И тут юношу, наконец, осенило. Не удивительно, что он, знавшей из родных лишь гуляющую и опустившуюся мать, да видевшей пару раз тетку, не вспомнил, что это была за ночь.
А ведь сегодня был канун Армекаля – праздника поминаний. В эту ночь выход из дома считался святотатством и оскорблением самого Утешителя. Ибо всё время от восхода луны до восхода солнца было запретным и отданным мертвым. В эту ночь тайлары собирались у семейного очага, чтобы в кругу близких почтить своих предков. По обычаю, всю ночь старики рассказывали молодым историю их рода, вспоминали усопших и возносили молитвы Моруфу, дабы в Стране теней их родные знали, что они не забыты.
Но уже с первыми лучами пробудившегося солнца, город оживет. Все его улицы заполнятся тысячами людей, одетых в белые укрывающие головы накидки. С корзинами полными еды и благовоний, сжимающие в руках ветки хвойных деревьев, они пойдут к фамильным склепам и кладбищам, чтобы там, распевая песни, пируя и поливая могилы вином, отблагодарить и помянуть всех своих усопших. Там, среди последних пристанищ, живые расскажут мертвым о своей жизни, покажут им появившихся за год детей и будут молить их о благословении и покровительстве для своих домов, сжигая в ритуальных жаровнях благовония, вперемешку с домашней едой. Ну а потом, толпы людей повалят в храмы Моруфа, чтобы принести жертвы Утешителю и замолвить перед ним словечко за своих мертвецов, а после, уже перед алтарями Венатары, они будут молиться за покой и процветание своих домов и семей.
Да, сложно было найти более тихую и безлюдную ночь, чем ночь в канун Армекаля. Ведь даже инородцы, живущие по иным обычаям и верованиям, не смели выходить на улицу, дабы не гневить богов, духов, а главное – самих граждан Великого Тайлара.
Мицан с восхищением посмотрел на шагавшего впереди Лифута Бакатарию. Хотя тот и казался временами набожным человеком, бандит ловко умел использовать всё, даже богов и угодные им ритуалы, в свою пользу.
Дорога по пустому городу до Дома белой кошки, где невольницам суждено было превратиться в наложниц, заняла совсем немного времени. Мицан тут ещё не был и когда Лифут скомандовал остановиться у трехэтажного особнячка, юноша с любопытством принялся его рассматривать. А посмотреть тут было на что. Уже сам вход более чем красноречиво сообщал о том, заведение какого толка находится перед гостем. Резная арка состояла из сплетенных в любовных объятьях мужских и женских тел, а тяжелые дубовые двери покрывала резьба, на которой мужчины и женщины совокуплялись в самых разных, временами весьма причудливых позах. Даже бронзовые ручки были выполнены в виде изогнувшихся дугой обнажённых женщин с кошачьими головами, что хищно улыбаясь, сжимали острыми зубками большие и тяжелые кольца.
Лифут направился к дверям, но неожиданно позади них раздался топот шагов. Мицан обернулся – из переулка вышло около двух десятков мужчин, сжимающих в руках окованные дубинки, ножи и короткие мечи. По своему виду они напоминали типичных уличных бандитов. Здоровые, обритые, с закатанными рукавами, которые обнажали массивные медные и кожаные наручи, они нагло смотрели на клятвенников и посмеивались.
– Так, так, так. Похоже, наша посылочка наконец-то прибыла,– проговорил длинноволосый мужчина с седой прядью волос и уродливым шрамом, проходящим через все его лицо. Поигрывая шипастой палицей, он сделал пару шагов вперед, остановившись напротив предводителя отряда клятвенников. В отличие от остальных, он был одет в дорогую белую рубаху, подпоясанную красным шелковым кушаком, а на его шее висела серебряная цепь с различными амулетами.– А мы уже было заскучали. Знаете, это такая мука стоять возле новенького борделя и не зайти внутрь, чтобы распробовать его девочек. Но мы это сейчас поправим. Причем с самыми свеженькими. Правда же девчонки?
– Да ты хоть знаешь на кого пасть разинул, вшивый мудила? – проскрежетал Лифут Бакатария. Его руки медленно направились в сторону пояса, на котором висели четыре длинных кинжала.
– На шайку членососов одного старого жирдяя, что вот-вот потеряет свою власть.
– Через пару минут ты будешь проклинать богов, что в ту злополучную ночь, когда тебя зачинали, твой папаша не кончил твоей маме на задницу.
– Сильно в этом сомневаюсь, дружок. Нас, если ты умеешь считать, больше и в руках у нас совсем не сраные ножички. Так что если кто-то тут и захлебнется в своей крови, так это будете вы. Но всего этого можно и избежать. Ты вроде похож на делового человека. Так вот тебе мое деловое предложение. Ты, вместе со своей шайкой оставите нам вот этих вот девочек, а сами отправитесь долбить друг дружку в жопы куда подальше. Правда в наказание за твою грубость перед этим ты встанешь передо мной на колени, приспустишь мне штанишки и хорошенько отсосешь с проглотом. Ну как тебе мое предложение? Согласен?
Ответа не последовало. Вместо этого руки Лифута Бакатарии резко дернулись к поясу, а потом выпрямились, выпустив сверкнувшие сталью молнии. Двое бандитов тут же рухнули на землю, только и успев схватиться за горло, откуда торчали рукоятки ножей.
– Режь этих сук! – крикнул Лифут и, выхватив вторую пару лезвий, прыгнул в сторону нежданных врагов.
Мицан ещё никогда не видел, чтобы человек двигался так быстро. В мгновение ока он оказался возле одного из противников, и ловко увернувшись от удара мечом, вонзил раз шесть свои ножи ему под ребра, а когда тот начал заваливаться, одним мощным движением, разрубил ему напополам челюсть. Следующий враг лишился сначала запястья, а потом оба ножа пронзили его глазницы. Третий умер не так быстро. Размахивая окованной дубинкой, здоровый толстяк с могучим пузом, попытался обрушить ее на голову Лифута, но тот, ловко отбив ее кинжалами, поднырнул ему под руку и нанес несколько режущих ударов по ногам своего врага. Потом, вновь увернувшись от удара, он двойным взмахом рассек в нескольких местах жирное брюхо бандита, вывалив на мостовую его кишки.
Очнувшись от оцепенения, клятвенники с криками выхватив ножи, бросились на помощь своему командиру. Хотя напавшие на них бандиты выглядели грозно и были лучше вооружены, почти сразу стало понятно, что люди господина Сэльтавии совсем не просто так считаются теневыми правителями Каменного города.
Арно и Сардо, рубили своих врагов, вдвоем бросаясь на каждого нового соперника. Лифут, ловко орудуя ножами, сошелся в поединке с их предводителем, сразу заставив того отступать и обороняться. А остальные клятвеники, разобрав оставшихся врагов, резали, били, душили, ломали кости и убивали их без всякой жалости.
Мицан, схватив короткий меч одного из убитых, тоже ввязался в кипевшую у дверей борделя бойню. Он понимал, что один на один вряд ли выстоит против крепких и здоровых бугаев, а потому решил помогать своим соратникам, нападая на их врагов сзади. Сначала ему удалось уколоть в бок одного из врагов, потом – полоснуть бедро и руку другого, а третьему рубануть лопатку. Когда Мицан подскочил к четвертому противнику, коренастому мужичку с длинной бородой, что орудовал окованной дубинкой, он попытался вонзить ему под ребра свой меч, но бородач, с удивительной прытью отпрыгнул, а потом одним ударом обезоружил Мицана и, повалив его на землю, замахнулся своим оружием. Мицан зажмурился, мысленно прощаясь со своей жизнью, но вместо удара почувствовал, как его окатило чем-то теплым. Открыв глаза, юноша увидел прямо перед собой лицо бородача с вылупившимися от изумления глазами, а из его рта торчало тонкое лезвие кинжала, одного из клятвенников.
– Должен будешь,– с улыбкой проговорил тот, и тут же бросился на следующего врага.
Мицан вскочил на ноги, вытирая рукавом с лица кровь. Неожиданно он понял, что оказался совсем рядом с Лифутом, который никак не мог пробить оборону предводителя головорезов. Стальной шторм, который выписывали его кинжалы, отбивался точными ударами палицы, которой противник явно владел мастерски.
Юноша бросился на помощь своему командиру. Замахнувшись, он попытался подрубить ногу врагу, но тут, каким-то непостижимым образом, заметил его приближение и, выбив одним ударом меч из рук Мицана, ударил его локтем в ухо так, что у юноши вырвались искры из глаз, а сам он рухнул на мостовую.
Но именно этого движения было достаточно, чтобы кинжал Лифута нашел свою цель. Одним точным взмахом он разрубил правый бок главаря незнакомцев и повалил его на землю.
Когда юноша вновь поднялся на ноги, потирая ушибленное ухо и пытаясь собрать мир в единое целое, бой был окончен. Всю улицу перед борделем покрывали тела незнакомых бандитов, а все клятвенники стояли на ногах и лишь несколько из них зажимали раны.
Лифут присел на корточки перед пытающимся ползти в луже собственной крови предводителем незваных гостей. Дав ему отползти примерно на локоть, Бакатария вонзил кинжал в его лодыжку.
– А-а-а! Тварь! – завопил тот, изогнувшись к раненной ноге. Рана под его правой рукой открылась, обнажив разрубленные ребра.
– Я же, сука, обещал тебе, что ты пожалеешь о своем зачатии,– сквозь зубу процедил Лифут, склонившись над раненым.– Но всё это пока херня. Сейчас, я тебя оттащу вот в тот дом, и там ты начнешь молить Моруфа о последней милости. Но он не придет. Ты будешь умирать долго, гребанное говно. Очень долго и очень болезненно. Сначала ты мне скажешь, какой вшивый жопалюб вас сюда навел, а потом я, сука, вырежу на твоей поганой шкуре каждое гребанное слово, что ты мне сегодня сказал.
Раненный закашлялся и согнулся ещё сильнее и тут Мицан увидел, что в его руке блеснула сталь.
– У него нож! – только и успел выкрикнуть юноша, но этого хватило.
Лифут успел увернуться от удара. Он ушел в сторону и клинок лишь разрезал рубаху, оставив неглубокую красную борозду на его груди. Перехватив руку, он попытался ее заломить, заставляя бросить нож, но тот резко дёрнувшись, навалился всем телом на Лифута и тут же обмяк. Бакатария успел таки вывернуть ему руку. Так и сжимавшее нож сломанное запястье врага застыло прямо у сердца, куда по самую рукоять вошло лезвие.