ИРИНА РАДУНСКАЯ
Когда физики в цене
Когда осядет пыль веков о нас будут вспоминать не только за наши победы на поле брани или в политике, но и за то, что мы сделали для духовного развития человечества.
Из дневника академика
Акселя Ивановича Берга
От автора
В первых числах мая 1955 года я, недавняя выпускница радиотехнического факультета МАИ (Московского авиационного института имени Cерго Орджоникидзе), пришла по совету друзей в один научно-исследовательский институт в поисках работы. Я уже работала в лаборатории автоматики эм-эн-эсом (младшим научным сотрудником), но работа мне не нравилась и я искала другую.
К концу беседы заведующий отделом спросил:
— Хотите завтра пойти в Дом Красной Армии?
— А что там будет?
— Кибернетика, — ответил он.
Огромный зал был набит битком. Московская интеллигенция пришла слушать лекцию о кибернетике, которую читал известный чешский философ академик Кольман.
Нечто туманное, запретное, окутанное крамолой и шаманством — вот чем тогда была в нашей стране кибернетика. Она как спелый плод упала к ногам человечества середины XX века, чтобы изменить темп цивилизации, оплодотворить многие научные начинания, буксовавшие от неимения тех рычагов развития, которые обещала новорожденная наука управления, наука о законах передачи информации в живой и неживой природе.
В зале было много известных лиц из мира науки, театра, были журналисты, писатели. Помню Даниила Данина, Олега Писаржевского — известных популяризаторов науки; Александра Крона, писателя и моряка; Марка Галлая, замечательного летчика- испытателя, писателя, впоследствие наставника космонавтов.
Лекцию предварил академик и адмирал Аксель Иванович Берг, человек широко известный и своими научными заслугами в области радиотехники и радиолокации, и как энергичный организатор новых исследовательских центров, научных направлений, недавний зам. министра обороны СССР.
Он был одним из тех, кто готовил в нашей стране кибернетический бум.
Это о нем напишет американский журнал «Эр форс»: «Напрасно русские расточают похвалы Норберту Винеру. У них есть свой родоначальник кибернетики — академик и адмирал А.И. Берг».
Слева от меня сидел мой предполагаемый начальник, справа — компания молодых мужчин и строгого вида женщина. Они активно переговаривались, кивали знакомым, поглядывали на соседей. Первый, справа, высоченного роста — это было ясно даже при сидячей позе, с очень длинным носом (и как впоследствии оказалось — с особо острым научным нюхом), все время поворачивался ко мне и что-то говорил соседу — брюнету в очках. Тот передавал соседке. Та — соседу справа. Как позже выяснилось — они обсуждали меня и моего спутника. Носатый меня одобрял, очкастый остался нейтральным, женщина прошипела — «Но ведь она накрашена!». А четвертый просто сказал: «Я на ней женюсь».
В перерыве мы конечно познакомились и я узнала, что они физики и занимаются новой областью науки — радиоспектроскопией. Изучают способность атомов и молекул излучать и усиливать радиоволны и свет.
Рассказывая о своих занятиях, они говорили: «это увлекательное дело, сначала не знаешь как подступиться, потом не можешь оторваться».
Они готовили лазерно-мазерный бум!
Александру Михайловичу Прохорову (длинному и носатому) и его аспиранту и ближайшему сотруднику Николаю Геннадиевичу Басову (интеллигенту в очках) вскоре король Швеции, пожимая руки, вручит Нобелевскую премию за изобретение и создание мазеров и лазеров и начнется новая эра в медицине, космосе, промышленности. Прохоров и Басов станут легендой советской и мировой науки.
Наташа Ирисова, строгая женщина, проработала бок о бок с ними в ФИАНе (Физическом институте АН СССР имени П.Н. Лебедева) свыше шестидесяти лет, стала доктором физико- математических наук, основателем особого направления в квазиоптике. Она была аспиранткой четвертого члена их компании — Марка Ефремовича Жаботинского, который начинал вместе с Прохоровым и Басовым в ФИАНе. Они были фронтовиками. Вернулись к своей работе после войны. Прохоров — с тяжелыми ранениями. Басов прошел фронт фельдшером, отравился газами при демонтаже химических заводов. Жаботинский был разведчиком — в совершенстве знал немецкий язык. На фронте он сделал важное изобретение — создал бомбу для подрыва вражеских танков и его в числе знаменитой «тысячи отличившихся» направили в специальный научно-исследовательский институт для завершения изобретения.
Начав в ФИАНе работы с мазерами с Прохоровым и Басовым он основал свою лабораторию квантовой радиофизики в Институте радиотехники и электроники Академии наук СССР (ИРЭ), Институте, который создал Берг, и развил космическое направление — мазеры для локации планет Солнечной системы.
В перерыве он подошел ко мне и сказал: — Я боялся, что вы уйдете и я больше вас не увижу…
Вскоре он подарил мне книгу «Радиоспектроскопия», которую перевел с английского языка. На титульном листе я прочитала: «Дорогая Ирина Львовна, я хотел бы внести много нового, хорошего в Вашу жизнь.3.6.55 г. М. Жаботинский».
Мы прожили вместе 47 лет. Марк Ефремович выполнил свое обещание. Он окунул меня в физику и среду физиков как промокашку в чернила. Он был блестящим популяризатором науки. Охотно писал для молодежных журналов, таких как «Наука и жизнь», «Знание-сила», «Техника-молодежи», для Большой Советской Энциклопедии.
Потом на просьбы редакций стал отвечать: «мне некогда, обратитесь к моей жене…».
В ответ на мой ужас говорил: «ничего, справишься, даже зайца можно научить барабанить…».
Когда вечером возвращался с работы его первый вопрос был: «что ты сегодня написала?».
С друзьями шутил: «Я как кухарка Бальзака, на которой он опробовал свои опусы… «.
Когда объяснял мне что-то непонятное и я говорила: «Ну что бы я делала без тебя?!», отвечал: «Чай бы пила…».
Шестидесятые, семидесятые годы XX столетия были пропитаны какой-то особой творческой взрывчаткой. Не только в науке. Но все-таки особенно в науке — одновременно с кибернетическим, лазерно-мазерным бумом зрел космический бум. В тот самый день — 5 мая 1955 года, когда мы слушали Кольмана, — в далеких степях Казахстана была заложена первая плита в фундаменте космодрома Байканур, откуда уйдут в космос первые космические ракеты, первые искусственные спутники Земли, возьмет старт к звездам Гагарин.
Я попала в самый, с моей точки зрения, интересный и удивительный круг людей — физиков, математиков, астрофизиков, кибернетиков. Можно смело утверждать — они были героями времени — второй половины XX века. Они собирали урожай интеллектуальной деятельности всех предшествующих поколений. Они стояли на плечах гигантов.
Отвлеченная, казавшаяся многим заумной, теория относительности Эйнштейна дала практические плоды и оснастила плотью космические фантазии. Квантовая физика, наука о микромире открыла двери в мир тайн материи. Настала пора пожинать плоды глубинного познания природы, создания уникальных проектов второй природы — техники.
Эта атмосфера притягивала на свою орбиту особо одаренных людей, это были действительно уникальные, «штучные» люди, пребывавшие в состоянии постоянного вдохновения, жажды познания и окружающего мира и самих себя. Их по праву считали опорой, надеждой эпохи.
Такого потока идей, таких эпохальных научных открытий, свершений в коротком сгустке времени трудно представить. Эпоху пронизал особый луч интеллектуального лазера. Сегодня мы поражаемся тем свершениям, которые внесла в цивилизацию вторая половина XX века.
… А своего виртуального начальника я больше не видела, и не помню его. Сыграв роль судьбы, он исчез, изменив мою профессиональную и личную жизнь.
Постепенно я овладевала профессией научного публициста. Бывая в лабораториях, у истоков научных открытий; на конференциях, где всегда веял ветер перемен, я собирала материал для репортажей, статей. Стала получать приглашения на «Капишники» — семинары в Институте физических проблем АН СССР, где царствовал Петр Леонидович Капица, поражал дерзостью мысли и гениальностью Лев Давыдович Ландау, резвились их ученики, выступали с докладами (почти всегда «безумными» по определению Нильса Бора) — Тимофеев-Ресовский, загадочный, властный, автор особой генетической теории, Понтекорво, красавец итальянец с его догадками — гипотезами об античастицах, антимирах… Задиристый и настойчивый Виталий Лазаревич Гинзбург, который ждал свою Нобелевскую премию полвека… и получил недавно, в 2003 году. Мигдал, Будкер, Верещагин, Вонсовский — какие интереснейшие мысли на природу вещей, загадки окружающего мира они бросали в аудиторию, готовую оценить, развить эти посылы.
Помню, какое волнение испытывала когда подходил ученый секретарь семинара и таинственно шептал: Петр Леонидович приглашает Вас на чай… Приглашались человек двадцать: докладчики, ближайшие сотрудники, гости. Уютный личный кабинет Капицы — на стенах подаренные картины, на полках — сувениры со всего света… За столом — приглашенный в этот день докладчик, и «ядро» близких сотрудников. Чай, бутерброды с «отдельной» колбасой, сыром, печенье, простые конфеты… В этом ли было дело?! Какое пиршество мысли… какие разговоры… какая игра ума, какая перестрелка интеллектов!
На этих семинарах, в лабораториях я накопила материал для своей первой книги «Безумные» идеи» о наиболее парадоксальных идеях современной физики.
Бывая в Институтах у Прохорова и Басова (а у каждого образовался свой коллектив и они из одной лаборатории переехали каждый в свой институт) я написала две книги об их открытиях, жизни, мыслях, мечтах, о будущих планах — «Превращения гиперболоида инженера Гарина» и «Крушение парадоксов». Эти книги, как и «Безумные» идеи», вышли в издательстве «Молодая гвардия» в знаменитой серии «Эврика».
…С Акселем Ивановичем Бергом я познакомилась на первой Всесоюзной конференции по применению электроники в медицине. Сегодня трудно поверить в то, что это научное направление тоже надо было «пробивать», что сегодняшнее обилие медицинской электронной техники тоже надо было разрабатывать и внедрять не без труда, это тоже был подвиг. Я пришла на конференцию как корреспондент «Известий». Аксель Иванович сказал: «вы здорово пишете свои очерки о науке». Я ответила — «но я же инженер». Он смеясь возразил: «я тоже инженер, но у меня так не получается».