Когда деньги говорят. История монет и нумизматики от древности до поп-культуры — страница 49 из 62

[788]. Например, в 1900 году во Франции была найдена уникальная монета, свидетельствовавшая о правлении неизвестного ранее римского императора Домициана II[789]. В течение столетия это открытие подвергалось сомнениям, что высказывались в отношении подлинности монеты, пока в 2003 году в надежном археологическом контексте не был обнаружен второй экземпляр монеты Домициана II, штемпельно связанный с первым[790].


Рис. 10.4. Золотой медальон Александра Македонского. Александр с рогами Аммона, в скальпе слона и эгиде / Слон. Предоставлено Осмундом Бопеараччи.


Вторая монета Домициана II была недавно обнаружена в большом кладе с распаханной территории недалеко от Оксфорда. Исторически так сложилось, что чем агрессивнее люди обрабатывали землю и строили на ней, находясь под давлением из-за роста численности населения, тем больше земли они перелопачивали и тем больше монет находили. Каждый день обнаруживается все больше и больше кладов, причем в основном крестьянами и строителями, а не археологами. Появление надежных и доступных металлоискателей привело к созданию по всему миру целых клубов охотников за сокровищами, что имело вполне предсказуемые результаты. Законы в разных странах, а довольно часто и в разных регионах одной страны отличаются своими определениями в отношении находок потерянного, спрятанного или брошенного имущества[791]. В то же время везде, где рушатся национальные и международные правовые системы, как, например, в нестабильных районах Ближнего Востока, Африки и Центральной Азии, вероятным результатом таких процессов становится мародерство. Непрекращающиеся войны, бушующие от Сирии до Афганистана, служат прикрытием для множества грабителей, вооруженных высокотехнологичными приборами. По этой причине за последние четыре десятилетия спасательная нумизматика превратилась в крайне необходимую суб-дисциплину. Чтобы сохранить то, что возможно, можно ускорить кропотливые методы исследования или же пересмотреть их с целью извлечения максимальной пользы в неблагоприятных ситуациях. Спасательная нумизматика аналогична спасательной археологии, за исключением того, что последняя зачастую заранее организуется на строительных площадках и привлекает обученных копателей, тогда как большинство монетных кладов, к сожалению, появляется неожиданно и подвергается высокому риску кражи и тайного рассредоточения.

В целом же, наиболее распространенной формой академической нумизматики, особенно распространившейся с конца XIX века, является нарративная нумизматика (narrative numismatics). Ее цель состоит в создании описательных историй, основанных на монетах, что является особенно смелым предприятием при отсутствии другие источники. Использование монет для написания нарративной истории вполне естественно и даже желательно, но методология этой работы требует осторожности. Как уже указывалось, было бы ошибочно снабжать неизвестных правителей некими личностными качествами, необходимыми для создания нарративов об их жизни, и особенно посредством обращения к монетным портретам. Точно так же ошибочно создаются и нарративы, для которых плохими доказательствами являются монетные клады — как, например, воображаемые истории о жизни людей, которые их спрятали. Так что хотя нарративная нумизматика — по крайней мере в некоторых случаях — и проявляет все возрастающий интерес к неэлитарным слоям общества, она используется не всегда ответственно, в особенности когда ею занимаются люди с небольшим нумизматическим образованием или вовсе без него.

Сэр Уильям Вудторп Тарн[792] — историк, обладавший смелым воображением, являет собой пример, достойный в этой связи нашего внимания. В начале XX века Тарн привлек монеты для создания самой фантастической истории о греках, поселившихся в древней Бактрии и Индии. Он перенял от ведущих нумизматов своего времени, таких, как Эдвард Ньюэлл, безудержное убеждение, что царские монеты раскрывают через свои портреты личности самих царей[793]. Поэтому Тарн без колебаний писал[794] об «абсолютной правде и реализме» бактрийских монетных портретов, созданных неизвестным художником, которого он назвал X. Он добавлял: «Одна из характеристик работы X — бескомпромиссная правдивость и верность фактам»[795]. Но откуда Тарн мог это знать? Достоверность портретов может быть установлена только путем сравнения с реальными людьми, с другими современными изображениями или хотя бы с описаниями, чего у нас абсолютно нет для тех, кого изображал X. С такими притязаниями на истину и факты Тарн вместе с другими историками оживил древнюю Бактрию, наполнив ее весьма интересными личностями — царями практичными и царями избалованными, царями беззаботными и царями мудрыми, царями жестокими и царями слабохарактерными — и все они превратились из своих монетных портретов в тех людей, что были нужны современному рассказчику для создания его повествования[796]. Так, например, Тарн, взглянув на вышеописанную монету царя Платона Богоявленного, высказал мнение, что у него «было детское тщеславие», которое его брат Евкратид, возможно, удовлетворил, дав ему «для игры один или два города»[797].

Обраставшим подробными деталями царям зачастую требовался и набор второстепенных персонажей, с которыми они могли взаимодействовать, поэтому Тарн выдумывал царям сестер, жен, вдов и мачех. Давайте проследим ход рассуждений Тарна о первой бактрийской династии Диодотидов, обозначив домысленных им персонажей курсивом: сын основателя династии имел незасвидетельствованную источниками злую мачеху, которая была сестрой (о чем молчат источники) сирийского царя; эта ничем не подтвержденная мачеха была недовольна, когда на престол взошел второй царь. У нее была некая, неизвестная по источникам дочь от первого царя, и поэтому она выдала эту предполагаемую сводную сестру второго царя замуж за предполагаемого военачальника Бактрии. В результате злая мачеха, сговорчивая сводная сестра и честолюбивый полководец сговорились убить второго царя из Диодотидов и захватить власть. Так была создана складная история, каждое слово в которой представляет собой фантазию из недоказанных предположений, история, сплетенная из того, что Тарн называет «совершенно определенным фактом», основанным на монетах — что, конечно же, абсолютно неверно[798]. К сожалению, у такого рода нарративной нумизматики и поныне сохраняются приверженцы[799], а результатом их работы являются исторические вымыслы о неблагополучных царских семьях — своего рода нумизматические аналоги «Игры престолов».

Появление когнитивной нумизматики предлагает более стабильные основания для изучения древнего мира снизу вверх, а не сверху вниз[800]. Эта переориентация начинается с той безымянной рабочей силы, что трудилась внутри монетных дворов — с людей, среди которых Тарн возвысил некого таинственного мистера Х, даже не задавшись вопросом о том, как этот ремесленник выполнял свою повседневную работу. К счастью, сегодня ученые хотят знать все, что только возможно, о процессе монетного производства. Такие всемирно известные нумизматы, как Франсуа де Каллатай, Осмунд Бопеараччи, Джон Дейелл и Тома Фошэ особенно внимательно исследовали эти вопросы[801]. Монеты больше любых других материалов, массово производившихся в древности, предоставляют в наше распоряжение долгий и непрерывный список данных о том, как изо дня в день работала одна группа людей. Какие же мысленные паттерны руководили их работой? С какими трудностями и стрессами они сталкивались? Как менялся их опыт с течением времени? Когнитивная нумизматика ставит эти вопросы и отвечает на них. Вооруженная новыми исследовательскими возможностями, она проливает свет на миллионы часов труда, необходимых для создания государственных денег. Эти процессы затрагивают когнитивную жизнь монет, а также когнитивную деятельность людей. Обе они активны и обе обладают субъектностью[802].

Внутри монетных дворов

Что мы знаем о том, как люди делают монеты и о том, что монеты делают с людьми? Такого рода свидетельств, что доступны нам относительно части средневековых и большинства современных операций по монетной чеканке, от античной эпохи не сохранилось[803]. И хотя исследователи знают немногое о кадровом составе типичного греческого монетного двора, похоже, что большинство его рабочих было рабами[804]. Совершенно случайно мы сталкиваемся на монетном дворе с мойщиками полов, которые откладывают себе наметенное серебро[805]. Мы знаем, что на монетном дворе в Афинах работал «воздуходув», поскольку некто закопал табличку с проклятиями, осуждающими этого мужчину и его жену; и, следовательно, мы понимаем, что был некто, ответственный за кузницу[806]. Для Рима свидетельств несколько больше, но они довольно противоречивы. Известна насыщенная подробностями фреска из Дома Веттиев в Помпеях, на которой изображена обработка металлов, происходившая, возможно, внутри монетного двора, однако персонал на ней изображен в виде ангелоподобных купидонов. Та же неопределенность и на римских надгробиях, на которых не всегда возможно отличить ремесленные инструменты чеканщика от инструментов ювелира. Сохранилось сообщение о крупном восстании рабов на римском монетном дворе во время краткого правления императора Аврелиана (рис. 10.5) в III веке