Когда дует северный ветер
ПРЕДИСЛОВИЕ
«Едва машина остановилась у ворот, дети бросились врассыпную между домами, ликующими голосами выкликая великую весть.
И не успел он и глазом моргнуть, потянулись друг за дружкой соседи — отовсюду, с самых дальних концов деревни. Ведь он был теперь не просто сыном своих родителей, членом своей семьи… Дом его — маленькая хижина у реки. Табуреток, конечно, на всех не хватило, соседи садились на топчаны и лежанки, но и там скоро не оказалось места. Тогда земляки высыпали во двор. И здесь, на дворе — его не успели даже подмести, — в тени старого мангового дерева расселись уже повольготней: ребятишки прямо на земле, а взрослые, как положено, на корточках. Народу собралось — не сосчитать. Всех, от мала до велика, наверно, более сотни. Пускай, потребовали соседи, сам он усядется посреди двора на табуретку повыше, чтобы все могли его увидеть…»
Так в рассказе «Сын, вернувшийся издалека», написанном Нгуен Куанг Шангом после 1975 года, изображено возвращение на родину человека, юношей еще ушедшего на войну с французскими колонизаторами, дравшегося потом против янки и наконец, тридцать лет спустя, встретившегося со своей семьей, с земляками. Наверно, точно так же встречали и самого Нгуен Куанг Шанга, когда после освобождения Юга вернулся он в родную деревню, многолюдную и изобильную, что стоит на равнине Намбо, у самого берега Меконга, в провинции Анзианг, близ границы Вьетнама с Кампучией.
В этом же рассказе Нгуен Куанг Шанг описал обстоятельства, при которых герой его ушел на войну:
«…В то утро, тридцать лет назад, отец, как обычно, встал спозаранку. Как раз в это время сын каждый день уходил в школу. Но сегодня его почему-то нигде не было видно, и отец громко окликнул его. Не слыша ответа, отец вошел в комнату, приподнял накомарник и увидал своего лежебоку, с головой закутавшегося в одеяло. Он сдернул одеяло… Нет, это не Дак, его сын, лежал на кровати! Под одеялом покоилась длинная подушка. Отец вскрикнул…»
Итак, сын тайком ушел из дома в солдаты. Быть может, точно так же ушел из дому и сам Нгуен Куанг Шанг в начале 1946 года, когда французские войска снова завладели Сайгоном и всенародная война Сопротивления охватила землю Юга, а вскоре и весь Вьетнам. Война эта завершилась в 1954 году победой под Дьенбьенфу. Но тогда, в сорок шестом, Нгуен Куанг Шангу было неполных пятнадцать лет. Вступив в армию, он стал связным, потом — сотрудником службы по пропаганде и психологической обработке вражеских войск. От реки Тиензианг, протока Меконга, он перебрался к реке Хэузианг, другому рукаву великой Реки Девяти Драконов[1], и обошел всю ее дельту.
В 1954 году он ушел на Север[2] и вскоре напечатал в ханойском еженедельнике «Ван нге»[3] свой первый рассказ. А потом, короткое время спустя, стал известен не только как новеллист, но и как автор романов, а еще позднее — театральных пьес и киносценариев. Книги его издаются у нас и переводятся в других странах, с успехом идут его фильмы (кстати, снятая по сценарию Шанга картина «Дикое поле» удостоена Первой премии на Московском международном кинофестивале в 1981 году). Он возглавляет созданный при Правлении Союза писателей Вьетнама Совет по кинодраматургии.
И прежде на Юге, в Намбо, было немало известных писателей; к тому же — здесь уместно упомянуть об этом — вьетнамский латинизированный алфавит, которым мы пользуемся сегодня, впервые получил широкое распространение именно на Юге, начиная с конца прошлого века. Но из-за политики французского колониализма, лозунгом которого было «разделяй и властвуй», широкому читателю и в Северном, и в Центральном Вьетнаме были почти неизвестны литературные произведения, созданные на юге их родины. Лишь после 1954 года, когда в Демократической Республике Вьетнам, территория которой охватывала половину нашей страны, началось строительство социалистического общества, благодаря книгам писателей-южан, перешедших на Север, — большая часть их принадлежала к тому же поколению, что и Нгуен Куанг Шанг, — литература Намбо получила широкую аудиторию и признание и стала неотъемлемой и важной частью всей вьетнамской литературы, придав ей еще большее многообразие и богатство.
Потом началась война с американскими захватчиками. Нгуен Куанг Шанг, как и многие другие писатели-южане, вернулся в Намбо. Снова военная судьба ведет его из края в край дельты Меконга, но при этом ему ни разу не удалось побывать в своей деревне, увидеть старую пристань на реке, у которой он плескался и плавал мальчишкой, деревенскую школу, где он учился, и родной дом, где днем и ночью ждал его старый отец. Лишь после 30 апреля 1975 года, когда был освобожден весь Юг, смог он вернуться домой.
Какова же она, дельта Реки Девяти Драконов? Чем дальше к югу, тем больше недавно освоенных земель, земель «скитальцев и ссыльных». Люди, не имевшие права селиться на этих землях, тем не менее поднимали здесь новь, и потому в этих местах то и дело вспыхивали восстания. Тут, у моря, кончается земная твердь. И у человека остается лишь два выхода: утратив волю и веру, броситься головою вниз в море и разом покончить все счеты с жизнью или, вцепившись намертво в землю, бороться и выжить. Сюда большей частью приходил люд рисковый и бесшабашный, непокорный, но свято верный слову и долгу, легкий на подъем и презирающий богатства земные, точно сор и солому. Они чтили лишь душевное благородство и приверженность правому делу. Нет, не нужны им были роскошные хоромы, потому что прежде они никогда не живали подолгу на одном месте. Жилищами их были времянки, ставившиеся то тут, то там; и если где-то гнет и поборы делались невыносимыми, люди эти покидали недолговечные свои жилища и шли дальше и дальше. Они никогда не носили нарядов и украшений, ели что бог пошлет и не очень пеклись о завтрашнем дне. Ведь они прежде не уверены были, доживут ли до завтра. А уж если — верили — доживут, то прокормятся трудами рук своих — на реке ли, в поле близ протоки или в ближнем лесу. Они радушны и гостеприимны, потому что познали тоску и одиночество. Оттого-то и ценят превыше всего преданность и дружбу. И готовы всегда поделиться горстью риса, скудной одежкой, ибо сами испытали сполна голод, нужду и лишенья. Но сильнее всего в них ненависть к врагам и насильникам…
Земля эта стала почвой, на которой родились и выросли страницы книг Нгуен Куанг Шанга. Люди, живущие в дельте Реки Девяти Драконов, — его герои. Говор их — язык его книг. Он пишет о Сайгоне (ныне — город Хошимин), и это его право — он участвовал в большом наступлении на Сайгон в дни новогоднего праздника Тет, когда начинался год Земли и Обезьяны по лунному календарю, то есть 1968-й. И сейчас он живет в этом городе, возглавляет писательскую организацию Хошимина. Но помыслы, сердце его прикованы к равнине, раскинувшейся вдоль великой реки, к многолюдной и изобильной деревне, что стоит на самом ее берегу, где он родился, вырос и стал солдатом, взявшим в руки винтовку, а потом и перо, откуда он вышел в долгий путь, протянувшийся через две войны, и куда возвратился после того, как на его родину пришла свобода. Возвратился, чтобы стать председателем отделения Ассоциации литературы и искусства своей родной провинции Анзианг…
Пожалуй, именно потому он пишет так, что его не спутаешь ни с кем из других вьетнамских писателей, в том числе и его земляков-южан. И за это я люблю и ценю Нгуен Куанг Шанга.
Нгуен Ван Бонг
Глава 1
Мы условились с Нам Бо встретиться у доктора Тин Нге[4]. Доктор лечил и вы́ходил его после ранения. Поэтому перед возвращением на фронт Нам Бо хотел навестить его; тем более что сам Нам Бо направлялся на связной пункт, и это было ему по пути. Доктор Тин Нге жил на территории госпиталя. Только глянешь на его дом, сразу ясно: хозяин — бывалый житель джунглей. Поставлен был дом у лесной опушки — здесь тебе и солнце, и ветерок продувает. Прямо из дома открывался отличный обзор, видна небесная высь, даже самолеты можно разглядеть: какого типа, куда и откуда летят. И еще — стоял он под невысоким раскидистым деревом, именуемым, из-за формы его листьев, буйволеночьим ухом. Дерево это зеленеет круглый год, так что дом не нуждался в маскировке, даже когда лес терял листву. Дом был крыт листьями лесного растения чунгкуан — каждый величиною с ладонь, их складывают пополам, сшивают в полотнища, и получается красивая прочная крыша. И выглядит она прямо как произведение искусства. Сейчас эта крыша обрела уже цвет тараканьего крыла.
Я пришел раньше условленного срока, солнце только еще начинало клониться к закату. В лесу стояло безветрие. Позволил я себе явиться раньше Нам Бо, потому что доктор был и моим старым знакомцем — как-никак вместе шли по горным дорогам Чыонгшона[5]. Сам-то доктор учился во Франции, но вернулся на родину, едва началось Сопротивление. Был он высок, дороден, крепок и нравом большой весельчак. Круглая седая голова его, остриженная ежиком, была красива, как цветок на высокой ветке дерева гао. Он много читал, много знал и, хоть пошел по медицинской части, увлекался литературой. В долгом походе по Чыонгшону он прослыл у нас «светочем искусства». Помню, первое время я все диву давался, слыша, как все называют его доктор Уи Бон Нон. Что за странное имя такое? Но потом я заметил: в разговор он то и дело вставляет французские словечки. Да и сам доктор объяснил мне, что в первое время после возвращения на родину ему не всегда хватало запаса вьетнамских слов и приходилось прибегать к французскому. Долго отвыкал он от этой своей привычки, и до сих пор еще в речи его остались три словца «oui», «bon», «non»