– Это ночь скорби, ибо полвека назад этот город познал великое злодейство. Познал буйство греха и порока, которые творилось по воле кровавого царя, отринувшего даже собственные законы. Горькую чашу боли пришлось испить нашим общинам. Многие заплатили безмерно высокую цену, чтобы свет Всевышнего не расселся в этих землях. Чтобы он сохранился и вопреки всем стараниям язычников, приобщал всё больше и больше душ к истине. И память об их подвигах вечна. Ибо лишь силой их стойкости мы постигаем сейчас путь к бессмертию. Но почитая и превознося принесенные в те жуткие года жертвы, мы должны помнить, что Благословение Всевышнего не вернется в наш мир, пока не иссякнет зараза скверны. Пока противны мы взору Бога, пока творим зло и купаемся в грехе и мерзости, отринуты мы от дара бессмертия и обречены на скверную и краткую жизнь, исполненную страданий. Такова наша плата за гордыню предков человеческих и пренебрежение их заветами бога. Ибо создан был человек вечным. И не знал ни голода, ни болезни, ни горя, ни смерти детей, живя в благости по законам божьим. Но возгордился род людской и решил, что не нужны ему более заветы Всевышнего. Что сам он будет проводить границу промеж света и тьмы и сам решать, что есть истина и благо. И пал человек. И запустил скверну в своё тело. И стал предаваться грехам и мерзостям. И так опротивел он Всевышнему, что был отринут им, как раньше человек отринул Высшие заветы. И напустил Всевышний на сотворенный им мир голод, болезни, войны и смерть. И познал человек старость. И познал человек дряхлость и болезни. И в них познал он боль и муки. И познал смерть детей и родных своих и свою смерть. А за ней лишь тьму и погибель. Долго род человеческий блуждал в сотворенном собою же мраке. Но Всевышний милостив к своим чадам и творениям. И дары свои он забрал, дабы всякий понял, что отринувшим свет – уготована тьма и забвение. А принявшим его – чудо вечной жизни. А потому, когда пробил срок, избрал Всевышний пророка и открыл он Лиафу Алавелии истину о воле своей и даровал ему знание о пути к новому бессмертию. И пошла истина меж людей, из уст в уста, от сердца к сердцу. И миру вновь позволено было стать угодным Богу! Но тьма, свившая гнездо в сердце человека, тьма греха, тьма скверны, воспротивилась возвращению света. Она исторгла сонмы палачей и распутников, что попытались истребить возвращенную истину и всех её познавших. И запылали красные ямы. И наполнился мир смрадом горящих тел. И искали праведных ищейки по всем краям страны, чтобы придать мучению. И насмехались над нами распутники и лжецы, думая, что торжествуют над самим богом! Но велик Всевышний и всесилен, и не прощает он упорствующих в грехе. Он грозен и яростен к тем, кто смеет противиться его воли. Он беспощаден с теми, кто отвергает заветы его. Вот и преступление безумного владыки не осталось без отмщения. Сотворивший зло правитель вскоре сам погиб позорной смертью, а род его был истреблен до последнего человека, и царство его погрузилось во тьму и смуту на многие годы. И камнемольцы осушили до дна ту чашу страданий, которую заставляли пить праведных. Мы же, пронеся через все невзгоды свет истинной веры, вновь разжигаем пламя его по всей стране и в каждом из городов. Наши семьи крепки и многодетны. Мы следуем пути праведных и ежечасно восхваляем Всевышнего в честном труде и искренней молитве. Каждый день все новые и новые души отворачиваются от тьмы и познают свет истины, укрепляя наши общины и нашу веру. Знайте же, друзья мои, что близиться день, когда ярмо почитателей истуканов падёт и мы, выйдя из пещер и катакомб, слишком долго служивших нам убежищами, вступим в новую эру и возведем алтари истинного бога на руинах храмов ложных божков. И сотворим из страданий мучеников мир обновленный! Мир полный благочестивой истины, чистый мир, что вновь станет приятен взору Творца. И вернется он с дарами своими. Ибо был нам дан завет в День отречения: «идите и владейте по новой миром и искореняйте всякую скверну и зло, что впустили в него вы. Гнев ваш – мой гнев и в клинках ваших – благословение моё». «Владейте по новой миром» – вот воля Всевышнего и вот наказ его. Великий учитель Лиаф Алавелия, что первым прозрел отринутую истину, говорил: «не смирению учитесь, но ярости, ибо смирение – ворота для греха». Кроткие и тихие убеждают себя, что раз не совершают зла и безропотно принимают удары судьбы, то и сами почти святы. Но покорностью своей они лишь множат зло. Они потакают ему, своими руками возделывая почву, на которой произрастают семена большего греха и тирании. Так что не мученичества ищите и не жертвы, но поле битвы, ибо каждый из нас воин и враг наш – скверна, что отвращает от мира Всевышнего. Так будьте же праведными воителям, и пошлет он вам дары свои и благословение своё! Ибо в том воля его!
– Благословение! Благословение! – хором закричали собравшиеся, и Айдек с удивлением обнаружил, что тоже кричит со всеми.
– Благословение вам, друзья мои,– проговорил Эйн опускаясь на лавку. Его голос вновь стал прежним, а черты лица разгладились, обретая прежнюю мягкость.– Почтим же молитвой всех павших за нашу веру, всех тех, кто не сошел с праведного пути. И почтим живых вином и доброй пищей, ибо в руках их ключ к бессмертию.
Сидевшие за столами по очереди омыли лица из пушенного по рядам бронзового таза и провели руками над восьмигранными свечами, что стояли напротив каждого. Следом весь род Треоя, будто бы получив единый голос, вознес молитвы о Возвращении и милости Всевышнего для каждого из живых и воскрешения для мертвых.
Айдек тоже помолился вместе с ними, повторяя хорошо знакомые ему слова. В их вере было принято ценить общину и общность всех людей и их действий. Ведь отринувший божественные дары род человеческий мог получить прощение лишь совместно. Но произносивший слова молитвы голос, казался Айдеку чужим и незнакомым. Он так привык славить бога в уединении, беззвучно шепча губами самые сокровенные речи и чаянья, что слышать свой голос было странно и неуютно. Ему словно приходилось идти по улицам города без одежды. И потому, когда хор голосов замолк, а глава семьи пригласил всех к началу трапезы, Айдек тут же уткнулся в тарелку, найдя убежище за горками каши и капусты.
Первое время он даже старался не прислушиваться к разговорам, но вскоре обрывки бесед сами собой начали залетать в его уши. Как вскоре узнал фалаг, семья Треоя жила в Кадифе уже много поколений подряд, почти с самого основания города Великолепным Эдо. Но во времена Убара Алого Солнца им пришлось бежать и несколько лет скитаться без дома, промышляя случайными заработками в городах Кадифара и Людесфена. Вернулись обратно они лишь десять лет назад, и долгое время их жизнь в столице была ничем не лучше, чем жизнь чужеземцев или рабочих-этриков. Они ютились в небольших съемных комнатах и работали где придётся. Но пару лет назад их судьба очень резко поменялась. Они обрели этот дом, обзавелись собственной мыловарней, на которой теперь работали всей семьей, и дела их с каждым днем становились всё лучше и лучше. И судя по всему, за всеми этими переменами как-то стоял Эйн Халавия.
По осторожным фразам, почтенному тону и даже взглядам, которые бросали в сторону Эйна домочадцы, было видно, как важен он для этой семьи. Каждый сидевший поблизости пытался обменяться с ним хоть парой слов и обращался к нему чуть ли не с большим почтение, чем к главе семейства. Сам же Эйн пытался ответить всем и каждому и, казалось, искренне интересуется всеми их делами и проблемами, будь то закупки жира и щелочи, болезни детей или давно назревший ремонт подвала.
Неожиданно ученик наставника, резко замолчал и изменился в лице. Его глаза закатились, а по телу пробежала крупная дрожь, быстро превратившаяся в судорогу. Он начал заваливаться назад, и вероятно бы упал с лавки, если бы не пара мужчин, которые вскочив со своих мест, перехватили и крепко сжали трясущееся тело проповедника. Один из них очень бережно разжал ему сжатые зубы и просунул обшитую кожей деревянную палочку. Айдек было дернулся в их сторону, желая помочь хоть чем-нибудь, но заметив, что остальные продолжают спокойно есть и говорить, как ни в чём не бывало, остался сидеть на месте. Видно с припадками Эйна тут были уже знакомы.
– Ты не пугайся, сынок, и не дергайся,– проговорил сидевший рядом с фалагом высушенный старичок.– То с ним Бог поговорить решил.
– Бог? – изумленно уставился на старика Айдек. За свою жизнь он уже видел припадки падучей болезни и без особого труда опознал её в том, что творилось сейчас с Эйном Халавией, но старик явно верил в свои слова. Верил искренне, как верят лишь в очевидные вещи, которые даже самый пытливый ум не посмеет поставить под сомнение.
– Конечно Бог. Я тебе так скажу, великая благость на этом человеке лежит. Очень великая. Вот только и платит он за неё немало.
Айдек перевел взгляд со своего собеседника на Эйна. Тот покрылся потом, его тело дрожало и дергалось, а лицо исказила гримаса страдания. К нему подошла наливавшая им вино женщина, и сев рядом начала заботливо гладить по волосам, напевая тихую песню, похожую по мелодии на колыбельную. Постепенно дрожь унялась, морщины разгладились, а дыхание вновь стало ровным. Эйлата нежно, как матери целуют своих младенцев, чмокнула его в лоб и, расчесав спутанные волосы, встала и пошла обратно.
Через пару минут Эйн открыл глаза.
– Благодарю вас, добрые люди,– слабым голосом обратился он к державшим его мужчинам. Те с почтением поклонились ему и вернулись на свои места.
Проповедник был бледен и выглядел таким изможденным, словно весь день таскал тяжелые камни, но припадок явно был позади.
– Эйн для нашей семьи много добра сделал. Не сосчитать сколько,– старик придвинулся поближе к Айдеку и подлил ему вина в чашу.– Мы его уж пару лет как знаем. Он комнатку поодаль нас снимал. Ну как комнату – угол с соломенным тюфяком. В те года семья наша бедно жила, дома у нас своего не было, дела считай, что тоже. По всяким клоповникам мыкалась да всякий авлий считали. В общем, плохо жили. Ну и дети болели всё время и не всех мы выхаживали. Вот в одну из ночей внучка моя, Миарна, что вот-вот родить должна была, начала кровью истекать. Горячка у неё началась. Мы-то уж думали всё. Приберёт их Бог с неврождённым младенцем. Собрались все вм