К счастью, другая инициатива Ягвиша, благодаря которой этрик, просрочивший хотя бы на месяц платеж по долгу в четыре и более тысяч ситалов, продавался в рабство вместе с семьей, несколько прикрыла образовавшуюся в казне брешь. Но вот последствия повышения ренты чувствовались до сих пор. Где то с год назад Джаромо посчитал, что на выплаченные за эти годы деньги можно было полностью обновить дороги в Латрии и Малисанте, или построить четыре новых крепости в Сэфтиэне, закрыв, наконец, реки для налетчиков из Дуфальгары. Но вместо этих достойных и полезных деяний, государству приходилось платить за роскошную жизнь правящего сословия, которую они оправдывали своим особым духом и добродетелями, а на деле – простым хищничеством.
А ларгесы, и в особенности алатреи, были, безусловно, хищниками. Опасными и хитрыми зверями, ведущими бесконечную охоту даже не ради сытости, а скорее из удовольствия. И обычно их жертвами становились даже ни сколько покоренные варвары или этрики, сколько свои же сограждане.
Источником богатств большинства ларгесов, и не только из числа алатреев, служили родовые или, как их ещё когда-то называли, общинные земли. Занятые много веков назад, они не так часто использовались самими владельцами – вместо этого благородные сдавали их в аренду государству или другим гражданам и этрикам. Ну а те владения, что использовались напрямую, обрабатывались несметным числом рабов, которые принадлежали благородным родам. Чаще всего выращенные на таких землях пшеница и ячмень, оливки и виноград или стада коров с угодий, поставлялись напрямую государству, по крайне выгодным контрактам, от которых законами отодвигались все прочие сословия. Немудрено, что возле таких бескрайних владений с сотнями, а то и тысячами рабов, палины-земледельцы быстро разорялись и продавали за бесценок свои хозяйства благородным соседям, пополняя бессчётные толпы бедных горожан, тагмы или отправляясь пытать удачу в колониях.
Само собой, для сохранения богатства и власти благородному сословию нужны были исключительные права на власть в виде Синклита, и рабовладение. Первое позволяло им захватывать новые земли и повышать ренту под самыми безумными предлогами, защищать право на торговые контракты и принимать выгодные только им законы. Ну а второе давало почти бесплатную рабочую силу, которая возделывала их поля и виноградники, пасла их скот, гибла за них в шахтах ради ценных руд и обслуживала всю их жизнь. И поэтому ларгесы были очень зависимы от того, кто именно поставляет рабов на рынок. А также от своих привилегий, которые они неизменно оправдывали удивительно большим вкладом в защиту и процветание государства.
Вот и сейчас стоявший на трибуне лидер алетолатов и племянник почившего Рего Ягвиша, Предстоятель Патар, говорил как раз об исключительном долге ларгесов перед государством, и о том, как будет непросто подыскать достойную замену Эйну Айтаришу.
– О благородные старейшины! Ныне, в век упадка нравов, в век, когда идеалы старины превращаются в пустой звук, а жизнь стала скупа на героев, так трудно найти достойных приемников титанам прошлого. Оглянитесь, о благородные старейшины,– нет никого, кто стал бы для нас светочем во тьме. Кто явил бы собой пример мужества, чести, достоинства или самоотверженности. Мы измельчали и опростились и вот уже наши юноши больше мечтают о жизни купцов, чем воинов, а испытания предпочитают наслаждениям. То есть, кхм… наслаждения предпочитают испытаниям. Горе нем, ежели столпы государства прогнили, ежели… кхм… не родит наша земля достойных сынов, а дочери не родят, кхм…
Глава партии алатреев запнулся и замолчал, окончательно запутавшись в последовательности родов. Напряженно хмуря лоб, и явно вспоминая слова, он так и стоял на трибуне, пока в зале нарастали перешептывания. Джаромо ели заметно улыбнулся, не в силах скрыть своего удовольствия.
Его дядя Рего Ягвиш был и вправду красноречив. Он умел убеждать, умел вести за собой и очаровывать. А вот племянник как всегда говорил писаными банальностями, да ещё и умудрялся их путать и забывать. Сколько не работали с ним мастера-ораторы, сколько не обучали его и не писали ему речи, публичные выступления давались ему столь же легко и непринужденно, как полеты рыбе.
Да и выглядел он не в пример своему покойному дяде. Если Рего был высок, худ и обладал строгой красотой, в которой чувствовалось особое обаяние аскетичных ларгесов древности, то его племянник быстро располнел, а меленькие бегающие глазки и короткий скошенный лоб на фоне абсолютно лысой головы, больше подходили лавочнику или камнетесу, чем главе древнего рода. Так что если бы не святая вера алатреев в принцип наследования должностей и титулов, то предстоятельство никогда бы не случилось с Патаром Ягвишем.
– Не родят героев и победителей, достойных почестей воспетых в веках! – выкрутившийся из словесной ловушки глава партии весь просиял и расплылся в блаженной улыбке, вытирая выступившую на лбу испарину.– Достопочтенные старейшины, мы ларгесы – суть основа государства и его хранители. Именно на наших плечах лежит вся ответственность за его сохранение. И сегодня мы с горечью должны признать, что нет ни единого имени, кое можно было бы без сомнения назвать, как приемника великого Эйна Айтариша, нашего доблестного и отчаянного льва. А посему я призываю на месяц или более отложить решение этого вопроса, дабы каждая партия могла составить свои списки.
По залу разнесся стук поддержки. Весьма вялый, но однозначно говоривший, что Синклит согласен с предложением. Окинув старейшин взглядом победителя, Патар Ягвеш спустился с трибуны и пошел на свое место. Джаромо проводил его взглядом. На мгновение их глаза встретились, и Великий логофет ели едва заметно ему подмигнул.
Как бы не был плох в публичных выступлениях глава алатреев, торговался он похуже базарной бабы. За месяц отсрочки Джаромо пришлось пообещать ему двести обученных рабов, пятьсот голов скота и земли в южном Кадифаре с недурными виноградниками. Но все это было не важно. Он заплатил бы и большую цену, если бы потребовалось. Ведь через месяц юный Тайвиш должен был с триумфом вернуться в Кадиф, покоряя сердца граждан дарами своей победы, и тогда даже Синклит не осмелиться пойти против нового народного героя.
Как только глава алатреев вернулся на свое место, на трибуну поднялся Первый старейшина Шето Тайвиш. Окинув собравшихся добродушным взглядом он заговорил мягким, но весьма громким голосом.
– Почтенные старейшины, я вижу, что Синклит не имеет возражений против предложения премногоуважаемого Патара Ягвеша, а посему перед богами и народом я объявляю это решение принятым. Выборы нового Верховного стратига переносятся на месяц или более, дабы алатреи и алетолаты могли в спокойствие подготовить списки достойных,– зал тут же наполнился стуком кулаков по подлокотникам. Первый старейшина терпеливо дождался возвращения тишины, а потом продолжил.– Как бы нам не было грустно и больно прощаться с Эйном Айтаришем, что столько лет оберегал рубежи и покой государства. Как бы не пугала нас неизвестность и неопределенность в выборе, я призываю вас отринуть тяжелые мысли и обратиться к другим насущным государственным делам. Сегодня нам предстоит решить восемь вопросов, включая судебную тяжбу между премногоуважаемыми родами Рагвишей и Утелишей, обратившихся в Синклит за справедливостью. Напомню, что суть их спора в исключительном контракте на поставку лампадного масла для нужд храмов в Барладе и Касилее. Вот уже сто двадцать лет этот контракт закреплен за благородным родом Рагвишей, но месяц назад достопочтенный сын и наследник старейшины Эдо Утелиша занявшись расширением винного погреба их имения под Барлой, обнаружил замурованный в стене свиток с царской печатью. Внутри было распоряжение за подписью Патара Крепкого Ардиша о передаче права на поставки масла роду Утелишей, и изъятия в их пользу находящихся в собственности Рагвишей оливковых рощ у озера Сельда. Увы, мы не знаем и вероятно не узнаем никогда, почему сей важный документ был спрятан, а не предъявлен сановникам и эпархам, но в свете вновь открывшихся обстоятельств род Утелишей заявляет, что не претендует на оливковые рощи, но просит удовлетворить их законное право на исключительный контракт.
– Хера им лысого, а не контракт на масло! – заорал вскочивший со своего места старейшина Беро Рагвиш.– Хотят исключительных прав? Могут в исключительном порядке отсасывать у моих рабов каждый первый день шестидневья, а каждый третий – подставлять им жопы! Лжецы и лиходелы, вот они кто! Состряпали херню и благородному собранию в нос тычут!
Зал взорвался возмущенными возгласами. Покрасневший словно вареный рак Эдо Утелиш вскочил со своего места и кинулся на обидчика, но почти сразу был скручен другими старейшинами.
– Что, уже бежишь отсасывать, а Эдо? Так сегодня только шестой день, потерпи чутка. Но ежели совсем невмоготу, то иди ко мне сюда, я тебя прямо тут, по высшему разряду приголублю!
Джаромо с большим трудом сдерживал рвущийся наружу хохот, наблюдая как прижатый к креслу пятью старейшинами Эдо Утелиш брыкался, шипел и пучил глаза, в отчаянной попытке вырваться и добраться до своего обидчика, пока тот сыпал все новыми оскорблениями и пошлыми шуточками, в деталях описывая процесс «приголубливания». Особое удовольствие Великому логофету доставлял тот факт, что оба сцепившихся старейшины были алатреями, ещё недавно планировавшими брак между своими младшими детьми.
– Ну всё, хватит! – примирительно проговорил Шето Тайвиш.– Полно вам, уважаемые старейшины. Не оскорбляйте сии священные стены мелочными склоками и сварами. Вы же не блисы, в конце концов, чтобы таскать друг друга за бороды…
– А я его за бороду таскать и не планировал. Сейчас только в задницу оттаскаю разок другой! Контракт он захотел, сучья падаль! Ух, старый мошенник! – выкрикнул неугомонный Беро, показав пошлый жест своему оппоненту.
– Я ещё раз призываю вас к порядку,– уже куда более строгим тоном произнес Первый старейшина.– В противном случае каждый из вас будет оштрафован и удален на три ближайших заседания. Можете не сомневаться, почтенные старейшины – Синклит во всем разберется и не поступит против справедливости. Ну а сейчас – настоятельно прошу вас вновь занять свои места!