Хозяин схватил ослика ха хвост.
— Клянусь Аллахом, если Бодеджо увидит нас, укола не миновать!
— Но ты же не болен сонной болезнью. Я слышал, он делает уколы только тем, у кого сонная болезнь.
Девушки обыскивали взглядом кустарник,ища, куда бы спрятаться. Но это было невозможно. Даже страус в пустыне нашёл бы лучшее укрытие. В самый разгар паники автомобиль нырнул в долину. Карабкаясь на холм, он запел. Потом сверкнув на солнце, он зарычал и унёсся прочь.
Облако красной пыли повисло над дорогой, и ветер понёс его на испуганных людей.
— Видел? — шёпотом спросил мужчина с осликом.
— Он такой красивый! — вздохнули девушки.
Когда они подошли к базару, Сансай заметил мужчину, одетого, как сборщик налога: на нём был тропический шлем цвета хаки, короткие штаны и ботинки. Он стоял в толпе пастухов, опиравшихся на палки, и что-то говорил, размахивая руками.
— Это лесничий, — пояснил хозяин ослика. — Он отвечает за деревья. Когда Бодеджо хочет, чтобы мы что-то сделали, он говорит Чике, а Чике говорит нам.
Сансай почувствовал благоговейный трепет перед человеком с записной книжкой. Но Сансай стоял слишком далеко и расслышал лишь несколько слов, которые ровно ничего ему не сказали. Пастухи уже начали расходиться. Некоторые возвращались, желая задать какой-либо вопрос.
— Я всё-таки пастух, — сказал кто-то. Моё дело скот, а не деревья.
Эта попытка протестовать встретила одобрительные возгласы скотоводов. От изумления глаза Сансая расширились. Громко говоривший молодой человек был его первый сын, Джалла. Сансай бросился в толпу и стремительно заработал локтями, пробираясь к Джалле. Ему больше всего на свете хотелось стать лицом к лицу с сыном. Наконец он был перед Джаллой, который был таким высоким, что старик, сколько ни вытягивал шею, не мог быть вровень с ним.
— Джалла, сын мой!
Джалла пристально смотрел на старика, и ему казалось, что он видит сон.
— Отец!
— Лах, лах, лах! — бормотал отец в объятиях сына.
Отец и сын стали центром внимания. Вокруг них собралась толпа, всегда бесстыдно жаждущая поглазеть на проявление чувств. Девушки заламывали руки в сладкой печали и умилялись отцовским радостям.
— Не удивительно, что он так выспрашивал о нём, — сказала одна из них. — Это тот старик, которого мы встретили у реки? Я сразу поняла, что здесь что-то кроется.
Джалла обернулся к ним и с гордостью сказал:
— Это мой отец.
— Айя! Бедный старик! Он целый день на ногах!
Джалла и отец смотрели друг на друга и обменивались тысячами невысказанных мыслей. Наконец, Джалла сказал:
— Пора возвращаться на стоянку. Это много миль отсюда, но моя лошадь довезёт нас обоих. А скот домой пригонят мои парни.
Сопровождаемый Джаллой, Сансай обошёл базар. Он был полон народу. Люди самого разного достатка со всей саванны толпились здесь, ибо базарный день бывает раз в неделю.
Разноцветные английские гребешки лежали на прилавках бок о бок с кореньями и травами, обезьяньи зубы соседствовали с мясом, над которым носились рои мух. Ослики, коровы, циновки, шипящее на огне мясо; женщины, поставив на землю пустые тыквенные бутыли, жуют сахарный тростник. Повсюду прыгают ослики со спутанными передними ногами и подбирают губами кожуру сахарного тростника.
— Лах! — повторял Сансай.
Он гордился Джаллой, который не походил на мужчин фулани. И хотя в нём не было ничего от их стройности и женственности, он носил серьги. На нём была чистая белая рубаха и новые сандалии, потому что это был базарный день, или, может, потому, что он поглядывал на девушек. Он жевал цветок табака, и рот его был красен.
— Лах! — сказал старик.
— Как поживает Рикку, отец?
Рикку? — пробормотал Мей Сансай. — Этот маленький мошенник тоскует. Он бредит Фатиме, девушкой, которую мы выкупили из рабства.
Когда они добрались до стоянки Джаллы, было очень поздно. Сансай не мог рассмотреть в темноте ночи, что лежало за жёлтым кольцом пламени, но он слышал вой гиены в скалах и смутно различал очертания белых и коричневых зебу. Он разыскал циновку и распростёр на ней своё усталое тело.
— Большое у тебя стадо?
Джалла улыбнулся.
— Две сотни голов.
— Ты большой человек, Джалла.
— На всё воля Аллаха. Здесь у меня две сотни. Но знаешь, людям неохота платить налоги за всё, что у них есть.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Восемьсот голов у меня в других местах. — Он хитро подмигнул.
— Вай, вай!
В эту ночь Сансай спал, как убитый. Один день и одна ночь отделяли его от Докан Торо, но у него не было никакого желания возвращаться домой. Он стремился только вперёд, на юг.
Вскоре после восхода солнца Сансай сказал, что различает шум автомобиля. Отец и сын прислушались. Длинное красное облако вдали отмечало путь машины. Недалеко от стойбища Джаллы машина остановилась, и из неё вышел белый человек. Его сопровождал африканец в тропическом шлеме цвета хаки, в коротких штанах и ботинках. Они пробирались сквозь низкорослые кусты, о чём-то говорили и смотрели в записные книжки.
— Они идут сюда, — сказал Сансай. — Это сборщик налога!
— Это Бодеджо. А с ним вчерашний лесничий.
— Что им нужно? Налог?
— Нет! — улыбнулся Джалла. — Подождём — увидим.
Бодеджо шёл большими шагами. Лесничий побежал по земляной насыпи. Он нашёл проход в зарослях боярышника, и через минуту оба они стояли посреди поляны. Мей Сансай слышал, что доктор хороший человек, и теперь, видя его перед собой, мог убедиться в этом.
Доктор Макинтайр был ростом чуть ли не в 6 футов 7 дюймов и улыбался, как мексиканец. Несмотря на загар, дыхание Англии, казалось, овевало его, и Сансай понял, что встретился с иной цивилизацией.
Бодеджо посмотрел на стадо Джаллы.
— Есть жалобы? — спросил он.
Чике перевёл.
— Нет, — ответил Джалла.
— Есть случаи чумы?
— Мой господин, с тех пор, как ты сделал уколы, никаких признаков болезни . — Он посмотрел на отца. — Кай! Эта болезнь! Она чуть не сожрала всё моё стадо.
Бодеджо пошёл осматривать лагерь Джаллы, а Чике задавал вопросы и что-то отмечал в блокноте. Он был загадкой для отца и сына. Такой же африканец, как они, он, в отличие от них, в своё время учился в школе и теперь мог говорить и писать по английски. Он ездил на мотоцикле и пользовался непонятными инструментами.
Бодеджо вернулся удовлетворённый. Он приветливо улыбнулся Джалле и велел сообщать о любых подозрительных заболеваниях. Вместе с Чике они пошли к автомобилю.
Восторженные чувства не покидали Мей Сансая.
— Джалла, ты самый замечательный из моих сыновей!
— Почему?
— Ты ещё спрашиваешь, почему? Сам Бодеджо заботится о тебе и о твоём стаде.
— Он добрый человек, — сказал Джалла. У него множество дел. Он лечит от сонной болезни, даёт дома бездомным, улаживает споры. Только...
— Тау! Что ты имеешь против него? Ах да, налог! С этим надо примириться. Ты молод, и в тебе бунтует кровь. Но ты не можешь убегать всю жизнь от налогов.
— Это так, отец.
Бодеджо и лесничий были уже у машины. Сансай видел, как они сели в неё. Машина медленно тронулась, и облако красной пыли опять повисло над дорогой.
— Уехали!
— Да. Впрочем, они ещё вернутся.
— Пойдём поищем что-нибудь поесть. Я голоден.
Когда они собирали хворост для костра, Сансай сказал:
— Джалла, не пора ли тебе взять девушку, которая вела бы твоё хозяйство?
Казалось, Джалла не расслышал вопроса, и Сансай повторил его снова.
— Мне, отец? — спросил Джалла. — У меня была одна. Её звали Аминой.
— И где же она?
— Она убежала. После того, как Одио отсюда ушёл.
— Одио? Опять мой сын Одио? Где же он сейчас?
— Не знаю точно, отец. Одни говорят, что теперь у него своё стадо и он скитается где-то в глуши. Другие говорят, что он поселился там, где живут больные сонной болезнью. Я забыл, как это называется. Постой... Новая Чанка.
— Новая Чанка! Я слыхал это название. была Старая Чанка, которую сжёг Бодеджо, и построили Новую Чанку.
— Вот именно. Ну, пошли есть, отец.
Джалла натолок проса, добавил воды в горшок и поставил его на огонь. Он сидел на корточках перед костром и смотрел на него полными слёз глазами.
— А у тебя есть мука? — с детским любопытством спросил Сансай.
— Есть всё, кроме свежего молока.
— Но мы же его пили!
— М-да, — сказал Джалла. — Не мужская это работа.
Наконец, отец и сын совместными усилиями приготовили еду. Они хлебали кашицу деревянными ложками и оживлённо беседовали. Джалла сказал, что он утром выгонит скот к реке. Сансай, разморившись от еды, лениво развалился перед хижиной и стал смотреть в саванну.
Джалла взглянул на него и сказал:
— Могу я со спокойным сердцем оставить тебя?
— Пока ты не вернёшься, я никуда не уйду, — ответил старик.
— Но ты позабыл о сокуго, оно же поражает без предупреждения!
Мей Сансай засмеялся.
— Поверь мне, ничего не случится! Спокойно гони стадо к реке. Когда ты вернёшься, я буду здесь.
— А ты не побежишь за птицей? Отец, я боюсь, что у тебя и в самом деле бродячая болезнь сокуго. Нам надо бы сходить к знахарю.
— Джалла, о чём ты говоришь? Как ты можешь так разговаривать с родным отцом, который дал тебе свет?
— Прости меня, отец. Это страх заставляет меня так говорить. Великий страх. Этот страх вселило в меня твоё поведение.
— Я же говорю тебе, что разыскиваю девушку, в которую влюблён твой брат Рикки. Её зовут Фатиме, и я...
— Это правда? — улыбнулся Джалла.
— Клянусь Аллахом! По дороге я услышал разговор о тебе и потому пошёл за девушками и тем мужчиной с осликом.
— Тау! Пусть будет так, как ты говоришь. Ты остаёшься один. Солнце уже высоко. Скоро трава совсем пересохнет.
— Иди с миром! — Старик поглаживал бороду и бормотал в неё: — Какие мускулы! Совсем не похож на гибкого стройного сына фулани.
Мычали зебу. Стучали друг о друга широко расставленные крутые рога. Плясали горбы. Всегда самая трудная часть дела — расшевелить зебу, привести их в движение. Когда они поймут, что от них требуется, всё становится просто. Тогда мешают только телята. Джалла щёлкнул кнутом. Кай! Он цокал языком, поддразнивал одну корову, окликал другую по имени. Хороший пастух должен знать в своём стаде всех зебу по имени, масти и привычкам.