— Шау, сестра моя, — говорила она, — в ту ночь, впервые пройдя мимо тебя, я заподозрила что-то. Ушла вперед и стала следить за вами. Вижу, Черныш на дворе у Но тебя не облаял. Горько мне стало: пес и тот признал тебя, не залаял, а я… Прошла мимо вас еще раз. Обрадовалась, мочи нет. Хотела броситься к тебе, но не знала, как быть. Если, думаю, Шау не поверит мне, одно остается — головой в омут.
Нет, в ту ночь не Мыой спасла Шау Линь от полицейских ищеек, это Шау вырвала девушку из вражьих пут. Обрадованная, счастливая, Мыой выкладывает о себе все без утайки, не досказав одну историю, тотчас начинает другую. Сетует:
— Я не могла всего предвидеть. Слишком это сложно! И выдержки не хватает. Куда мне до тети Тин… Ну, теперь я ничего не боюсь… Ты останешься жива — и я буду жить, погибнешь — мне тоже конец. Только бы Фай все понял… Да-да, надо быть поспокойней. Ты права, еще заподозрят, тогда… В случае чего помоги, подскажи мне. Раньше и посоветоваться не с кем было. Я все у мамы спрашивала. «Делай для наших, что сумеешь, — говорила она, — и терпи. Рано или поздно они вернутся». Видишь, она права была… Что, сестра, Нам вернулся? Играйте-ка свадьбу, да побыстрее. Нет, лучше подождите, сестрица, я ведь сейчас и погулять на ней не смогу… Скажи, а подружки мои Тхань, Тхой, Малышка Ба здорово меня ругают? И парни — Ут с Тяу — небось тоже… Ну и пусть себе ругают!.. Знаешь, я попросила маму выделить мне три кокосовые пальмы в саду. «Зачем?» — спрашивает. «Буду, — говорю, — упражняться в стрельбе». — «Делай как хочешь», — сказала мама. Теперь, стоит явиться Миню с его братией, я стреляю — пускай видят. А про себя приговариваю: «Кокос — голова, черенок — шея. Первый орех — Минь…» Бабах! Черенок перебит, орех плюхается на землю. «Та-ак, — думаю, — а это начальник полиции Ба… Это капитан Лонг… Депутат Фиен… Эти два гада — Никсон и Тхиеу[31]…» Палю, сшибаю орех за орехом — пусть смотрят, мерзавцы!.. Потом зову про себя Фая. «Любимый, — шепчу, — давай посоревнуемся — кто метче…» Бабах! Валится новый орех…
Она говорит, говорит — ведь прежде ей и слова некому было сказать. Запинается, проглатывает слова, как ребенок.
— Нам вполне мог бы добраться сюда, правда, Шау? Скажи ему, пусть возвращается. Так и быть, уступлю вам этот топчан, на двоих вполне… Ай-ай! Ты что…
Шау больно ущипнула ее за бок.
Глава 19
Мы стояли в нейлоновых накидках на берегу протока, разделявшего две зоны, и глядели на черневшую во мраке гряду деревьев — там находилось стратегическое поселение. Ждали светового сигнала.
Неприятель, ни о чем не подозревая, как всегда по ночам, постреливал из пушек.
Дождь шел и шел. Зарядив с утра, он лил весь день и всю ночь. На ветках манго прорезались молодые листья. Зазеленели деревья и травы. Днем повсюду лоснилась и переливалась свежая зелень. Земля раскисла от дождей. Сушь кончилась, близится паводок. Земля пахнет илом. Воды прибыло еще мало, чтобы на лодках переплывать поля, но пешие дороги совсем развезло. Ни пехоте, ни танкам не пройти по этаким топям. Днем действуют самолеты, ночью — артиллерия. По дорогам ходят одни партизаны, дождь тотчас смывает напрочь их следы. Ут До с группой партизан переправился через протоку уже давно, едва полил дождь, — разведать и подготовить дорогу.
На той стороне темноту разрывают сполохи, и снаряды, просвистев у нас над головой, летят дальше, рвутся где-то в нескольких километрах позади.
Дождь. Капли его, точно горошины, стучат по нейлоновой накидке. Холодно, зуб на зуб не попадает, никто не перебросится и словечком.
— Вон фонарь!
Шау — она просидела весь день во время облавы в затопленном водой тайнике под кухней у дома Мыой — теперь, хочешь не хочешь, вернулась сюда отдохнуть, набраться сил. Но вот уж три дня как снова отправилась на ту сторону — прежним путем. И, укутав голову платком так, чтоб не видно было лица, повезла на велосипеде тетушку Тин на бедный хутор к Бай Тха: там, мол, женщина в положении, вот-вот разродится. Нынче ночью черед Нам Бо переправляться.
Теперь уже все заметили, как в темноте вспыхнул зеленый огонек фонаря.
Нам пожимает мне руку:
— Ну, я пошел!
— До свидания!.. До свидания!.. — слышу я голоса партизанок: Малышки Ба, Тхон и Тха.
Они уходят. Едва спускаются на поле, и силуэты их растворяются в ночи; слышно лишь, как дождевые капли стучат по их накидкам…
Я остаюсь один. Ночь. Ливень. Земля и небо сливаются в непроглядную черноту. Не сводя глаз с зеленой точки фонаря, я вспоминаю вдруг слова Нама: «Женщины, они как звезды в небе… Чем чернее ночь, тем ярче светят». Это точно! И не бывает, чтоб в небе сияла одна-единственная звезда. Была Шау Линь, была старая Тин. И вот рядом с ними — Мыой. Чья теперь очередь? Сколько людей, шагнув в раскаленное горнило борьбы, неожиданно для всех вспыхивают яркими светочами! Да будь сегодня самая ясная ночь и небо усыпано звездами, будь все пути-дороги залиты светом, разве стал бы возможен этот ночной поход? Нет, нынче ночью переправиться на другую сторону можно было, лишь увидав зеленый свет фонаря в руке Мыой, мерцавший словно волшебное око. Там, где она, во вражеских заграждениях и сетях зияет брешь.
Шорох шагов, стук капель по накидкам Нама и девушек затихают, уплывая в шумящую ширь дождя.
С Намом в ту ночь случилась неожиданная история. Мыой встретила его на краю сада. Сопровождавшие Нама Ут До и партизанки вернулись назад к переправе. Мыой пошла вперед, Нам Бо шел следом. Они — шаг за шагом — брели ощупью по берегу канала. Дождь по-прежнему не унимался. Вдруг из темноты к ним кинулся человек, лица его не было видно.
— Кто идет? — крикнул он, и дуло винтовки уткнулось в грудь Нама.
С силой ухватившись за ствол винтовки, Нам отвел его в сторону и спросил:
— Кто здесь?
— Я.
— Как зовут тебя?
— Шыон.
— Сын Хай Мау, что ли?
— Да, верно. А вы?
— Что, племянник, не признал меня? — Нам схватил парня за плечи, притянул к себе и шепнул на ухо: — Я — Нам Бо…
Услыхав его имя, патрульный «гражданской охраны» вздрогнул:
— О небо и земля! Ведь вы после восстания…
Одиннадцать лет прошло с той ночи, когда вспыхнуло восстание. Сотрясались земля и небо. Шыон, он был в ту пору девятилетним мальчишкой, помнил все до мелочей. По всем хуторам, во всей деревне громыхали долбленые колоды, барабаны, гонги. Бухали ружья. Весь народ высыпал на дорогу, от факелов небо побагровело. Малыши, его сверстники, увязались было за взрослыми, схватив в руки что попало — кто нож, кто хворостину. Сам он притащил ведро, поставил посреди двора и колотил по нему, наслаждаясь гулким, раскатистым звоном, пока жестяной бок ведра не смялся, а на руке не вздулись волдыри. Взрослые, слышал он, пошли за солдатами «начальника» Нам Бо штурмовать сторожевой пост. Его, конечно, не взяли, но он у себя во дворе разыграл целое сражение, с криком бросался в атаку — даже голос сорвал. Сторожевые посты сайгонских войск близ речного устья загорелись, пламя вымахало в полнеба. Наутро он вместе с соседскими ребятишками побежал наперегонки туда — глянуть на красно-синий флаг с желтой звездой. А после и сам с флажком в руке помчался встречать отряд «начальника» Нам Бо. И поди ж ты, «начальник» этот оказался молодым парнем из их деревни, величавший, как положено, отца Шыона старшим братом. Сам Шыон вместе с другими ребятами робко топтался у двери; время от времени кто-нибудь из них украдкой поглаживал приклады винтовок — гладкие, прохладные, ладонь так и млела. Шыону повезло несказанно! Сам дядя Нам Бо ухватил его за руку и крепко прижал к груди, а он горделиво поглядывал на сверстников: знай, мол, наших! Жаль только, по малости лет не мог он тогда попроситься в отряд. Одиннадцать лет прошло, а день тот не забылся. Который уж год отец говорит соседям: «Рано или поздно Нам Бо вернется. Быть новому восстанию!»
— Дядя Нам! Меня силой заставили! — Руки парня бессильно поникли. — Позвольте сдать вам оружие…
— Нет, оставь винтовку себе, будешь охранять наших людей.
— Слушаюсь.
— Кто с тобой вместе в дозоре? Ночь ведь, да и дождь льет.
— Да никого. Я, вообще-то на рыбалку собрался.
— Отец-то как, здоров?
— Спасибо, здоров. Все вас вспоминает.
Ливень падал сплошной стеной, в саду стояла кромешная тьма, и невозможно было разглядеть друг друга.
Нам Бо спросил Шыона:
— Узнаешь, кто это со мной?
— Э… э…
— Да я это! — сказала Мыой, опустив винтовку.
— Мыой, ты?
— А то кто же!
— Что ж ты меня не позвала?
— Скажи, — спросил Нам у парня, — есть еще люди, вроде тебя?
— Конечно!.. Подумать надо, но одного могу назвать сразу.
— Кого?
— Да Бона.
— Бон… Сын дядюшки Ты Зяу?
— Ага.
— Почему ты так думаешь?
— Он сам говорил мне: хочу, мол, с оружием в руках перебежать на ту сторону, найду там дядю Нама. Только вот за семью свою опасается.
— Передай ему, я хочу повидаться с ним.
— Да я хоть сейчас приведу его к вам. Звал его на рыбалку, а он заладил: холодно, не пойду. Накрылся одеялом и дрыхнет.
— Хорошо, иди. Я подожду здесь.
— Зачем же, дождь и холодище такой. Мыой, проводи лучше дядю Нама ко мне в караулку… Ну — в шалаш, поняла? Там безопасно. Так я пойду, дядя Нам.
— Ты ему веришь? — спросил Нам у девушки, когда Шыон отошел подальше.
— Верю.
— А почему, собственно?
— Видела, как он меня ненавидел.
— Ну а Бон?
— Тоже! Они друзья…
Тем временем Шыон с винтовкой в руке стоял уже перед домом Бона по другую сторону большака.
— Тетя Ты, а тетя Ты! Бон еще спит?
— Нет, встал. Кто там?
— Я, Шыон.
— Куда тебя несет в этакую непогоду? Заходи в дом.
— Да нет, спасибо… Эй, Бо-он!
К дверям подскочил здоровенный парень лет двадцати, смуглый дочерна.
— Давай поскорее, — сказал ему Шыон, — дело есть!
Тот схватил нейлоновую накидку, набросил ее на себя, снял со стены винтовку и выбежал за дверь.