Возникает вопрос: как стать тем парнем, который совершенно спокойно смотрит в глаза своей смерти и готов ко всему, что последует дальше?
Эта гравюра на дереве является представительницей популярного в Позднем Средневековье жанра «Ars Moriendi», что в переводе означает «искусство умирать». «Ars Moriendi» – это название двух текстов, которые учили христиан умирать хорошей смертью, искупать смертельные грехи и попадать в рай. Взгляд на смерть как на искусство или практику, а не на лишенный эмоций биологический процесс, способен воодушевить многих.
В современном обществе нет учебника по искусству умирания, поэтому я решила написать его сама. Он ориентирован не только на верующих, но и на растущее число атеистов, агностиков и тех, кто еще не определился по поводу своей «духовности». Для меня хорошая смерть предполагает готовность к ней: нужно привести дела в порядок и сказать людям добрые и не очень слова, которые должны быть сказаны. Хорошая смерть должна наступить, пока я все еще нахожусь в сознании и ясном уме; она также означает уход из жизни без излишних страданий и боли. При хорошей смерти человек должен принять ее как нечто неизбежное, а не бороться с ней, когда она придет. Это мое понимание хорошей смерти, но, как сказал легендарный психотерапевт Карл Юнг: «Мои мысли о смерти вам не помогут».
Свои отношения со смертью можете выстроить лишь вы сами.
Недавно во время полета из Лос-Анджелеса в Рино я сидела в самолете рядом с японцем средних лет. Он читал профессиональный журнал «Темы о геморрое», на обложке которого были большие фотографии рассеченных анальных проходов. Журналы для гастроэнтерологов не имеют ничего общего с метафорическими изображениями закатов и горных пейзажей на обложке. Я же читала профессиональный журнал, на обложке которого было написано «О разложении!». Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись, поняв, что чтиво каждого из нас не рассчитано на широкую публику.
Он представился врачом и профессором медицинского университета, в то время как я назвала себя сотрудником похоронного бюро, который пытается вовлечь большее число людей в разговоры о смерти. Когда он узнал, над чем я работаю, то сказал: «Я рад, что вы не боитесь озвучивать это. К 2020 году в мире будет огромный недостаток врачей и медсестер, но никто не хочет говорить об этом».
Посреди жизни мы окружены смертью – уже только рождаясь, с каждым днем мы начинаем медленно умирать.
Мы знаем, что media in vita in morte sumus, «посреди жизни мы окружены смертью». В конце концов мы становимся ближе к смерти уже в день нашего появления на свет. Благодаря достижениям в области медицины большинство американцев проведут последние годы своей жизни, умирая активно. Наиболее быстрорастущий сегмент населения США составляют люди старше 85 лет, которых я обычно называю агрессивно пожилыми. Если вам исполняется 85, высок шанс не только того, что вы живете с деменцией или каким-либо смертельным заболеванием, но и присутствует 50 % вероятность, что вы будете доживать последние годы в доме для престарелых. Здесь встает вопрос о том, чем определяется хорошая жизнь: продолжительностью или качеством. Такое постепенное угасание было не характерно для прошлых столетий, когда люди умирали быстро, часто за один день. На посмертных дагерротипах[90] 1800-х годов запечатлены свежие, молодые и, словно живые на вид, мертвые люди, многие из которых были жертвами скарлатины и дифтерии. В 1899 году менее 4 % населения США составляли люди старше 65 лет, не говоря уже о тех, кому было за 75. Теперь же смерть наступает после нескольких месяцев или даже лет угасания. Медицина дала нам «возможность» присутствовать на наших собственных поминках.
Однако это постепенное увядание обходится невероятно дорого. Многие тела выглядят неприятно. Трупы с отрубленными головами, мягко говоря, ужасны, как и те, что были вытащены из воды спустя несколько дней после утопления: их зеленая кожа сходит пластами. Однако пролежни вселяют особый психологический страх. Как правило, прикованных к постели людей необходимо переворачивать каждые несколько часов. Такого пациента, словно блин, переворачивают с боку на бок, чтобы вес его тела не вдавливал кости в ткани и кожу, нарушая циркуляцию крови. Без поступления крови ткани начинают разрушаться. Пролежни появляются, когда человека оставляют лежать в постели продолжительное время, что часто случается в домах престарелых, где недостаточно персонала.
Без движения человек в буквальном смысле начинает разлагаться при жизни: его заживо съедает собственная некротическая ткань. Одно такое тело, которое поступило в «Вествинд», я запомню на всю свою жизнь. Это была 90-летняя афроамериканка, которую привезли из неблагополучного дома престарелых, где пожилых людей, не прикованных к постелям, держали в загонах, и им оставалось только безрадостно смотреть в стену. Когда я перевернула женщину, чтобы омыть ее сзади, я увидела зияющую гноящуюся рану размером с футбольный мяч на месте ягодиц. Ее можно было сравнить с открытыми воротами ада. Через такую рану можно заглянуть в мрачное будущее.
У нас нет (и не будет) возможности обеспечивать должный уход за очень пожилыми людьми, хотя мы и настаиваем на том, чтобы врачи поддерживали их жизнь. Позволить им умереть, значило бы признать поражение предположительно безупречной современной системы здравоохранения.
Хирург Атул Гаванде написал скандальную статью, опубликованную в журнале «Нью-Йоркер»: «Сегодня есть дюжины бестселлеров о старении, но все они имеют названия вроде «Моложе с каждым годом», «Фонтан молодости», «Без возраста», «Сексуальные годы». То, что мы отводим глаза от реальности, обходится нам очень дорого. Мы откладываем перемены, которые необходимы обществу. …Через 30 лет в мире будет столько же людей старше 80, сколько детей младше пяти лет».
Год за годом гастроэнтеролог и профессор, сидевший рядом со мной в самолете, встречал новые группы студентов, страшно напуганных фактом собственной смертности. Хотя доля пожилого населения постоянно растет, мой сосед годами боролся за то, чтобы ввести в медицинских учебных заведениях больше часов по гериатрии (наука о болезнях и их лечении у пожилых), и получал один отказ за другим. Студенты просто не хотят выбирать гериатрию в качестве специализации: зарплаты в этой сфере слишком низкие, а работа очень тяжелая. Не удивительно, что медицинские университеты выпускают пластических хирургов и радиологов в огромном количестве.
Гаванде писал: «Я спросил Чада Боулта, профессора гериатрии в Школе общественного здоровья им. Джона Хопкинса, что можно сделать, чтобы в нашей стране стало достаточно специалистов по гериатрии. Он ответил, что уже слишком поздно и сделать ничего нельзя».
Я была впечатлена тем, что мой сосед врач (свою роль сыграл и дух товарищества) избрал такой открытый подход к проблеме. Он сказал:
– Я говорю умирающим пациентам, что могу продлить им жизнь, но я не всегда способен вылечить их. Если они выбирают продление жизни, то всегда обрекают себя на боль и страдания. Я не хочу быть жестоким, но они должны понимать свой диагноз.
– Ваши студенты хотя бы учатся этому у вас, – сказала я с надеждой.
– Да, но есть одна проблема: мои студенты даже не хотят оглашать смертельный диагноз. Мне всегда приходится уточнять, объяснили ли они диагноз пациенту.
– Даже если кто-то умирает, то они просто умалчивают об этом? – спросила я, придя в шок.
Он кивнул.
– Они не хотят признавать свою собственную смертность. Они лучше в восьмой раз сдадут экзамен по анатомии, чем столкнутся с умирающим человеком. Что касается врачей моего возраста, то они ведут себя еще хуже.
Моей бабушке Люсиль Кейпл было 88 лет, когда ее разум отключился, несмотря на то что формально она прожила до 92. Она пошла в уборную в середине ночи и упала, ударившись головой о журнальный столик, в результате чего у нее образовалась субдуральная гематома (скопление крови в области мозга). После нескольких месяцев в реабилитационном центре, где ее соседкой по комнате была Эдельтраут Чанг (я упоминаю ее только потому, что это самое странное имя из всех, что я когда-либо слышала), бабушка вернулась домой. Однако она уже не стала прежней: черепно-мозговая травма превратила ее в чудачку.
Без медицинского вмешательства «туту» (гавайское слово, обозначающее «бабушка») умерла бы вскоре после получения травмы. Однако этого не произошло. До того, как ее разум помутился, она просила: «Пожалуйста, не дайте мне так закончить». Вопреки своему желанию бабушка оказалась в ужасном состоянии между жизнью и смертью.
После получения субдуральной гематомы бабушка рассказывала длинные вымышленные истории о том, как она упала и ударилась. Вот моя любимая история: администрация Гонолулу попросила ее покрасить стены у входа в мэрию. Пока она вела веселую команду маляров на выполнение задания, ветка мангрового дерева оторвалась и упала на бабушку, придавив ее к земле.
Одним памятным для меня вечером бабушка решила, что мой папа, которого она знала 40 лет, был ремонтником, задумавшим украсть ее драгоценности. По словам бабушки, мой дедушка, который умер за несколько лет до этого от болезни Альцгеймера, навещал ее после смерти, чтобы поделиться новостями с того света. Бабушка утверждала, что правительство приказало убить деда, потому что только ему была известна настоящая причина, по которой дамбы не справились с напором воды во время урагана «Катрина».
«Туту» была крепким орешком: она пила мартини и курила до самой смерти, и, несмотря на это, ее легкие были розовыми, как попка младенца (не самый типичный результат). Она росла на Среднем Западе во время Великой депрессии и была вынуждена носить одну и ту же юбку и блузку весь год. Когда они с дедушкой поженились, они жили по всему миру от Японии до Ирана, а затем обосновалась на Гавайях в 1970-х. Их дом был всего в одном квартале от нашего.