имели с собой больше богатств, чем мужчины, однако ни у кого из этих людей вообще не было золотых монет. Женщина с плохими зубами (№ 9) не особенно выделялась на фоне остальных людей этой группы, но она была финансово более обеспечена, чем не имевшие ни одной монеты двадцать шесть подростков и взрослых, умерших вместе с ней. И все же, она имела при себе лишь небольшую часть от тех денег, что были найдены у вооруженного мужчины, погибшего на пляже. Но и его сбережения, в свою очередь, не сравнятся с накоплениями женщины из Дома золотого браслета в Помпеях (см. седьмую главу). Такие несоответствия сразу бросаются в глаза.
Очевидно, что изучение кладов — это игра с числами[692]. Но к сожалению, числа иногда маскируются под вещи, которыми они не являются[693]. Нумизматы, естественно, приходят в восторг всякий раз, когда обнаруживаются многочисленные клады, характерные для некоторого времени и места. Такая кластеризация кладов указывает на то, что произошло нечто исторически значимое. Но что именно? В Геркулануме и Помпеях ответ очевиден — на жителей этих городов обрушилось мощное извержение вулкана, однако другие случаи менее очевидны. В недавнем исследовании Ричарда Хоббса из Британского музея был поставлен интересный вопрос: «Что в конце IV века вызвало внезапное и резкое увеличение количества захоронений драгоценных металлов по всей Британии?»[694]. Основываясь на том, что он называет «региональными темпами выпадения», Хоббс предлагает такие мрачные сценарии, как несколько волн вторжений из-за Северного моря или же различные формы массовых гражданских беспорядков в самой Британии[695]. Эти предположения вполне разумны если рассматриваемые захоронения относятся к типу чрезвычайных кладов. Однако картина могла бы быть совершенно иной, если бы эти клады были типологизированы иначе. Например, в ответ на улучшение экономических или политических условий уровень накоплений мог возрастать и тогда, в эпоху мира и процветания, люди могли откладывать больше сбережений (тип 2), могли носить с собой больше кошельков, наполненных с серебром, которые время от времени терялись (тип 6), или же могли забирать с собой в могилу большее количество подношений (тип 5). Так что увеличение темпов выпадения кладов вовсе не обязательно должно рисовать некую зловещую картину.
Некоторое разъяснение должно быть сделано в отношении использования Хоббсом того обычного для нумизматики легкого пути, что восходит к великому историку и нумизмату XIX века Теодору Моммзену. Моммзен, единственный историк, когда-либо получавший Нобелевскую премию