Воины залились раскатистым пьяным смехом и стукнулись чашами.
Дойдя до конца коридора, фалаг остановился возле подсвеченного масляной лампой проёма. Темницы, в которых отвели служивших алатреям наемников и рабов-воинов, находились внизу, в подземелье. Но Айдеку не было дела до всякого побитого сброда. С их охраной и так неплохо справлялись простые бойцы, а также крепкие стены и решетки. Нет, фалага интересовали совсем иные узники старой крепости. Там, наверху, в комнатах принадлежащих командирам, были заперты вожаки неудавшегося мятежа. А вместе с ними и его бывший командир и наставник, Эдо Хейдеш.
Проклятый глупец наотрез отказался открывать ворота и передавать командование домашней тагмой. Вот только сама тагма не согласилась со своим командиром, и Эдо Хейдеша арестовали его же собственные солдаты.
И встреча с ним нагоняла на фалага почти столько же страха, как и с Ривной. Как он посмотрит в глаза Эдо Хайдишу? Что скажет? Что просто выполнял приказ и не посмел ослушаться своих командиров? Да, наверное, так именно он и скажет. Ведь такова была правда. Но что ответит ему на это его бывший листарг? Поймет ли? Промолчит? Или же проклянет как преступника? Он то сам ослушался приказа, посчитав его незаконным. И за это сидел теперь запертым и ожидая не то суда, не то отставки и ссылки.
Ответов на свои вопросы Айдек не знал. Д и боялся их услышать.
Поднявшись по узкой лестнице, которая явно рассчитывалась на случай боев внутри крепости, он оказался на втором этаже, где за закрытыми дверями находились пленники. Коридор с низким потолком освещали коптящие факелы, выхватывавшие из полутьмы конторы массивных дверей. Хайладская крепость была лишена того света и простора, который так любили тайлары. Всё в ней несло печать суровой и чужой старины. Эпохи погибшего Джасурского царства.
Насколько знал Айдек Эставия, перевороты в том государстве были совсем не редкостью. Цари и династии все время менялись, и всякий раз побежденных ждала быстрая, но весьма страшная расправа. Правители старых царств считали, что чем изощрение они казнят своих предшественников, тем прочнее будет их власть и потому редко вспоминали о милосердии. Как-то Айдек прочитал, что одной из самых известных и частых казней тогда было замуровывание живьем. Особенно новые цари любили оставлять своих врагов в стенах строящихся крепостей. По джасурским поверьям, это должно было связать камни особой магической силой. Предать прочности камням и мужества защитникам. Так что и за этой крупной кладкой вероятно скрывался далеко не один скелет неудачливых противников какого-нибудь царя или военачальника.
Фалаг провел рукой по стене и доносившиеся снизу гулкие, едва различимые голоса солдат, на миг показались ему стонами призраков, скованных на веке в камне. В их век тоже хватало жестокости. И пусть традиция замуровывать врагов канула влету вместе с некогда могучим Джасурским царством, казни в Тайларе далеко не всегда отличались милосердием.
Когда Айдек прошел чуть вперед, он понял что не один. Возле дальней двери, прислонившись к стене, и словно слившись с ней воедино, стоял страж. Фалаг сразу понял, что это не солдат из тагмы, а один из телохранителей Патара Туэдиша: он был одет в выбеленный торакс поверх кольчуги и такую же белую накидку.
Пройдя чуть вперед, он остановился перед первой дверью и кивнул на принесенный им поднос. Страж медленно отлепился от стены, и, подойдя к Айдеку, кивнул ему в безмолвном приветствии. Немного повозившись с замком, он открыл перед фалагом дверь и сделал приглашающий жест рукой.
Айдек не знал, кого именно держали в этой комнате. Он ещё не успел побывать у пленных и лишь мысленно попросил Всевышнего, чтобы там не оказалось Эдо Хейдеша. Он был не готов начинать этот день со взгляда в глаза бывшего командира.
Незаметно выдохнув, Айдек шагнул в небольшую темную комнату, освещённую лишь узкой полоской света из окошка-бойницы, в которое и руку-то можно было просунуть лишь с большим трудом. Из мебели тут был большой стол, пара стульев, сундук, да одноместная кровать, на которой, повернувшись лицом к стене, лежал крупный мужчина.
Для Эдо Хейдеша он был уж слишком большими плечистым. Всё же Всевышний внял робким мольбам фалага и не стал сразу сталкивать его лоб в лоб с бывшим командующим.
Мужчина на кровати пошевелился и, повернувшись к Айдеку в пол-оборота, уставился на него, сдвинув посидевшие брови.
– Что? Уже пора?
– Пора? – смущенно переспросил Айдек.
– Пора на казнь. Куда ещё меня могут повести, как не на плаху?
Мужчина поднялся и сел, проведя руками по лицу. Он был хорошо сложен, хотя и заплыл жиром, и даже несмотря на весьма солидный возраст в нём чувствовалась могучая сила. Айдеку он был не знаком, но вспомнив разговоры об узниках, фалаг почти сразу догадался, кому именно он принес завтрак.
– Вы же Убар Эрвиш?
– Он самый. Победитель смутьяна Рувелии, спаситель государства, герой битвы под Афором, стратиг, в том числе – высший, а теперь, похоже, ещё и позорный заговорщик.
Только подумать, прямо перед ним сидела живая легенда. Полководец, что положил конец последнему крупному восстанию смуты и вернул мир на земли Тайлара. Во время обучения искусству войны, командиры и наставники всегда ставили Убара Эрвиша в один ряд с самыми выдающимися завоевателями и гениями военной мысли. Его битвы, засады, хитрости и маневры изучали часами, а на его победах росло не одно поколение командиров. И вот эта легенда, этот герой, что подавал пример тысячам и тысячам воинов, сидел на кровати в Хайладской крепости, ожидая суда, и почти неминуемой казни.
– Вас хорошо знают и помнят в тагмах,– только и нашелся, что ответить ему Айдек.
– Правда? – удивленно произнес полководец.– Ну, тем хуже для меня.
– Почему?
– Фалаг, я же не ошибся в вашем звании?
– Всё так, господин Эрвиш.
– Послушайте старого и повидавшего многое воина, да и просто пожившего человека. Вы ещё юны и видимо не знаете простой истины, что все победы и деяния прошлого ничего не стоят, перед последними поступками жизни. Так уж вышло, что люди склонны лучше запоминать то, что произошло посвежее. Старые заслуги забываются и стираются. Они бледнее, чем новые воспоминания. Чтобы там не говорили зацикленные на старине старейшины-алатреи. Поэтому можно выиграть сотню битв, построить сотню храмов, или спасти от голода тысячу человек, а потом захлебнуться на пиру в блевотине, и люди запомнят тебя именно за это. Вот и меня будут помнить по моим последним делам. Да, лет через сто, меня может, отмоют и вспомнят добрым словом. Когда все живущие сейчас станут равно далекими от живых тогда, такое вполне может случиться. Но для моих современников и их ближайших потомков, я останусь мятежником. И что хуже того – мятежником неудачным. А это самое худшее клеймо из всех. Эх, зря покинул своё имение.
– Это не так. Вы легенда, господин Эрвиш.
– Моя легенда связана с прошлым. Со сражениями, отгремевшими десятки лет назад.
– Вашим победам посвящена стела,– сам не понимая, зачем настаивал Айдек.
– Самая спорная стела из всех. Многие считают, что её вообще нельзя было ставить и что она порочит весь Царский шаг и запечатленную там славную историю. Я же разбил не орду дикарей, или иноземную державу, а всего-навсего разогнал толпу смутьянов и беглых рабов. Какая уж тут доблесть. Вот только я скажу вам так, фалаг, Рувелия был поопаснее любого варварского вожака. Он знал наше искусство войны, был взращен им и весьма творчески переосмыслял его на полях сражений. Поверьте, мне было с чем сравнивать. Ведь нашествие Царицы Дивьяры я тоже видел своими глазами, и сражался с ней. Хотя и не как главнокомандующий.
– Нам всегда говорили, что восставшие вулгры не сильно отличались от мятежников рувелитов.
– Вздор и глупость. Не обижайтесь на меня, фалаг, но у вас явно были дурные учителя. Понимаете, вулграми двигала ненависть и обида за прошлое, и бились они так, как бьются дикари – гурьбой, а не строем. Их воины больше полагались на личную силу и храбрость чем на дисциплину, а воеводы собачились и действовали каждый на свой лад. Пусть Дивьяра и говорила, что желает отвоевать назад землю своих предков, на деле её войска больше сводили счеты с тайларами: грабили, убивали, насиловали, жгли поместья и дома. В них кипела та же самая жажда мести, что и в самой Дивьяре. Вы же, конечно, знаете, с чего вообще началось её восстание?
Айдек кивнул. Конечно, он знал эту историю. Да и кто её не знал? Дивьяра была вдовой вождя вулгров из города Вешнич и, как говорят, первой красавицей своего народа. После смерти мужа, которого на охоте задрал вепрь, на неё положил глаз новый комендант местной крепости и несколько раз предлагал ей стать его наложницей, но раз за разом получал отказ от гордой девы. В последний раз она и вовсе заявила ему, что скорее ляжет с конем, чем с тайларином. Не стерпев такой обиды, комендант повелел своим солдатам схватить прекрасную вдову и вытащить на площадь перед крепостью, куда согнали и прочих вулгров. Там, по его приказу, Дивьяру раздели и высекли кнутом, словно провинившуюся рабыню, а потом, чтобы сходство стало совсем уж очевидным – клеймили калёным железом. Увидев как её истязают, вулгры взбунтовались и отбили женщину у тайларов, обезоружив и связав участвовавшими в беззаконии солдат и самого коменданта. Но как только Дивьяру отвязали от столба, она, голая и избитая плетью, с клеймом на груди, поднялась с колен, и, подойдя к своему мучителю, схватила меч и отрубила ему голову. Подняв её высоко над собой, она призвала всякого вулгра также поступать со своими обидчиками. И они послушались её совета. Все тайлары в городе, как военные, так сановники и купцы, были перебиты в тот же день. Так началось восстание Дивьяры, прозванной Царицей вулгров. Того самого восстания, после которого со всяким самоуправлением этого народа и их земель было покончено, а многих из них обратили в рабов.
– Её подвергли публичному истязанию.
– Именно. Конечно, с ней поступили бесчестно и тот командир, что отдал приказ её высечь, должен был быть наказан,– продолжал Убар Эрвиш.– Но эта обиженная женщина, оказавшаяся, похоже, припадочной, стала для вулгров символом несправедливости и затаённых обид. Наслушавшись её речей, они пошли сводить счеты с Тайларом. В попытке взять реванш за поражение Кубьяра Одноглазого, гибель их державы, да и просто годы покорности. Они хотели отбить назад свою землю, уничтожить на ней всякие следы Тайлара, да и сам Тайлар в придачу, если получится. А вот рувелитами двигало иное. Да, на первый взгляд тогда было все то же самое – мародёрство, грабеж, убийства, поджоги, резня. Но это сопровождает любой бунт и любую войну. Понимаете, у них были иные цели. В те времена, когда пала династия, а гражданские войны не думали прекращаться, наш Великий Тайлар начал расползаться по швам. И в том хаосе, преданные Синклитом войска, которых бросили на подавление очередного арлингского мятежа, да так и забыли, неожиданно стали ядром куда более крупного восстания, чем можно было вообразить. Я много интересовался тем, за что же воевали те, кого называли рувелитами. Говорил с ними, спрашивал, узнавал. И знаете что, фалаг? Их целью была «справедливость». Только очень странная и извращенная «справедливость».