Трубы взревели совсем близко, переходя в бодрую барабанную дробь, которой вторили тысячи марширующих солдатских сапог и десятки тысяч ликующих глоток. На Площадь Белого мрамора, огибая исполинскую статую великого царя, въехала запряжённая варварскими вождями белоснежная колесница, сверкавшая золотом на ярком солнце.
Сердце первого старейшины застыло, словно не смея отвлекать своим стуком в столь важный момент. На ней, возвышаясь над возницами, стоял облаченный в красные доспехи и укатанный львиной шкурой воин. Его лица было не видно за маской грозного бога, но даже если бы Шето и не знал точно, кто именно скрывался по ту сторону кованного метала, он и так узнал бы своего мальчика. По широким плечам и гордой осанке, по тому, как он хватал левой рукой правое запястье…
Несмотря на разделяющее их расстояние, Шето почувствовал, что сын тоже на него смотрит.
На него и на своего собственного сына.
Кивок с немым вопросом.
Кивок в ответ.
Воин тут же с радостным криком выхватил меч и воздел его к небу, по традиции приветствуя каждого на трибунах, но Шето точно знал, что жест этот был лишь для них двоих. Для него и для маленького Эдо, что заворожено глядел на пестрое шествие внизу.
Туда, где, на белоснежных мраморных плитах площади, выстраивались в строгие линии ветераны, командиры, сотни знаменосцев с яркими знаменами, от которых рябило в глазах и не прекращавшие ни на мгновение играть военные марши барабанщики, флейтисты и трубачи. А прямо перед ними, на разложенных мехах, тянулись ввысь горы трофеев и ставились на колени пленники и пленницы…
Все дары дикой северной земли, павшей под тайларскими мечами. Ее богатства. Ее сыны и дочери. Сама ее суть. Всё теперь небрежно сваливалась у ног армии победителей, знаменуя о полной и безоговорочной победе. Победе, что эти храбрые воины принесли в Кадиф, дабы разделить с Синклитом и народом.
Пока площадь заполнялась войсками, Лико спрыгнул с колесницы и вышел вперед. Остановившись ровно посередине между трибунами и армией, он вновь поднял к небу меч и прогремел звонким голосом на всю площадь Белого мрамора.
– Сограждане Великого Тайлара! Я Лико из рода Тайвишей, волей Синклита, народа и богов – великий стратиг харвенского похода. Два года я вел вверенные мне войска к полной и окончательной победе над дикарями, что долгие годы разоряли и грабили наши рубежи. Два года мы сражались и терпели тяготы, дабы рубежи нашего государства были спокойны. И вот что я вам скажу, мои сограждане: дикари сполна заплатили за все свои преступления! За каждую отнятую ими жизнь, за каждый спаленный или разграбленный дом. Знайте же – их города и села преданы мечу, крепости взяты, воины пали, а выжившие вожди склонились перед нами. Отныне и навсегда – их земля принадлежит нам! Там, за моей спиной, привезённые из земель харвенов трофеи. И все они – мой дар государству! Но кроме людей есть и боги, что тоже ждут воздаяний за дары и благословения, которыми они осеняли наш поход. Там стоят вожди и полководцы дикарей, и сейчас настало время почтить Мифилая и всех наших богов! Бог войны одарил нас великой победой и великой милостью, укрыв нерушимым щитом наши войска. И посему я желаю воздать ему лучшую из жертв! Жертву боем!
Пока он говорил, четверо воинов отвязали от колесницы одного из пленных вождей и повели его к полководцу. Пальцы Первого старейшины с силой сжали поручни кресла.
Вот и наступала та самая часть, которую так не желала показывать маленькому Эдо его мать.
Дар за благосклонность бога войны.
Первый старейшина пристально посмотрел на пленника, и его сердце ощутило морозное касание страха. Это был не какой-нибудь дряхлый старик или ослабленный ранами юноша. О нет, к его сыну вели могучего воина в прочных доспехах из бронзовой чешуи и железных пластин. Его бугрящиеся мышцами руки были покрыты боевыми шрамами, а всю левую щеку скрывал след старого ожога. Даже на таком расстоянии в этом харвене чувствовалась сила. Подлинный первобытный гнев загнанного в угол зверя, которому не оставили иного выбора кроме отчаянной драки даже не за жизнь, но за достойную смерть…
А следом за ним от колесницы уже отвязывали еще одного вождя павшего народа – чуть старше, с поседевшей головой и длинными усами, но сухого, жилистого и явно умеющего выживать и покупать себе жизнь ценой чужой погибели.
Сердце Первого старейшины пронзила резкая боль. Ледяные пальцы страха вмиг превратились в железную хватку, выжимая все жизненные силы и всю кровь из клокочущего куска плоти в груди Шето Тайвиша. Не вполне понимая, что делает, он начал было подниматься, против собственного разума и принятых решений желая остановить это безумие. Но неожиданно на его руку легла ладонь, а у самого уха раздались негромкие, но твердые слова:
– Верь в своего сына!
Повернувшись на голос, он увидел черные глаза Джаромо Сатти. Они смотрели на него непривычно жестко и Шето неожиданно понял, что у него нет сил противиться этому взгляду. Через глаза его друга, на него смотрело само проведение. Воля богов. И он не смел с ней спорить.
Первый старейшина, так и не поднявшись, вжался в кресло, крепко обняв внука. Он должен был верить. Верить в благословение богов. Верить в своего сына. Единственное что он мог сейчас – так это опозорить свой род презренным малодушием и навлечь на него вечные проклятья. Ведь помешать священному ритуалу жертвоприношения было невозможно, да и немыслимо.
Боги должны были получить свои дары. Свою положенную жертву за оказанную ими милость и покровительство. И даже если бы небеса и не разверзлись, чтобы обрушить пламя на их головы, всю его семью, все его наследие, похоронили бы гнев толпы и воспользовавшиеся им благородные старейшины. А эти ядовитые змеи в мантиях только и ждали от него слабины.
Нет, он не доставит им такую радость. Он не пойдет на поводу у неверных чувств. Хотя бы ради маленького Эдо, что так завороженно смотрел вниз, даже не понимая и не догадываясь, кто именно стоял там, на этих белоснежных плитах. Там, где вершилась сейчас судьба всей их династии.
Первому старейшине нужно было верить в своего сына. Верить и гордиться.
В памяти Шето всплыл размытый образ худого мальчика со сбитыми в кровь костяшками кулаков. Он стоял, тяжело дыша и опустив глаза вниз, возле скулящего паренька, чьё лицо напоминало кровавое месиво. А вокруг них носились истошно вопящие женщины. Они рыдали, хватали Шето за рукава, тянули его, наперебой тараторя что-то в ему уши, пока он лишь удивленно смотрел на своего сына.
Кирану Правишу, младшему сыну гостившего у Тайвишей эпарха Людесфена, месяц назад исполнилось одиннадцать, но для своих лет он был довольно крупным мальчиком, способным сойти за совершеннолетнего. И вот он лежал на полу, рыдая и зажимая сломанный нос из которого фонтаном хлестала кровь. А восьмилетний Лико стоял прямо над ним, и, казалось, не слышал всех этих воплей. Лишь тяжело дышал, сжимая разбитые кулаки.
Шето подошел к сыну и поднял вверх его лицо, сжав подбородок пальцами. В его больших но совсем уже не детских глазах полыхала ярость. Столь сильная, что Первый старейшина чуть не отшатнулся от неожиданности.
– Зачем ты это сделал, сын? – проговорил Шето, придав голосу строгость.
Мальчик не ответил. Лишь отдёрнул лицо. Шето влепил сыну затрещину и повторил вопрос.
– Ты нанес оскорбление нашему гостю, сын. Не желаешь объяснить, что на тебя нашло?
– Он избил его! Избил, господин! – визжала на ухо пожилая рабыня.– Повалил и бил! И бил! Господин!
– Так и будешь молчать? – еще строже спросил сына Шето.
– Он назвал нас торгашами.
– Что он сказал?
– Он сказал, что мы не ларгесы, а лавочники и торгаши. Я наказал его отец.
Голос Лико прозвучал совсем не по-детски. Он был сильным, почти мужским. Да и сами сказанные слова были словами мужчины. Словами благородного. Шето с удивлением и интересом посмотрел на своего сына, стараясь получше разглядеть в нем эти новые и такие необычные для их фамилии черты.
Их род никогда не был силен в военном деле. Да, некоторые предки Шето воевали по мере необходимости, но так и не снискали ни славы, ни почестей. Двоюродный прадед Шето, Лифут Тайвиш был стратигом в армии Великолепного Эдо, но умудрился просидеть всю войну с вулграми у подножий Харланских гор. Другой их родственник, Мицан Тайвиш, купил право командовать флотилией во время покорения Дуфальгары – и первый же шторм отправил его и его трирему на морское дно. Ближе всех с войной познакомился троюродный брат Шето, Сардо: во время восстания Милеков он в первой же стычке попал к ним в плен и провел весь мятеж в подземельях Хайладской крепости, откуда его освободили вошедшие в город войска Синклита.
Но при всех неудачах, военное ремесло не было таким уж чуждым для его рода. Просто они подходили к нему немного с другой стороны. Как любил повторять отец Шето, «кому махать, кому ковать». И их семейство было определенно больше предрасположено к ковке: многие поколения главным источником их богатств служили железорудные шахты Барлад и кузницы, в которых ковалось оружие и доспехи. Они, были поставщиками для десятков тагм в Новом Тайларе, а когда началась смута, то подчас оказывались единственной семьей, способной вооружить сразу несколько армий. И пока другие воевали, сражались, гибли и делили власть на поле боя, Тайвиши делали на них деньги. Они богатели на чужих победах и поражениях, скупали имущество разорившихся, ссуживали деньги и развивали копи Барлады, добавляя к железу еще и серебро.
История их семьи всегда была историей купцов и сановников. Но Лико оказался иным.
Боги подарили ему все те черты, все те таланты и добродетели, в которых раз за разом отказывали прочим Тайвишам. И в тот самый день, стоя возле залитого кровью подростка, которого только что избил Лико за оскорбление семьи, Шето понял это.
Его сын был скроен по другим лекалам. Он мог и умел побеждать. И побеждать не ложью, коварством или подкупом, а силой и отвагой.