неправильное место неправильное время не надо быть здесь» ползло по моей коже, как армия муравьев.
Кэсс, дорогая моя, надеюсь, что твоё лето пройдёт не слишком быстро! Мы с тобой увидимся, обещаю.
Ожерелье с бумажным самолётиком Габриэля лежало в моем заднем кармане. Я почувствовала клочок бумаги, когда сунула его туда. Я выдернула бумагу и поднесла её к лунному свету. Это была записка, которую я нашла в папиной студии. Я догадывалась, что это было: подсчёт за продажу наркотиков папы и Бауэра. Это бы объяснило, почему они проводят вместе так много времени, почему папа сказал маме, что их «бизнес» с Бауэром приносит больше денег, чем она, почему Бауэр закрыл окна своего подвала, а папа никогда не пускал нас в наш грязный подвал.
У них там были незаконные мини-плантации.
Оцепенев, я шагнула за дверь Гоблина.
Я очутилась в его столовой. Пахло сыростью, но сладкой, как гниющие фрукты. Гостиная была справа от меня, кухня слева, а закрытая дверь в подвал – рядом с кухней. Если всё было как у меня дома, то главная спальня находилась прямо по коридору, а ванная – напротив. На втором этаже, несомненно, располагались три небольшие комнаты с наклонными потолками, совпадающими с линией крыши, и две кладовки.
Но мне не нужно было смотреть их все.
Гоблин мог спрятать Габриэля только в подвале с затемнёнными окнами.
Я знала, что не должна быть там. Луна скользила по окнам, предупреждая меня. Но я не могла уйти, не убедившись. А иначе Гоблин получит Фрэнка, а Габриэль никогда не вернётся домой, а папа сожрёт меня целиком и выплюнет мои кости, чтобы он мог продолжать их посасывать, как он делал это с Сефи.
Поэтому я направилась к двери в подвал.
Навстречу запаху переспелых персиков.
Я взялась за ручку и повернула её, остановившись на верхней ступеньке. Темнота внизу была настолько абсолютной, что поглощала звуки. Я услышала свистящее дыхание, прежде чем поняла, что это я – страх сжал мои легкие. Мне хотелось убежать, но хуже, чем спуститься вниз, было бы только повернуть назад и ждать, пока папа наконец поднимется по лестнице и войдёт в мою спальню.
Я включила фонарик, сглотнув сквозь острые края в горле.
Ярко-жёлтый каким-то образом усугублял темноту, подчеркивая непроглядную черноту по периметру.
Я закрыла за собой дверь подвала на тот случай, если Гоблин вернётся раньше, и стала считать каждый шаг в глубину, чувствуя, как скрипят в зубах предостережения старого дерева. Семь ступенек, и я уже прошла половину пути вниз, достаточно далеко, чтобы увидеть размеры подвала.
Моя кровь стучала, я водила яично-жёлтым кругом света по потным стенам, по утоптанному земляному полу. Эта комната была такого же размера, как и та, что находилась под моим домом, этакий погреб чуть больше подвала, его затхлый запах запёкся у меня на губах и ноздрях, покрывая волосы.
Свет пробежал по темным консервным банкам у дальней стены, нашел стол, заваленный коробками, высветил единственную голую лампочку, одиноко болтающуюся на шнурке в центре комнаты, но все время возвращался в тот угол, пульсирующий угол, в котором на фоне грязи виднелся яркий, размером с сигарету, разрез.
Я огляделась в поисках любого шума, который предупредил бы меня, что Гоблин дома, но ветер всё заглушал. Даже лягушки перестали петь. Я сделала последние шесть шагов, преодолевая страх, огромный и мерзкий, как волдырь. Когда я поставила ногу на землю, утрамбованную так сильно, что она блестела как масло, запах свежевырытой могилы захлестнух меня с головой, словно я плыла в подземной реке, где этот запах был вместо воды, вместо воздуха, повсюду.
Здесь детей никто не защищал.
Мой фонарик дергался, требуя, чтобы я присмотрелась поближе к белой полоске в этом неправильном углу. Единственным звуком был стук моего сердца, стук темного переулка, более ужасающий, чем тишина. Чем ближе я подходила к углу, тем сильнее становился этот кисло-сладкий запах. Спотыкаясь, я двинулась к нему, вне себя, таща своё тело вперед, как сопротивляющаяся марионетка.
Я знала, на что смотрю, ещё не дойдя до цели, но продолжала идти, потому что…
Онетнетнеееееетнееет
Мой живот скрутило.
Я схватилась за стену, чтобы не упасть. Моя рука коснулась грубой, влажной прохлады цемента. Я дернулась и отпрянула. Мой луч фонарика задержался на этой белой линии в грязи ещё на несколько ударов, пока мой мозг смог вспомнить слово
палец
Одинокий человеческий палец торчал из земли, согнутый, цвета призраков и криков.
Палец Габриэля.
Я застонала.
Дверь подвала резко открылась, заливая лестницу трусливым жёлтым светом.
– Кто там?
Я прикусила язык, чтобы не захныкать, кровь наполнила мой рот привкусом монеток. Гоблин стоял в тринадцати шагах надо мной, обрамленный ярким прямоугольником, сгорбив плечи. Должно быть, он припарковался на дороге, вот почему я не слышала, как он подъехал, не заметила, как он вошел в дом, и никак не была готова.
Он никогда не забудет мне, что я видела этот палец.
Я выключила фонарик и прижалась спиной к сырой стене. Я попыталась вжаться в неё, стать камнем и грязью, потому что им нельзя причинить боль, но это не сработало. Я осталась девочкой, созданием из плоти и крови.
– Я сказал, кто там?
На секунду, дрожащее безумное мгновение, я подумывала ему ответить.
Просто я, Кэсси. Я не хотела видеть ничегояникомунескажупожалуйстаотпустите.
– Я знаю, что ты там, я слышу твоё дыхание.
Я глотала свои слёзы, моя кровь превратилась в кислоту от ужаса.
Гоблин слышал мой страх.
Он бросился вниз по лестнице, прихватив с собой фонарик, чтобы светить в углы. Его свет пронзил меня насквозь.
– А?
Он не ожидал обнаружить меня в этом подвале. Он посветил фонариком на палец у моих ног, на палец Габриэля, потом снова на мое лицо.
Я попыталась сморгнуть желтизну, но она застыла в моих глазах.
Мои ноги прилипли к земле. Я могла только в ужасе шепнуть «помогите».
Звук, такой, как будто натягивают новую кожу, сообщил мне, что Гоблин улыбается.
Тогда я поняла, что он гниет изнутри, как тыква на Хэллоуин, которую оставили на улице после сильного мороза. Он был человеком, который кормил свою тьму, и она стала такой ненасытной, что только целые тела могли удовлетворить ее.
Он подошел ближе и почти ласково коснулся моего запястья, а потом заломил мою руку за спину. Боль была невыносимой. Он не знал, как держать детей, по крайней мере, как надо. Моя кожа скользила и горела под его хваткой, и я думала об «Ангелах Чарли», о Сабрине и о том, как они всегда вырывались, но всё это было по телевизору. А это было по-настоящему, и я сейчас умру, и всё, что я могла сделать, так это обмочиться, а потом заплакать, а потом умереть, как тот крольчонок, которого я слишком поздно вытащила из пасти Змейки.
Это воспоминание вызвало у меня взрыв сопротивления, но мои руки и ноги были алюминиевой фольгой по сравнению с его металлической хваткой.
Он прижал меня к своему телу.
Он накрыл мои глаза своей горячей лапой.
Другой он сжал моё горло с чем-то похожим на любопытство.
Тогда-то я это услышала.
цок-цок-цок
Мой вопль затопил подвал, каждое слово взрывалось, как фейерверк: «Ты должен был мне поверить».
Глава 56
Мое видение сузилось, когда Гоблин сжимал мне шею.
Кэсс, дорогая моя… Мы с тобой увидимся, обещаю.
Габриэль выполнил своё обещание. Самый добрый мальчик в мире сдержал свое слово, и ему пришлось умереть в этом подвале, в холоде, и видел это один только монстр.
И я присоединюсь к нему.
Я чувствовала себя нормально, даже сонной.
Вспышки фейерверка исчезли. Все стало серым, а потом стало темнеть. Я была не в состоянии говорить. Как раз в тот момент, когда я думала, что сейчас наступит вечная темнота, мой мозг подарил мне самую милую вещь и закатил прощальную вечеринку.
Он показал мне фильм с лучшими моментами моей жизни.
Мы с Сефи надели солнцезащитные очки на задницу кошки и смеялись, пока она не захрюкала, а я немножко описалась.
Мама читала книжки маленькой Сефи и мне, пародируя все голоса.
Тётя Джин показывала мне, как танцевать бёдрами.
Сефи заметила, что трое мальчишек пристают ко мне на детской площадке, и оттолкнула их, свирепая, как амазонка.
И… мой папа? Я была удивлена, увидев его в моем последнем кадре, но он был там, такой громкий и злой. Прежде чем я успела сообразить, что это значит, земля поднялась и ударила меня по лицу.
Это должно было быть больно, но я снова могла дышать, и внезапно мне стало безумно этого не хватать. Я втянула воздух, задыхаясь и кашляя так сильно, что меня вырвало. Чем больше я вдыхала воздуха, тем больше ко мне возвращалось зрение, расширяясь так, что я могла видеть дальше своего носа. Края стали нечеткими, затем шафранового цвета. Папа был там, его руки обвивали шею Гоблина так же, как руки Гоблина обвивали мою.
Гоблин бил его и пинался, но папа не отпускал.
Когда Гоблин больше не сопротивлялся, папа его отбросил. Грудь Гоблина всё ещё поднималась и опускалась, но он был в отключке. Папа повернулся ко мне.
Я видела всё в его глазах.
Мама пошла спать.
Папа, ещё злее, чем когда-либо, подстриг свои угловатые ногти.
А потом наконец он вошёл в мою спальню.
Но меня там не было.
И он пошёл меня искать.
Видимо, он заметил мой велосипед в канаве, ворвался в дом Гоблина, увидел, что тот душит меня, и отплатил тем же.
Все это казалось мне очень логичным, и я вернулась в комфортное забытье.
Глава 57
Я очнулась в больнице. Запах грязи был таким сильным, что я чуть не задохнулась. Мне потребовалось некоторое время, чтобы восстановить дыхание, даже когда я поняла, где нахожусь. Ко мне привели маму и Сефи, но не папу. У них были одинаковые мешки под глазами. Вообще-то, они были очень похожи друг на друга. Я раньше никогда этого не замечала.