Ложь сама вырвалась из меня:
– За мной погналась собака Гоблина, когда я проезжала мимо, и я упала.
Папины глаза потемнели, а потом снова прояснились.
– Когда?
– Только что. Чёртова собака. Но она меня не догнала. – Лучше уж всё свалить на дворнягу. Папа всё равно уже его ненавидел.
Папа, судя по всему, поверил этой версии, потому что сменил тему:
– Мы едем в город.
– Ты с мамой? – Его неподвижность пугала. Что, Гоблин всё-таки успел позвонить и заложить меня? Папа знал, что я ему соврала?
– Мы с тобой. Мне нужно кое-что купить. Можем забрать Сефи по пути обратно.
Моё веко дернулось. Мне не хотелось ехать с папой в город, когда он в таком настроении, но я не видела выхода. Я прочистила горло.
– Я только велик уберу.
Это была напряженная поездка. Единственным светлым пятном было то, что папа надел рубашку, хотя и не сменил дырявые джинсовые шорты. Дорога проносилась под фургоном «Фольксвагена», видимая сквозь дыру в полу со стороны пассажирского сиденья, её серые и черные цвета расчерчивались белой полосой, когда папа слишком сильно сворачивал вправо.
Даже с таким папиным настроением я всегда находила проезжающую подо мной дорогу волнующей. Это напоминало мне, что когда вырасту, то смогу отправиться куда угодно – исследовать бездонные сине-зелёные океаны, взбираться на ледяные заснеженные горы, пить чай с монахами. От меня не укрылась ирония того, что о размерах мира мне напоминала дыра в полу проржавевшего фургона.
Мы въехали в город, не сказав друг другу ни слова, пока папа не проехал первый светофор.
– Я завезу тебя в библиотеку.
Моя кровь радостно забурлила. Я вчера дочитала «Цветы на чердаке».
– Спасибо!
– У тебя будет полчаса.
– А ты куда поедешь?
Костяшки его пальцев побелели на руле.
– У меня встреча.
– С кем?
– С мистером Не-твоё-дело.
Я выскочила из фургона перед библиотекой в самом центре Лилидейла. Я захлопнула за собой дверь, лишь слегка встревоженная мыслью о папиной встрече. Через полчаса я уже стояла у входа в библиотеку, сжимая в руках четыре новые книги в твёрдом переплете. Я держала их так, будто они были сокровищем. В общем-то, так и было. Дождь перестал, но тротуары превратились в кашу из грязи. Я простояла там минут десять, но папа так и не приехал.
Я переминалась с ноги на ногу. Из магазина на другой стороне улицы вышла маленькая девочка, одной рукой сжимая папин мизинец, а другой – жевательную конфету «Стикс». По её мёртвенно-зелёным губам я поняла, что это был за вкус. Теперь «Стикс» был самой популярной конфетой, и многие ребята ели его в автобусе – либо с зеленым яблоком, либо коричные. Мне так хотелось их попробовать, но я не была попрошайкой. Я ещё крепче сжала свои книги. Жаль, что я не взяла с собой денег. Я пробовала так мало сладостей. Мы с Сефи любили лимонные пастилки, ириски и орехи в шоколаде, потому что только это бабушки и дедушки давали нам, когда мы приезжали в гости.
Девочка с отцом пошли дальше по улице. Когда пришло время переходить дорогу, он поднял её, но слишком резко, и она уронила конфету. Ярко-зелёная вещица упала в ручеёк воды, бежавший к канализации. Девочка закричала, но отец не разрешил ей забрать конфету. Они скрылись за углом.
Я поняла, что иду к упавшей конфете. Меня охватила лихорадочная потребность попробовать её. Я заставила себя пройти мимо конфеты к двери магазина, не отрывая взгляда от тротуара. Может, я найду кем-то уроненные деньги. Мне нужен всего лишь четвертак. Или, может, я бы пошла в магазин, и свежая, небольшая конфета скользнула бы прямо в мой карман, и я взяла бы её с собой домой, смакуя её в своем шкафу вместе с одной из моих новых книг.
Я держала в руке прохладную дверную ручку магазина, мой желудок скрутило от рыбного запаха набухших от дождя червей, и я уже приготовилась войти и взять конфетку, когда дверь «Малыша Джона» открылась, выпуская хриплый звук и густой шлейф сигаретного дыма.
Папа вышел, а за ним – сержант Бауэр. Сержант был одет в обычную одежду. Они обменялись рукопожатиями и похлопали друг друга по плечу, а затем папа направился к нашему фургону, припаркованному на противоположном конце улицы. Я рванула назад, чтобы встать перед библиотекой, где меня и встретил папа.
В эту ночь, когда я услышала резкие щелчки его ногтей, за которыми ещё быстрее, чем когда-либо, последовали шаги на нижней ступеньке лестницы, я поняла, что это была моя вина. Весь день меня преследовали несчастья – сначала с Крабом у реки, потом с Гоблином. Вполне логично, что следующим будет папа. Но он не знал, что то, что я пишу, помешает ему добраться до верха лестницы.
Он попытался преодолеть шестую ступеньку – так далеко он ещё не заходил, но мой карандаш летел по страницам дневника, и каждое слово отталкивало его, прядя словесную паутину толщиной с кирпичную стену.
Когда я дописала последние слова, то почувствовала, как пот стекает по верхней губе от напряжения. Дом затих. Папа, казалось, сто лет простоял на шестой ступеньке, прежде чем мои слова наконец сработали. Он поплёлся обратно по ступенькам в свою комнату. Каждый его шаг ощущался, как сердцебиение дома.
Тогда я и решила окончательно, что завтра расскажу о происходящем маме.
Папа говорил нам, что нам нельзя рассказывать о домашних делах, что никто из окружающих никогда нас не поймёт, что болтовня – худшее, что мы можем сделать.
Но мама – не окружающие.
Она семья.
Глава 37
Я проснулась в шкафу. Шея затекла, а запястья неприятно кололо. Может, сегодня я снова буду спать на своей кровати. Может, моих слов о том, что папа поднимается по лестнице после того, как она ложится спать, будет достаточно, чтобы она ушла от него! Я выскочила из шкафа, преодолев сонливость, и чуть не столкнулась с Сефи за дверью.
– Что ты делаешь? – спросила я.
Она закатила глаза.
– Собираюсь в школу, дурашка.
– А мама с папой уже проснулись?
– Ага. – Она направилась вниз. – Они собираются.
Волнение перешло в зарождающуюся пустоту.
– Куда?
Ответ меня ждал, когда я спустилась на нижнюю ступеньку и повернула на кухню. Мама запихивала зубную щетку в свою дорожную сумку, которая уже была набита одеждой.
– У нас поездка!
Папа вышел из их спальни, держа сложенную футболку.
– Нашёл! Она подойдёт?
– Ещё бы, любимый, – сказала мама, схватив его футболку и запихивая её в сумку.
Я потрясла головой, чтобы смахнуть паутину.
– Куда мы едем?
Папа мне ухмыльнулся.
– Только я и мама. Поедем в Дулут. Джим Кендум устраивает вечеринку. Ты помнишь Кендумов?
Я попыталась стереть сон со своих глаз. Мама с папой никогда никуда не ездили без нас.
– Это у них мотоциклы? – спросила Сефи.
– У них самых! – ответил папа.
– Кто за нами будет присматривать? – спросила я. Страх перемешивался с облегчением. Никакого папы, но и никакой мамы.
– Сефи уже достаточно взрослая, чтобы обо всём позаботиться, – заверил меня папа.
Мама сузила глаза, но не стала спорить.
Сефи встала рядом со мной. Наши плечи соприкасались. Она пахла свежим душем, а я воняла.
– Когда вы возвращаетесь? – спросила она.
Папа пожал плечами, в его голосе слышалось поддразнивание:
– Может, никогда.
– Донни. – Мама шутливо пихнула его в плечо, а потом схватила его руку. – Мы будем завтра рано утром. Это короткая поездка. Мы просто решили, что заслужили выходной. Вы можете запечь сегодня на ужин курицу. Никаких вечеринок. Сефи, тебе самой придётся добираться в школу. Я звонила Гомесам, и они сказали, что ты можешь им позвонить, если будут какие-то неприятности.
Сефи схватила мою руку. Мы были словно отражение наших родителей.
Шелест шин по гравию со стороны дома Гомесов привлек наше внимание, и я подумала, не они ли едут в нашу сторону. Или, может, это была очень ранняя доставка почты и я получу ещё одну посылку от тёти Джин! Моё сердце подпрыгнуло при первом ярком пятне этого странного утра, но резко упало, когда зеленая машина поднялась на вершину холма и появилась на нашей подъездной дорожке.
Гоблин.
Глава 38
Я была уверена, что меня ждут худшие неприятности за всю мою жизнь.
Мы вышли на улицу всей семьёй.
Папа привязал к крыше фургона одну из своих скульптур – сине-жёлтый тюльпан размером с байдарку. Я подумала, что мы выглядели как Джоады, отправляющиеся в Калифорнию в полностью упакованном стареньком фургоне, а родители были одеты в свои потрёпанные лучшие вещи. Вряд ли Гоблин поймёт отсылку. Он не производил впечатления человека, который читал «Гроздья гнева» или любую другую книгу, если уж на то пошло.
– Гэри, – сказал папа, когда Гоблин остановился и вышел из машины, не выключая двигатель. По напряженной позе отца я поняла, что Гоблин на нашем участке нравится ему ещё меньше, чем в алкогольном магазине. Это было единственное, в чём мы сходились.
Гоблин поднял свою кепку так высоко, что я почти увидела, что было под ней, а затем потянул её назад. Козырёк затенял его лицо, но плотно сжатый рот и большой бугристый нос были видны, как и вчера. Как и татуировка извивающейся змеи на его шее и руке.
– Я ищу свою собаку.
Папа отодвинулся и встал передо мной и Сефи. Мне пришлось вытянуть шею, чтобы заглянуть за его спину, удивляясь, что первые слова Гоблина были не обо мне.
Папа так и не ответил, поэтому Гоблин повторил свой вопрос.
– Моя собака. Ты её видел?
– Нет, – наконец ответил папа. – Но в моих правах застреливать бездомных собак. Мне надо защищать детей.
Эти слова несли большой смысл, и Гоблин это понимал.
– Моя собака не бездомная.
Папа ухмыльнулся.
– Тогда ты знаешь, где он?
Я задумалась откуда папа знал, что это кобель, или это была догадка? И потом самая ужасная мысль перевернула все внутри меня с ног на голову. Неужели папа убил собаку Гоблина, потому что я сказала, как она за мной гналась?