– Донни. Что такое?
Сначала мне показалось, что он стоит в мерцающем тумане, который этим ранним утром кое-где виднелся, но потом я поняла, что он просто весь побелел.
– Донни? – повторила мама, роняя лопату и бросаясь к нему. Она положила руку ему на грудь, а когда он не ответил, обвила руками его талию. – Что случилось?
Он не обнял её в ответ.
– Напали на ещё одного мальчика, но на этот раз его не вернули.
У меня всё сжалось в животе, как будто у меня наконец-то начались месячные.
– Кто?
Папа не посмотрел на меня, а лишь уставился куда-то за тысячу километров над маминым плечом. Она чуть отошла назад.
– Кто это, Донни?
– Габриэль Уэллстон. Сын дантиста.
Моя кровь превратилась в грязь.
Если Габриэля похитили, то это моя вина.
Моя вина.
Сегодня утром я потеряла бдительность. Я была ужасно эгоистична, забыв обо всём, что Рики сказал мне прошлой ночью – что мальчики всё ещё подвергаются нападению. Моя семья вела себя нормально в течение нескольких часов, они отдали мне крошечный кусочек нормальности, и я не позволяла себе думать ни о чём другом.
Папа говорил так далеко, словно за тысячу миль:
– Это Бауэр звонил. Они арестовали учителя музыки. Коннелли.
Нетнетнетнет. Я побежала к своему велику. Я не могла дышать, не могла видеть, не могла чувствовать. Я была обнаженным нервом. Я схватила рюкзак, который свисал с моего руля, и закинула его за плечо.
– Кэсси! – закричала мама, но не попыталась меня остановить.
Я рванула к дому сержанта Бауэра, крутя педали так быстро, что дорога стонала под моими колёсами. Бауэр должен узнать то, что мог понять только ребёнок: не Впадина объединяла всех пострадавших мальчиков.
А то, что все они ездили на двадцать четвёртом автобусе.
Глава 43
Мой мозг мчался за телом, пытаясь догнать его. Но я не могла ради этого сбавить скорость. Я рванула за угол мимо дома Гоблина, потом мимо дома Фрэнка и помчалась по улице к сержанту Бауэру.
Мне нужно рассказать ему об автобусе.
Как только он узнает, то сможет найти Габриэля и вернуть его домой. Солнце уже грело верхушки деревьев, когда я въехала на подъездную дорожку к дому Бауэра.
– Сержант Бауэр! – крикнула я, подъезжая на велосипеде к его дому. – Вы дома?
Я спрыгнула с велика, пока колеса всё ещё вращались, и помчалась к его сетчатой двери, и забарабанила по ее деревянному краю обоими кулаками. Полицейская машина была припаркована на его подъездной дорожке. Наверное, у него был выходной или он работал в ночную смену. Я рывком распахнула сетчатую дверь и шагнула чуть дальше, чтобы ударить прямо по входной двери.
Когда ответа не последовало, я сложила руки рупором и заглянула в окно, громко выкрикивая его имя. Кухня находилась прямо за крыльцом. В задней части виднелась открытая дверь, по её чёрному цвету было понятно, что она ведёт в подвал. Каждая клеточка моего тела была уверена, что это грязный подвал, мокрый и вонючий, точно такой же, как тот, что под моим собственным домом, как и предполагал Фрэнк.
– Привет, девчонка с вечным ожерельем.
Я подпрыгнула так высоко, что чуть не выскочила из своих ботинок. Сержант Бауэр всё это время сидел на застеклённой веранде и никак не отреагировал, когда я постучала в одну дверь, потом в другую, и даже не двинулся с места из-за распакованных коробок, сложенных почти до потолка. Он неуклюже протиснулся ко мне, медленно передвигаясь по ящикам, и он выглядел так, будто на него давил груз, огромный, невидимый. Я попятилась через скрипучую сетчатую дверь и, спотыкаясь, спустилась по ступенькам крыльца к своему велику.
Он пошёл за мной на улицу, сойдя с крыльца, когда солнце коснулось его двора. Он выглядел лет на сто старше, чем тогда, когда мы с Фрэнком продавали здесь попкорн. Его щёки были покрыты щетиной, а кожа была такой серой, как тухлое мясо.
– Тебя прислал сюда отец? – спросил он. Его голос звучал так, будто его тоже давно упаковали в коробку. – Сказал, что я звонил?
– Я сама пришла. – Я отошла до самого велосипеда.
– Ты знаешь, то, что мы делаем у вас дома, абсолютно законно. Это взрослые дела, вот и всё, – он говорил невнятно. – Не стоит никому об этом рассказывать.
– Я знаю. – Я чувствовала каждый волосок на своём теле.
– Даже если ты кому и расскажешь, тебе все равно не поверят, особенно после того, как ты украла помаду у той девчонки Коул. Никто не верит ворам.
Я кивнула. Я всё ещё тяжело дышала.
– Твой отец рассказал тебе о Габриэле, да? – Он потёр свой выпирающий живот. Его потрепанная рубашка на пуговицах спереди была полностью расстегнута. – Теперь они перешли на крутых мальчиков. Хотят захватить мой город, разорвать его на куски, раз уж похитили ребёнка богачей. Приедут на своих огромных конях и укажут нам на каждую нашу ошибку.
Я прокашлялась.
– Мне нужно вам кое-что сказать, сержант Бауэр.
Я повысила голос до такой степени, чтобы его было слышно через подъездную дорожку, хотя моё сердце билось так быстро, что я думала, оно вот-вот превратится в колибри и вылетит у меня изо рта.
– Все три мальчика, на которых напали, ездят в моём автобусе. Краб, Тедди, а теперь ещё и Габриэль. Плюс ещё несколько парней из Впадины, к которым приставали, но они никому не говорили. Они все ездят на автобусе двадцать четыре.
Сержант Бауэр накрыл свои глаза, как будто он хотел поиграть в прятки, а потом провёл рукой по голове.
– Я знаю.
В моём желудке что-то свалилось.
– И что вы будете с этим делать?
– Я буду делать свою чёртову работу, вот что, только если вы не против, мисс Зазнайка. – Он резко поднял руку и топнул ногой, как будто прогонял паршивую дворняжку со своего двора. Это движение выдернуло его жетоны из открытой передней части рубашки, и они щелкнули друг о друга. – А теперь сваливай, воришка губных помад!
Звук его жетонов так меня испугал, что перед глазами замелькали пятна.
Потому что я вдруг поняла, кто нападал на мальчиков и почему ему так долго всё сходило с рук, так же чётко, как знала, что Бауэр никому не говорил, что все жертвы ездят на автобусе двадцать четыре.
Рики очень хорошо описал мне звук, который издавал Растлитель Честер, когда нападал: тиканье, как старые часы, когда он тебя трогает, и этот звук ещё хуже, чем то, что он делает руками.
Щёлк. Щёлк. Щёлк.
Глава 44
Я рванула к рулю, выровняла велосипед и помчалась по подъездной дорожке, в моей голове роились пчёлы. Я даже не оглянулась, когда уезжала. Я бы не доставила Бауэру такого удовольствия. Я проехала мимо Гоблина и направилась на север, а не к своему дому. Пса Гоблина по-прежнему нигде не было видно. Я подумала, что, скорее всего, мой папа его убил.
Я не знала, куда еду.
Я убивала время, чтобы дать Бауэру возможность уйти.
Потому что теперь я знала, что это он растлил всех мальчиков, поняла это в ту же секунду, когда его жетоны выскользнули из расстегнутой рубашки и стали звенеть.
Прошлой ночью от слов Рики у меня что-то зачесалось в затылке, но теперь я точно знала, что именно, потому что я уже слышала этот звук от Бауэра. Это был тот же самый звук, который я услышала, когда он толкался над Кристи на папиной вечеринке.
Его жетоны.
Щёлк-щёлк, щёлк-щёлк, пока он делал своё грязное дело.
Я подождала десять минут, а потом развернулась и поехала обратно к Бауэру. Я бы спряталась в канаве, если бы увидела, как он выходит, но я зря беспокоилась. Полицейская машина исчезла со двора. Он не мог пойти на работу в таком состоянии. Или мог? Я хотела заглянуть в окно, но слишком боялась. Его дом, казалось, наблюдал за мной – весь, кроме подвальных окон, которые были закрыты чем-то похожим на фольгу.
Солнце начало припекать мне затылок, и я проехала к дренажной канаве. Я положила велик на гравий и скользнула вниз по насыпи, чтобы сесть на металлическое устье дренажной трубы, опустив ноги в тёплую воду. По поверхности прыгали водяные жучки с острыми лапками. Грязевая черепаха грелась на солнышке в заросшем мхом месте. Когда я прикинула, что уже около двенадцати, то встала, и испуганная черепаха плюхнулась в воду.
Габриэля похитили.
Самого милого мальчика в моей жизни.
Я старалась не подпитывать эту мысль, хотя та была мутной и беспощадной. Габриэль, должно быть, так напуган. Наверное, он плакал и звал маму, но его никто не слышал. Я знала, что я бы так и делала. Я выбралась обратно на дорогу и помчалась на велосипеде в сторону Лилидейла.
Я была уже в паре километров, когда заметила первый армейский грузовик, за которым следовали машины полиции штата. Когда я добралась до города, то увидела постер на электрическом столбе рядом с заправкой «Мобил». Лицо Габриэля улыбалось мне. ПРОПАЛ. Я отвернулась. Второй постер появился чуть дальше по улице, прямо перед магазином сладостей. ПРОПАЛ.
Вывеска Государственного фермерского банка мигала сообщением:
Верните Габриэля домой.
Марш со свечами сегодня в 19:00
Я затормозила перед этим знаком. Я пыталась двигаться дальше, но никуда не могла скрыться от отчаяния. Оно осело мне на плечи, как канюк со стальными когтями. Тогда я и заметила, что на улице нет детей, только взрослые шаркали ногами, как зомби. Мне нужно было найти мистера Коннелли и рассказать ему о Бауэре. Больше мне никто не поверит, а вот Коннелли может.
Я заметила пикетчиков ещё до того, как увидела его дом. Я не узнала никого из них. Их знаки были злыми, пугающими.
Освободи Габриэля.
Бог ненавидит грешников.
Они расхаживали перед домом мистера Коннелли, взад-вперед, взад-вперед, все шестеро, все взрослые. Глядя, как они ненавидят кого-то, кого даже не знают, я разозлилась. Я помчалась к парку Ван-дер-Куин, испугав птицу, и та полетела на пикетчиков.
Я заметила, как Иви качается там же, где я видела её в последний раз, когда проезжала мимо на велике. Я резко дёрнула руль, чтобы перепрыгнуть ч