В здешних краях время года, когда уходит с полей вода, давно уже в разговорах промеж собой называют не сухим сезоном или по-простому сушью и не порою северных ветров, а сроком карателей. Что ни день надо быть готовым к отражению вражеского нашествия — всем и каждому, с утренней до вечерней и от вечерней до утренней зари. Встают до света, варят рис на весь день. В гамаках не разлеживаются, их и вовсе не вешают — свернут потуже и скаткою носят на боку. На ремне да на спине каждый должен носить с собою все необходимое: гамак, нейлоновую накидку, фонарь, флягу с водой, коробку с сухим пайком — мясом, рыбой, солью и сахаром. Важен, конечно, фонарь; у кого нет электрического, берет керосиновый. Ну, оружие, само собою, всегда полагается иметь при себе. Даже спят со всей амуницией. Едва наступает сушь, у партизан появляется забота: поскорее очистить, привести в порядок старые убежища, вырыть новые тайные укрытия, устроить боевые окопы, траншеи, наладить да расширить минные поля.
Даже в полдень, после обеда, никто не отдыхает. Сегодня группа партизанок во главе с Малышкой Ба отправилась ставить мины за садом. Оба убежища под сваями штабного дома обвалились. Пока я выгребал землю из убежища, Ут До сходил в сад нарубить крепких смолистых веток бальзамарии. Мы сложили из них перекрытие и засыпали его землей. Вдруг послышался знакомый голос:
— Ну-ка, ну-ка, кто это там орудует под домом?
«Дядя Хай пришел!» — подумал я. Ут До, конечно, опередил меня.
— Куда это вы собрались, дядя Хай? — спросил он.
Старик подошел поближе. Он закатал штанины — одну выше, другую ниже; белая баба́ от времени стала бурой, как похлебка из требухи; голову он повязал черной повязкой. На плече старик нес мотыгу.
— Да вот, — пожаловался он, — вышел я в поле, а проклятущая эта «старая ведьма» все время следит, подсматривает!
«Ведьма» и вправду кружила над полем — наверно, разглядывала выросшие на нем снова вышки и шалаши; гул ее двигателей то приближался, то затихал вдали.
Дядя Хай положил мотыгу на пол, уселся на длинную ее рукоять и свернул себе цигарку. Мы с Ут До решили передохнуть и тоже уселись на черенки лопат.
Старик выпустил изо рта струйку дыма.
— Та-ак, значит, журналист примкнул к нам? — спросил он.
Не успел я и рта открыть, как Ут До опять опередил меня:
— Да, только он состоит в третьем фронте.
— В третьем ли, в четвертом или в пятом — все одно. Лишь бы вместе с нами бился против янки. Что ж, я рад за него. Хочу тебе, Ут До, вопрос задать.
— Слушаю вас.
— На днях Нам Бо с Шау Линь вернулись с совещания в уезде. Я, как увидел их лица, ну, думаю, что-то важное будет! Стал спрашивать, а они таятся от меня. Сказали только, выкопайте, мол, себе убежище новое. Убежище!.. Я ли их каждый год в ожидании карателей не копаю? Ты у нас, Ут, командир отряда, все небось знаешь. Говори-ка, я умом пораскину…
Ут сразу поглядел на меня, но я притворился, будто ничего не заметил: а ну как он откроет секрет!
— Нам Бо и сестрица Шау, — ответил Ут старику, — говорили мне то же, дядюшка, что и вам, ни словечка больше!
— Врешь! Стало быть, и ты от меня таишься. Я чую, «наверху» что-то задумали, готовятся! Верно, Тханг?
— Да я…
Сказать по правде, я знал ничуть не больше старика. Несколько дней назад «сверху» срочно прислали связных за Намом и Шау Линь. Только вызывали их не в уезд, как утверждал дядя Хай, а прямо в провинциальный центр; вместе с ними там побывали секретарь уездного комитета партии и начальник вооруженных сил уезда. Когда Нам с Шау Линь вернулись, я и сам обратил внимание на их лица, сиявшие от радости. И догадался, конечно: что-то готовится, назревает. Нам Бо и Шау Линь провели совещание с партизанским командованием (то есть с Ут До и Тяу), и на другой же день атмосфера заметно изменилась; даже в работах по расчистке старых убежищ и рытью новых укрытий и окопов я усмотрел особую слаженность и размах. Кроме этих, в общем-то, обычных работ, были начаты и новые: заготовка дров, строительство просторных землянок, в которых можно было поставить лежанки, рабочие столы. Все лодки — они давно уже лежали вверх дном в подполах между сваями — приказано было достать и проконопатить заново, а также купить новые лодки. Явно начиналась подготовка к масштабной наступательной операции. Но когда я попытался расспросить об этом Нама, он отвечал мне расплывчатой фразой: «Да-а, в принципе готовимся…» Они с Шау Линь, вернувшись из провинции, пробыли здесь только один день и снова ушли в оккупированную зону. Так что и возможности разобраться в происходящем у меня не было ни малейшей. Однажды ночью, когда мы с Ут До легли отдохнуть в подполе, я пристал было к нему с расспросами, но он отвечал вопросом на вопрос: «Помните, как мы вместе с Намом ночевали на наблюдательном пункте?» — «Ну, помню». — «А о чем я его спрашивал, помните?» Я помнил, конечно, но притворился, будто забыл: «Да вы о чем только не говорили, разве тут все упомнишь!» — «Я тогда спросил Нама: когда же управимся? И он сказал: придется еще потерпеть, вот задует северный ветер… Нынче он дует уже вовсю, ветер-то, чего же еще! Ну а стратегические планы командования, кому они известны? Думаю, в общих чертах тебе ясно…»
Дядя Хай, он, конечно, тоже уловил царившее повсюду необычное оживление и пришел узнать у нас, что происходит. Ут До ничего ему нового не открыл, и он обратился ко мне. А я… Вот он и рассердился. Но гневался он не на меня — на Ута. Впервые я видел старика таким. В сердцах он перекусил свою цигарку и выплюнул ее на землю.
— Ну, командир! — крикнул он. — Я тебе это попомню! Теперь, если что, ко мне не…
Оборвав фразу, он сдернул с головы повязку и хлестнул ею себя по спине, словно комара прихлопнул.
— Вот вы оба, — сказал он уже поспокойней, — скрываете от меня… А я за действиями неприятеля наблюдаю и вижу, к чему дело клонится. Эта «старая ведьма», паскуда! — Старик наконец-то нашел, на ком сорвать свою злость. — Проклятущая тварь, она уже неделю без малого даже в полдень не отдыхает. Все летает, зудит дотемна…
В это время с дороги донесся голосок Тхиеу, старшей дочки сестрицы Но:
— Эй, Ут!.. Брат Ут!
Она теперь вместо Ут Чам стала связной партизанского штаба.
— Здесь я! — откликнулся Ут До.
Вбежав во двор, девочка с трудом перевела дух.
— К дяде Тхангу гость! — сообщила она.
— Ко мне? — изумился я. — Гость?..
— Ага.
Откуда?.. Какие еще гости?
— Я думаю, Тханг, — как всегда первым заговорил Ут До, — это опять наш журналист пожаловал. — Ут повернулся к девочке и спросил: — Какой он из себя-то? Длинный, тощий, рот ввалился небось?
— Да нет, вроде толстый! — И она, разведя руки в стороны, показала, какой дородный он, этот новый гость.
— Кто бы это мог быть?
— Почему не привела его? — возмутился Хай.
— Боялась, вдруг брат Ут До с дядей Тхангом ушли. Сперва товарищ этот спрашивал дядю Нама. Нет его, говорю. Тогда он про дядю Тханга спросил.
— Ладно! — Старый Хай взмахнул своей черной повязкой и распорядился: — Давай, веди его сюда! Чего человека мурыжить.
Тхиеу со всех ног кинулась к дороге. Не успел я еще прикинуть, кто же это пожаловал, гляжу: шустрая наша связная ведет гостя. Я остолбенел: «толстый» гость, стоявший передо мной, был не кто иной, как мой давний знакомый Тин Нге, он же доктор Уи Бон Нон. Придя в себя, я завопил нечто невнятное и бросился к нему.
— Девятый, вы?
— Oui.
Доктор Тин распростер руки и крепко обнял меня.
— Прошу вас, Девятый брат, прошу! Заходите!
Тин Нге прошел в подпол между сваями. Рослый и тучный, он передвигался удивительно легко. Пожал руку дяде Хаю и Уту.
Их обоих, судя по всему, удивила внешность доктора, человека дородного, крупного, еще не старого, но с седой, коротко остриженной головой, напоминающей цветок на высокой ветке дерева гао. На нем были широкие матерчатые штаны цвета хаки и куртка цвета прелой травы. Уже один вид доктора настраивал на веселый лад.
— Каким ветром вас сюда занесло, Тин Нге? — спросил я.
— Да тем самым, что дует сегодня!..
Ростом он был выше любого из нас и почти доставал головой до настланного над сваями пола. Говорил громко и с жаром. По первой его фразе я понял: сейчас он, как выражается молодежь, «заведется». И точно! Тин Нге огляделся и остановил взгляд на дяде Хае.
— Достопочтенный старший брат, — начал он, — и вы, ребята! Когда-то давным-давно, не пять и не десять лет назад, а, почитай, тридцать с лишком, я учился еще в деревенской школе. И помню, из года в год, едва вот так, как сейчас, начинал дуть северный ветер, политкаторжане на Пуло-Кондоре сколачивали плоты и пускались по воле ветра через море к большой земле. А пузатые лодки, их в Чунгбо[40] называют тыквами — «бау». пересекали тогда море под парусами, входили в нашу реку и проплывали мимо моего дома. Тот самый северный ветер доставил и меня сюда, к вам. Только прибыл я не на плоту и не на лодке «бау», а пешим ходом, парусом моим был вещмешок, вместо мачты — собственная моя персона.
— Значит, вы к нам издалека? — подняв голову, чтобы лучше разглядеть гостя, спросил дядя Хай.
— Oui. Я, досточтимый брат мой, явился из тех мест, куда американским пушкам, даже если стволы их вырастут втрое, никогда не дострелить. Самолеты их иногда еще долетают туда, сбросят бомбу-другую — и сразу назад, пока не кончилось горючее.
Внимая оживленному, шутливому голосу его, дядя Хай и Ут До глядели на гостя разинув рты.
— Товарищ Тин Нге — врач, — пояснил я.
Он тотчас поднес палец к губам и тихонько свистнул.
— Pardon. Прошу прощения, Тханг, забыл предупредить вас. Благо, вас здесь всего трое. Прошу, досточтимый брат, и вы, ребята, не говорить никому, что я — врач, да еще хирург. Такова уж моя профессия: там, где появится хирург, жди больших событий.
Итак, все, о чем я догадывался и что так мучительно жаждал узнать старый Хай, подтвердилось.