Глава 47
Отец начал пить, как только офицер уехал, его настроение было чёрным, как смола. Мне хотелось закричать на него, сказать, что он не имеет права занимать всё внимание, каждую минуту каждого дня моей жизни, что вообще-то у других людей тоже есть чувства, заботы и потребности.
Но я не сказала ни слова.
Я нашла маму на кухне, она внимательно изучала свои кулинарные книги. Мои мышцы дрожали, кожа была слишком натянута. Мне так хотелось больше ни о чем не думать. Спать было ещё слишком рано.
– Я пойду в свою комнату и почитаю.
– Мне нужна помощь с ужином.
Было только четыре часа дня.
– Сейчас?
– Ага. Позови Сефи.
– А мы не можем съесть то, что осталось? Мы же почти не ели на моей вечеринке.
Её губы сжались.
– За пререкания будешь ещё больше делать. Иди собери яйца.
Я почти ей напомнила, что сегодня мой день рождения. Почти.
– Хорошо.
Я позвала Сефи на кухню, а потом потопала на улицу. Солнце было слишком ярким, цикады слишком громкими, воздух слишком влажным. В курятнике меня раздражали кудахтающие куры. Я собрала четыре тёплых коричневых яйца. Как только я взяла их в руки, то поняла, что больше всего на свете хочу бросить их в папину студию.
Я спустилась с холма, лишь раз оглянувшись на дом. Папа до конца дня будет сидеть с приклеенной к креслу задницей. Я, мама и Сеф будем прислуживать ему, приносить обед, убирать за ним, хотя он почти не приносит нам денег. Мы подавляли наши собственные чувства и переживания, чтобы создать максимальное пространство для его рассказов о том, как ужасна была его жизнь.
Мы будем делать это сегодня, мы будем делать это завтра, мы будем делать это всегда.
Я выругалась, когда бросала каждое из этих четырёх яиц в заднюю (я же не тупая) стену студии, по одному треснувшему яйцу на каждого треснувшего человека в этой семье. Их мерзкий рыжий желток скользнул вниз по стене. Я судорожно вздохнула и вытерла лицо.
С днём рождения, Кэсси.
Я уже направлялась обратно к дому, когда решила зайти в амбар. Я не была там с тех пор, как столкнулась на вечеринке с сержантом Бауэром. Похоже, он был очень хорошо знаком с планировкой. Я рывком распахнула входную дверь. Рисунок трёхголовой собаки всё ещё был на доске.
Я полезла вверх по крутой деревянной лестнице к кровати, которая выглядела так, будто там недавно спали.
Так и было. Рядом на столе лежали журналы «Пентхаус» и «Изирайдерс», а ещё пепельница, полная косяков, с листком бумаги. Информация, написанная на нём, была организована в три колонки: имена в крайнем левом углу, цифры и унции в середине и суммы в долларах в крайнем правом. В некоторых долларовых суммах была проставлена строка, в других – нет. Первые имена совпадали с некоторыми завсегдатаями вечеринок. Папа, должно быть, продавал им траву или грибы, только почерк на листке был не его.
Я сунула листок в задний карман и побрела к дому.
Глава 48
– Я еду на работу, – заявила мама после ужина.
Папа уже слишком напился, чтобы спорить.
– Я думала, ты уже всем проставила оценки, – удивилась я.
– Ну конечно, – рассеянно сказала мама. – Но я забыла забрать свои цветы домой на лето.
Мы с Сефи обе выглянули в окно. Для мамы было странно ехать на работу в такое время, но у неё были ключи.
– Когда ты вернёшься? – спросила Сефи.
– Поздно, – ответила мама, целуя папу в макушку. Он притянул её, чтобы поцеловать в губы. Её плечи напряглись, как крылья курицы, но она позволила ему закончить, прежде чем схватить сумочку и выйти.
Папе потребовался ещё час, чтобы отключиться пьяным, откинувшись на спинку кресла, с открытым ртом и блестящей слюной на нижней губе. Теперь я могла управлять телевизором. Там показывали «Империя наносит ответный удар». Это мой первый шанс посмотреть его. Все дети в мире, кроме нас Сефи, смотрели фильм в кинотеатре три года назад. Мне приходилось притворяться, что я знаю, о чём речь, когда они издавали звуки пиу-пиу и говорили о тёмной стороне.
– Я сделаю попкорн, – сказала я Сефи, когда она спустилась. Все время с тех пор, как ушла мама, она либо висела на телефоне, либо сидела в своей комнате.
– Я иду гулять.
– Что? – Я оторвала взгляд от телека. Она красиво завила волосы, как у Фэрры Фосетт. Я видела очертания её сосков сквозь облегающую футболку. – С кем?
– С Уэйном и Чако.
– А папа разрешил?
Она скорчила рожицу в его сторону.
– Я вернусь ещё до того, как он проснётся.
– А как же мама? – Я действовала отчаянно. Я не хотела оставаться в доме одна с папой.
– Я тихо влезу. Она даже не узнает, что я уходила.
– Сефи, пожалуйста! – умоляла я.
Она нахмурилась и посмотрела на меня, словно размышляя об этом, но тут на стене вспыхнул свет фар.
– Всё будет хорошо, Кэсси. Ложись спать пораньше. Он тебя не тронет.
Я смотрела ей вслед с открытым ртом. На экране появилась заставка «Пятничного киновечера» на НБС – сплошные фейерверки и резкая музыка. Павлин взмахнул своими красивыми перьями над золотыми «НБС». Я глянула на папу. Слюна уже начала высыхать.
– Сегодня, на «Пятничном киновечере» НБС…
Эти слова меня взбудоражили. Я снова сосредоточилась на телевизоре. Я посмотрю «Империя наносит ответный удар»! Либо мама, либо Сефи вернутся домой до того, как папа проснётся. А если нет, то я просто сделаю то, что сказала Сефи, и пораньше пойду спать.
Я с трудом подавила спазм в животе.
Всё будет нормально.
Глава 49
Я сидела на самом краешке дивана. Люк и Дарт Вейдер сражались в недрах Облачного города, их световые мечи грохотали и визжали друг о друга, синий цвет Люка тянулся вверх под красным Вейдера. Это было лучшее, что я когда-либо видела в своей жизни, весь этот фильм.
– Это ненастоящая битва.
Я с трудом сглотнула. Мои глаза были такими горячими, потому что я не моргала. Я не хотела отвлекаться от экрана, но отца нельзя игнорировать.
– Это «Империя наносит ответный удар», пап. Я думала, тебе понравится.
– Мне не нравится насилие, Кэсси. Мне приходилось убивать людей на войне. Это не шутки. Ты это знаешь?
Я рискнула взглянуть на него. Он не пошевелился, даже не слизал засохшую белую слюну со рта. Только его глаза были открыты и следили за мной, как за жертвой.
– Я знаю, пап. Настоящие драки – это не весело.
Его смех был отвратительным.
– Не во Вьетнаме уж точно.
У папиного опьянения были стадии. Хуже всего было, когда он рассказывал о своих родителях – та же история снова и снова. Он винил свою мать в том, что его призвали в армию. Иногда после этого он опускался ещё ниже, рассказывая о том, как его избивал отчим, о фиолетовых синяках и лопнувшей от ремня коже, но изредка он становился таким вот мрачным. И ещё реже он пускался в монолог о том, что он волшебник и может управлять ветром и дождём, а ещё делать так, чтобы животные его понимали.
Мы уже прошли мимо всех этих стадий.
Я снова взглянула на экран. Вейдер махал мечом перед Люком, заставляя его отступить назад по невероятно крошечному мостику, ведущему к аварийной платформе. Папа проснулся злым. Я знала, что мне надо идти спать.
– Хочешь посмотреть со мной фильм? – спросила я. – Его все видели.
Мой взгляд метнулся в его сторону. Он наконец облизал губы, но поймал только часть белой корочки.
– Ты думаешь, что ты уже женщина? – спросил он.
Я встала.
Он сел прямее, а его тон стал вкрадчивым.
– Нет, сядь. Я не имел в виду ничего такого. Я просто задумался, когда ты стала такой наглой, что указываешь мне, что делать.
– Я устала, пап. Я пойду спать. – Я кинула последний скорбный взгляд на экран. Люка загнали. Оттуда не было выхода.
Я ушла. Мои ноги были деревянными.
Я застыла на первой ступеньке, прислушиваясь.
Я услышала скрип – это папа собирал кресло. У меня перехватило горло.
Мне захотелось выбежать через парадную дверь, но лестница была ближе. Я бросилась вверх по лестнице, распахнула дверь своей спальни и захлопнула её, навалившись всем своим весом.
Когда я услышала, что первая ступенька жалуется под его весом, я застонала. Я должна была пойти с мамой, должна была заставить Сефи не оставлять меня одну, даже если это означало, что мне пришлось бы ехать на заднем сиденье машины с незнакомцем. Папа меня схватит, он наконец-то меня схватит, и я не смогу спрятаться ни под матрасом, ни в шкафу. Мой взгляд метался по комнате. У меня были кровать, комод и самодельные книжные полки.
Подвинуть я могла только комод.
Вторая ступенька робко скрипнула.
– Кэсси, я посмотрю с тобой фильм, – сказал он, его голос был тихим.
Габриэль бы накричал на моего отца. Он был единственным. Кроме Фрэнка. И, может быть, мистера Коннелли. А ещё тётя Джин наверняка спасла бы меня. Но последних троих здесь не было, а Габриэль пропал навсегда; я поняла это в ту минуту, когда мой отец сказал, что его похитили и не вернули. Никто меня не спасёт. Фильмы, книги и сериалы – всё это было притворством. Иногда, а может, много раз, дети действительно сильно страдали, и на этом всё. Ужас-шок от этой правды ударил меня, как пощечина, обжигая и замораживая одновременно.
Папа наступил на третью ступеньку, потом на четвертую, потом на пятую, так быстро, как паук. Вокруг моих лёгких натянулась верёвка. Я бросилась к дальней стороне комода, втискиваясь между ним и стеной. Я подтянула колени к груди и стала толкать тихо и постепенно. Если бы он услышал, как я двигаю комод, то побежал бы к моей двери.
Я вела себя тихо, но, видимо, шумела достаточно сильно, что не услышала его последних шагов и не знала, что он стоит на лестничной площадке, пока не услышала характерный стон. Моё сердцебиение разрывало грудную клетку. Комод подался вперёд, с визгом пролетев последние пятнадцать сантиметров по полу. Я прислонилась к нему, пытаясь выровнять дыхание.