Дело вроде давнее, но теперь, чувствовал я, даже досадное это невезение обернулось для меня приятным воспоминанием, и я ряд был поделиться им с друзьями. Я засмеялся. Нам Бо тоже смеялся, ворочаясь в гамаке. Зато Ут, раздосадованный, рухнул навзничь в гамак и вздохнул.
— Пришлось, — продолжал я, — просить старого Шау съездить в третий раз, теперь уж в мою деревню.
Ут До снова уселся и уставился на меня:
— Ну, встретились вы наконец?
— Сейчас расскажу.
Но у него не было больше терпения.
— Сперва скажите, нашли вы отца или нет? — потребовал он. — А после рассказывайте сколько хотите.
— Нашел!
— Значит, порядок.
Тут в хижину к нам ворвался грозовой ветер. Туго натянутые веревки лопнули, и нейлоновые накидки, захлопав, взметнулись вверх. Слышно было, как по всему саду стукаются оземь плоды манго. Мы вскочили и принялись ловить и привязывать снова к бамбуковым стоякам взбесившиеся накидки. Вдруг загромыхали пушки; так уж заведено: в непогоду вражеская артиллерия всегда открывает огонь. Шквальный ветер и дождь заглушают вой снаряда, и узнаешь о «гостинце», лишь когда он разорвется поблизости. Этой методы неприятель придерживается на всех участках фронта.
Снаряды перелетали через наш сад и с глухим уханьем рвались в глубине поля.
Закрепив наконец накидки, мы опять улеглись в гамаки. С неба сеялся дождь.
— После такого дождичка, — сказал Ут До, — еще денек-другой — и на манго распустятся почки. И мы вас попотчуем сео[24].
Слова его направили наш разговор в новое русло, мы перебрали названия блюд, какие готовят обычно в сезон дождей, помянули селедку, раков с креветками, потом перешли к рыбацким байкам…
С ночными разговорами так всегда и бывает: переходят вольготно с одного на другое, переплетаются, точно уто́к с основой, дальше — больше, а там, глядишь, и соткется из них ткань — сама жизнь.
Глава 16
— Эй, Ут Шыонг, куда идешь?
Тетушка Тин узнала голос, прозвучавший во тьме. Вот кто, оказывается, так долго шел за ними по пятам — Мыой[25], соседская дочка, вступила, дуреха, в «гражданскую охрану».
— А ты-то куда собралась, Мыой, на ночь глядя?
Тетушка — у нее уже это вошло в привычку — остановилась и вместо «дочери» вступила в разговор. Шау Линь, ростом и статью схожая с Ут Шыонг, закутав синим полосатым платком голову, так что не видно было лица, стояла на обочине дороги за спиною «матери» и, отвернувшись, смотрела в темноту.
— Я? — переспросила Мыонг. — Я иду домой с учений.
— А-а… Там, на хуторе, мальчишку продуло, занемог. Ладно, я пойду, ждут ведь. У тебя ноги молодые, крепкие, ступай-ка вперед.
— Хорошо! — ответила девушка, поправив винтовку, прошла мимо уступившей ей дорогу тетушки Тин и бодро зашагала прочь. Вскоре фигура ее растворилась во мраке, старая Тин и Шау Линь не спеша побрели следом.
Наконец обе свернули в один из дворов. Тотчас отрывисто тявкнула собака. Врагам мало было частой сети сыска и слежки, которой они накрыли всю округу, они заставили еще в каждом дворе держать собаку. По ночам, стоило где-то забрехать собакам, солдаты, полиция, «вооруженная охрана» — все тут как тут. Деревенские ребятишки иногда нарочно дразнили собак среди ночи, и вся банда сломя голову прибегала на шум. Ничего, думали сельчане, пусть помотаются, попотеют, разоспались небось…
Тин негромко крикнула псу:
— Черныш, свои!
— Черныш! — прикрикнула на него уже хозяйка дома. — Тебе что, жизнь надоела?!
Но умный пес, подав голос, лаять не стал. Да и учуял уже знакомых.
Хозяйка, ее звали Но, уложила сегодня детей пораньше, они спали во внутренней комнате. А сама, оставив дверь полуоткрытой, сидела и ждала. Днем ее предупредили заранее, но стоило Шау Линь, войдя в дом, сдвинуть платок на затылок: мол, вот она я, и Но не совладала с собой.
— О небо! Шау, ты! — Правда, возглас ее прозвучал тихо, как вздох, но глаза сразу покраснели. — Ну как, Шау, все наши здоровы? — спросила она мгновение спустя.
— Здоровы.
— Да ты садись вот здесь. А вы, тетушка, сюда присядьте.
Обрадованная и встревоженная, Но растерялась. Две табуретки заранее были поставлены у стены в укромном местечке: заглянешь в дом — и то не углядишь. Она зачем-то схватила их, но, опомнясь, тотчас опустила на место, вдруг снова взяла и опять поставила. Чайник с заваренным загодя чаем стоял на столе, но хозяйка о нем позабыла.
— Да уймись ты, сядь, посиди с нами, — сказала ей Шау.
Но села и снова давай разглядывать Шау Линь.
— Ты уж лучше повяжись платком, — сказала она гостье и вновь спросила: — Наши все ли здоровы?
— Да-да. Просили непременно зайти проведать тебя.
— Вот как. Беда-то какая! Все ждем не дождемся, когда наконец будем вместе.
— Мы там разделились, ходим собирать для вас манго. В твоем саду небось урожай уже собран.
— Ешьте на здоровье!
— Нет уж, оставим для тебя, детей-то надо кормить.
— Не выдумывай! Ешьте, испортятся ведь. Нам здесь и риса с солью хватит.
— Нет-нет. Если не выберешься за манго, пришлем на дом.
— Как тут выбраться?..
— Завтра все собираются на базаре. Потребуем у властей, чтоб отпустили собрать урожай в садах.
— Неужто? — Глаза у Но заблестели. — Вот это дело! Я-то еще с семьей перебиваюсь кое-как. А те, кто с дальних хуторов, бросили ведь и поля, и пруды рыбные. Ртов-то в каждом доме — сама знаешь, одна надежда на манго. Правильно вы решили! Люди пойдут, и я с ними… Тетушка Тин, вы уж простите, заварила я, растяпа этакая, чай и позабыла напрочь.
— Полно, какой уж тут чай. Лучше поговори с Шау, соскучилась ведь. У нас новость: Нам вернулся.
Но, оторопев, уставилась на Шау Линь:
— Правда, Шау?
— Ага, на днях объявился.
— Ну и как он?
— Да ничего. Ранен был, изменился немного, — ответила вместо Шау тетушка Тин. Потом добавила: — У вас и без меня найдется о чем поговорить, а я лучше выйду, гляну, как там.
Она вышла за дверь и стала ходить вокруг дома.
— Свадьбу-то когда решили справить? — спросила Но.
— Думаем, после освобождения деревни.
— Что ж, оно и верно. Завтра, кровь из носу, выберусь к вам. Столько лет его не видела. Смотри, Шау, Черныш-то как тебе рад.
Старый пес и впрямь признал знакомую. Он ведь был не из тех собак, что велела держать солдатня. Как-никак родился здесь в доме, да и к превратностям войны притерпелся. Вроде человека — заслышав канонаду или рев самолетов, бежал в убежище, опережая детишек, и устраивался там под самой стенкой. Во время паводка жил вместе с людьми в лодке; станет, бывало, на носовой скамейке, задерет морду и обозревает небо и воды. Случалось, он даже убегал следом за партизанами, преследовавшими карателей.
Едва Шау Линь уселась на табуретку, Черныш стал вертеться вокруг. Он вилял хвостом, весь изгибался и, словно зная, что шуметь даже на радостях нельзя, лишь чуть слышно поскуливал.
Шау, протянув руку, погладила его по голове:
— Помнишь Нама, Черныш?
— Как не помнить! — отвечала вместо него хозяйка.
Но пес и сам ответил по-своему: засуетился, завилял хвостом пуще прежнего, стал лизать ногу гостье, заглядывать ей в лицо.
— Хватит, хватит, Черныш, — сказала хозяйка, — иди-ка гулять. Завтра возьму тебя тоже в старую нашу деревню.
Пес послушался. Он положил лапы — в знак прощания — Шау на колени и выбежал за дверь.
— Скажи еще раз, — попросила Но, — что намечается на завтра?
— Я, почитай, всех тут сагитировала.
— Да уж слыхала.
— Завтра утром люди сойдутся на базаре.
— Ясно. Завтра поутру…
— Соберемся у здания местной управы, потребуем, чтоб отпустили собрать плоды в садах.
— Думаешь, они согласятся?
— А не согласятся — сделаем по-другому.
— Могу я тебе чем-то помочь?
— На этот раз просто пойдешь вместе со всеми. Потом, если что понадобится, скажу.
— Ладно, тебе виднее. Случись завтра все по-нашему, возьму с собой малышей: скучают по родным местам, сил нет.
Старая Тин, она успела дважды обойти вокруг дома, вернулась и спросила:
— Ну как, наговорились?
— Мне пора, сестрица, — сказала Шау.
— Да-да, иди.
— Позволь только, гляну краешком глаза на малышей.
— Конечно, сюда, пожалуйста. — Но взяла гостью за руку и завела в комнату. Потом приподняла край полога, чтобы Шау могла рассмотреть детей. Их было четверо. Дальше всех, у стены, лежала дочка — старшая, ей уже минуло четырнадцать лет; рядом спали трое мальчиков: одному было десять, другому — восемь, третьему — шесть.
— Ради нее-то я и собралась в освобожденную зону, — сказала, глядя на дочь, хозяйка. — Хочу отправить ее к отцу в джунгли, там поспокойнее.
— Завтра и поговорите об этом с Намом.
— Представь, ей только четырнадцать стукнуло, а оберегаю ее, как девицу лет восемнадцати. Здесь, бывает, и таких малявок… Кругом дьяволы, душегубы.
Едва мать опустила полог, девочка — ее звали Тхиеу — вскочила и легко, как кошка, переступила через спящих братьев. Голос ее прошелестел чуть слышно:
— Тетя Шау!
И она обхватила сзади Шау Линь за плечи. Та обернулась, прижала к себе девочку.
— Вот я тебе задам, негодница! Небось и не думала спать? — ласково пожурила Тхиеу мать.
— Я все слышала, мама. Ни в какие джунгли меня не отправишь, уйду к тете Шау.
— Ладно, отпусти-ка тетю, ей пора уходить. Нагрянут, не ровен час…
Девочка тихонько вернулась на свое место.
Черныш проводил тетушку Тин и Шау до самой дороги.
Старая Тин опять услыхала за спиной чьи-то шаги.
— Что, Ут Шыонг, идешь домой?
Тетушка снова узнала голос Мыой из «гражданской охраны».
— Да, — ответила Тин, — мы к себе. А ты все ходишь взад-вперед?
— Прогуливаюсь, с вашего разрешения.
На этот раз Мыой не стала обгонять их, а замедлила шаг и пошла рядом с Шау Линь. Сердце старой Тин пронзила тревога. Она старалась идти помедленнее — пусть Мыой догонит ее. Но девушка тоже умерила шаг. Тин, не оглядываясь, знала: Мыой держится рядом с Шау. Неужто до самого дома не отстанет? Им оставалось пройти самое меньшее метров семьсот. Тетушка чуть было не свернула к соседям, благо до их дома рукой подать: уж очень хотелось ей отвязаться от непрошеной спутницы. Но Мыой опередила ее: