Меня так и подмывает снова пойти собирать чемодан.
– Наверное, это было здорово.
– Это не продлилось долго, он снова стал грубить людям, ссориться по пустякам и поздно возвращаться домой. Наш брак трещал по швам, мне надоело все время чувствовать себя как на войне. – Мама ерзает в шезлонге, и я сжимаю ее руку, чтобы продолжала. Она еще никогда не рассказывала так откровенно про отношения с отцом, и мне отчаянно хочется услышать все. – Дальше ты знаешь: мы оставили Эльзу с твоей бабушкой и отправились любоваться северным сиянием. Наконец-то мы отгородились от внешнего мира и снова были счастливы. Спустя несколько недель я обнаружила, что беременна тобой, и он снова так радовался.
– О, значит, было время, когда он радовался моему существованию. До моего рождения.
– Ты была как маленькая куколка, когда родилась. Абсолютное совершенство. Никогда не плакала, все время спала и любила, когда тебя держали на руках. Я тебя обожала. Но «Фенрир» забирал все время твоего отца, а я не хотела ездить с ним, пока ты была так мала, поэтому мы часто разлучались. С возрастом ты менялась и не походила ни на кого из семьи Робертсов, поэтому твой отец отдалился еще больше.
– Отдалился? Почему?
– Поначалу это было почти незаметно. Он отпускал замечания насчет того, какими светлыми становились твои волосы, в то время как у Эльзы они были темно-каштановыми, а твои глаза начали зеленеть. В семье Робертсов все были похожи, но ты оказалась исключением. Ты вся пошла в меня.
Я ощутила дурноту: все встало на свои места.
– Он думает, что я не его дочь.
– Прямо он ничего подобного не говорил, но некоторое время я была убеждена, что это и есть ответ. Поначалу пыталась выбросить это из головы, думала, что, повзрослев, ты сможешь перекинуть мост через пропасть, которую он создал. – Мама трет щеку тыльной стороной ладони. – Мне хотелось, чтобы проблема была именно в этом и все можно было исправить с помощью теста ДНК и серии консультаций у семейного психолога. Но когда он начал точно так же относиться и к твоей сестре, я поняла, что искала логичные ответы, с которыми могла бы работать, но на самом деле все это время проблема крылась в нем самом. Мы очень часто ссорились. Я не смогла смириться с тем, что создала семью с человеком, который относится к собственным детям так, будто они ему мешают. Я словно бы оплакивала утрату мужа, хотя он не умер. Он просто оказался другим человеком. Вы это замечали, даже когда ты была совсем маленькой, ты чувствовала, что что-то не так. Эльза начала вытворять всякие вещи, чтобы привлечь его внимание, и это срабатывало, поэтому ты начала поступать так же. Я думала, все наладится, когда мы будем путешествовать вместе, но для вас обеих становилось только хуже.
Я сижу молча, боясь заговорить и прервать поток долгожданных ответов.
– Поначалу это было безобидно. «Папочка, смотри», – и вы ждали ответной реакции, но чем меньше это срабатывало, тем чаще так поступали, и я даже не могла отругать вас и отговорить от дурного поведения, потому что вы были не виноваты. Всего лишь девочки, которые не знали, что поступают неправильно. Которые не понимали… – ее голос надломился. – Мне так жаль, Аврора, так жаль, что ты страдала из-за того, что мы были плохими родителями. Я бросила его, когда поняла, что он никогда не изменится, но слишком поздно. Вред уже был нанесен.
– Значит, ответ на мои вопросы я уже знала? Что он нехороший человек?
– Я никогда не называла себя идеальной матерью. Да, у нас есть разногласия, но я люблю тебя и за себя, и за Чака, – она встает, стряхивает невидимую пыль с брючного костюма. Туфли в ее руках выглядят совершенно неуместными. – Ты взрослая, Аврора. Я не могу тебе указывать, да ты бы и не послушалась, но… По закону отец должен оплачивать твое содержание и образование, пока ты не получишь доступ к своему трастовому фонду, однако это не означает, что ты должна с ним видеться. Распоряжайся этой информацией по своему усмотрению.
Я чувствую, что за короткое время узнала столько, что хватило бы на целую жизнь, и оттого выжата как лимон.
Как и мама, я пыталась найти причину. Отчаянно искала ответы, которые могли бы все объяснить, дать подсказку, за которую можно было бы уцепиться и все исправить. Но вряд ли я могу исправить чужой скверный характер.
Я тоже встаю, следом за мамой иду на главную дорогу, посыпанную гравием, и помогаю ей надеть туфли.
– Побудешь со мной еще немного? Эмилия где-то здесь.
– Не могу, милая. Мне нужно домой к Коту. Он удивится, куда я пропала.
Я уже и забыла про этого проклятого Кота.
– Так это настоящий кот? Или ты придумала его, чтобы заставить меня приехать?
Мама закатывает глаза и достает из сумочки телефон. На заставке красуется лохматый черный кот на горе подушек…
– Он что, лежит на моей кровати?
– У тебя есть свое место, Аврора. Ты же не можешь застолбить за собой навечно все кровати, на которых спала.
– Ты издеваешься? Сама же две минуты назад просила меня приехать домой!
Мама фыркает и убирает телефон в сумочку.
– Если в следующий приезд ты захватишь с собой копченого лосося, Кот подумает над тем, чтобы подвинуться.
Я оставляю маму с Эмилией, а Ксандеру строго-настрого приказываю не приставать к ней. Он пошутил, что станет моим отчимом, как только увидел, что она моя повзрослевшая копия, и я не хочу рисковать. А еще я разрешила Эмилии поколотить Клэя, если он хотя бы глянет на маму.
Подходя к кабинету Дженны, я заранее ненавижу предстоящий разговор.
Большую часть моей жизни в ней были «Медовые акры», и я знаю, что если меня выгонят, то обратно больше не пустят. Надо было подумать об этом до того, как закрутила роман с Рассом. Я действительно никогда не считала запрет на отношения среди персонала таким уж строгим, но после холодности Дженны уже не так в этом уверена.
Но риск того стоит, и, если отмотать время назад, я не стала бы ничего менять. Помню, как Расс тоже сказал, что ничего не менял бы в прошлом, опасаясь, что тогда не встретил бы меня. Поэтому если меня выгонят из места, которое я люблю больше всего на свете, то, по крайней мере, бабочки останутся со мной.
Я стучу в дверь. Судя по доносящемуся изнутри саундтреку к «Мамма Мия», Дженна у себя. Раньше я никогда не стучалась в ее кабинет и даже не знаю, почему делаю это сейчас. Может, чтобы не злить ее еще больше. Я стучу еще раз, чуть громче, и, наконец, слышу разрешение войти.
У меня замирает сердце, когда я вижу выражение ее лица.
Она не рассержена, она разочарована.
– Дженна, мне так жаль.
– Не говори, что тебе жаль, Рори, когда это совсем не так. Ты точно знала, что делала, когда нарушала правила, и твоя осведомленность ставит меня в трудное положение.
– Пожалуйста, не увольняй его, Джен, – отчаянно говорю я, присаживаясь по другую сторону стола. – Он не заслуживает потерять работу, потому что это я убедила его нарушить правила.
– Вы оба взрослые, и оба отвечаете за свои действия.
Вот блин.
– Когда это началось? – продолжает Дженна.
Мне хочется солгать. Сказать, что только сегодня, потому что я была расстроена, и тогда ей легче будет это принять и не быть слишком суровой. Но Дженна много значит для меня, и я не хочу предавать ее еще больше.
– Когда была гроза.
Она качает головой и наклоняется, опираясь на руки.
– Вы, озабоченные так называемые взрослые, свалились на мою голову. Не могу дождаться, когда вы все вернетесь в колледж, где с вами будут разбираться другие. Я так зла на тебя, Аврора!
– Мне очень жаль, Дженна. Я уеду без скандалов, клянусь. Но, пожалуйста, не увольняй Расса. Для него станет ударом, если он потеряет эту работу. Он этого не заслуживает, честно.
– Прекрати давить на жалость. От тебя сплошная головная боль, а сегодня мне еще довелось увидеть, как тебя лапает полуголый парень, а потом смотреть в глаза твоей матери.
– Мне так…
– Прекрати извиняться и иди работай. Нет, сначала принеси мне лимонада, а потом иди.
Я удивленно вскидываю брови. Дженна выдыхает, скрестив руки на груди и прислонившись к спинке стула.
– Что? Думаешь, ты особенная? Если бы я увольняла всех сотрудников, которые крутят шашни на работе, осталась бы без персонала.
– Но я думала…
– Он попался мне на глаза в ту грозовую ночь, Аврора. Я знала, что ты будешь напугана, и вернулась к твоему домику. Видела, как Расс топтался на ступеньках под дождем, видимо, споря с самим собой, а потом постучал. Тогда я поняла.
– Что поняла?
– Что он к тебе неравнодушен, – вздыхает она. – И поняла, что ты так поступаешь не только затем, чтобы начхать на правила.
– Я тоже к нему неравнодушна.
– Мы – твоя семья, Рори. Здесь всегда будет твой дом, даже если ты будешь творить такое, что мне захочется тебя придушить. Я не буду доносить на тебя, как должна была сделать, но это не дает тебе права пускаться во все тяжкие до отъезда, хорошо? Веди себя тихо и не мозоль мне глаза. Я не хочу слышать ни звука ни от тебя, ни от него.
Семья.
– Я люблю тебя, Джен.
– Я тоже тебя люблю. Тебе не всегда будет все сходить с рук, я же тебя прощаю, потому что ты заслуживаешь счастья. Заслуживаешь считать себя желанной и любимой, потому что тебя многие любят, Рор.
– Мы с мамой сегодня поговорили по душам, и многое обрело смысл, особенно в отношении моего отца.
Дженна подходит ко мне и обнимает.
– «Отец» – это просто слово. Оно ничего не значит, если не подкреплено действиями и намерениями. Он на самом деле просто сволочь, с которой у тебя общая ДНК. Вот так-то. Он нам не нужен. Без него тебе лучше.
Дженна целует меня в макушку и возвращается за стол.
– Ладно, сердечные излияния закончены. Проваливай. И, чтоб ты знала, до конца недели будешь убирать за лошадьми. И милого своего прихвати. Две занозы в моей заднице.
Все происходит совсем не так, как я предполагала, и я выхожу совершенно сбитая с толку. К счастью, ни меня, ни Расса не выгнали. Если Дженна не злится на меня по-настоящему и мне придется чистить лошадиное дерьмо, то я точно справлюсь. Прежде чем уйти, у меня возникает последний вопрос.