От звука его голоса единственный зритель ложи дернулся и затравленно оглянулся. Узнав Великого логофета, он кивнул в знак приветствия и вновь уставился на проезжающие как раз возле них колесницы. Вопреки обыкновению, он был не брит и его щеки поросли редкой седой щетиной, разбросанной по лицу не аккуратными кустиками. Его мелкие глаза казались совершенно бесцветными, а нижние веки посинели и обвисли, как после бессонной ночи.
– На удивление скучная и паршивая сегодня гонка. Лошади бегают, словно их голодом морили, а возницы правят хуже безруких слепых. Готов на родовом камне поклясться, что не один из них никогда не попадет в списки великих команд.
Великий логофет бегло взглянул вниз. Судя по выставленным знаменам, колесницы проехали уже четыре из семи кругов, и если учесть что все из них были по-прежнему в строю, то гонка и вправду была скучной и не захватывающей.
– Быть может скука на ипподроме, убережет нас от лишних и неуместных ушей и глаз, любезный господин Ягвиш?
– Возможно… возможно…
Первая из колесниц миновала черту круга, и публика на трибунах всколыхнулась вялым ликованием напополам с разочарованными вздохами. И тут же изменившийся в лице предстоятель алатреев развернулся к Джаромо, резко к нему приблизившись.
– Как это все понимать, Джаромо? У нас же была договоренность!– прошипел сквозь сжатые зубы предстоятель алатреев.– Вы не лезете в дела моей партии, а я помогаю вам в ключевые моменты. Все довольны, все счастливы. Разве не так мы условились?
– Всё было оговорено именно так, достопочтенный господин Ягвиш. И до сего дня я свято и нерушимо хранил все наши договоренности. И я бы с превеликой радостью делал это и впредь. Но боюсь, что отныне это весьма затруднительно, ибо вы стали уж слишком часто пренебрегать своими клятвами.
– Я?!
– Конечно, господин Ягвиш. Именно вы. Разве не вы так и не сумели, а если выражаться точнее, то просто не пожелали утихомирить тех буйных безумцев, что все два года войны не давали нам нормально снабжать армию? Армию Тайлара, прошу заметить. Потом вы даже не попытались помешать харманнскому змею занять пост вещателя, и теперь он ежедневно извергает на нас потоки своей ненависти. Ну и наконец, пост Верховного стратига…
– А что я мог со всем этим сделать, Джаромо? Великие горести, я же алатрей. И не просто алатрей, я предстоятель партии! Как бы я им остался, если бы пошел против воли своих же людей, и тем более в угоду алетолатам? Меня бы просто разорвали.
– А разве вас не рвут прямо сейчас?
– Да, рвут. По вашей вине. Это вы натравили на меня этого Мантариша, которого теперь слушают всякие идиоты. Тоже мне, великий примиритель и спаситель отечества! Пусть его род сколько угодно кичится, что он закололи наследника тирана. Ага, как же. Они закололи болезненного юношу, что за всю жизнь и мухи не обидел, а настоящий тиран сам упился на пирушки до смерти. А пока он был жив, Мантариши покорно выполняли его волю. Моя семья тогда хотя бы честно служила на границе и воевала в Дуфальгаре, а не пятнала свою честь расправами над неугодными.
– У всякой великой семьи свой путь и своя история.
– Ага, знаю я их путь. Путь лжи и предательства. Впрочем, я тут не за тем, чтобы обсуждать Мантаришей. Я хочу восстановить наш договоренности Джаромо. Разорви меня гарпии, мне и вправду нужна ваша помощь, чтобы удержать партию. Заклинаю вас, утихомирьте этого идиота, и я добьюсь того, чтобы Циведиш перестал мешать сыну Тайвиша занять этот треклятый пост. Даю вам слово. Даже не так. Я клянусь предками, что выполню свою часть сделки.
– И вы, правда, закроете этот полный трупного яда рот, что зовется вещателям вашей партии?
Патар Ягвиш тяжело вздохнул и снова уставился на неспешно ползущие по полю ипподрома колесницы. Его глаза напоминали мутный лед, испачканный грязными пятнами зрачков.
– Я не властен над ним,– произнес он после долгого молчания.– Он говорит то, что на уме у слишком многих алатреев. Традиции, честь ларгесов, благая древность… в моей партии всё это почитают превыше всего на свете, а он, стало быть, главный страж и защитник всех этих принципов.
– То есть вы признаете свою беспомощность перед его словом? Тогда в чем же сделка?
– Аккуратнее, Джаромо. Я совсем не беспомощен,– с нескрываемой злобой процедил Патар Ягвиш.– Я не стану выступать против того, кто своей жизнью утверждает лучшие из наших идеалов, или бороться с его ненавистью к Тайвишам… но власть у меня есть. Может, я и не могу убедить его заткнуться, хоть и на время, но не дать ему помешать вам возглавить армию вполне в моих силах.
– Стало быть, вы желаете сохранить и укрепить наше пошатнувшееся взаимопонимание?
– Да, желаю. Проклятье, конечно же, желаю. Мне не нужен бунт в моей же партии. Как и новая гражданская война. И вам, я надеюсь, тоже.
– Ваши цели благи и благословенны, достопочтенный господин Ягвиш, но позвольте мне полюбопытствовать, как именно вы намерены их достичь?
– Утихомирьте Мантариша, а я утихомирю Сардо.
Джаромо пристально посмотрел на своего собеседника. Крупные капли пота катились по его раскрасневшемуся лбу и толстой шее. Он очень пытался выглядеть грозным и могущественным, но бегающие бесцветные глазки выдавали его с потрохами. Предстоятель алатреев был загнан в угол. Раньше на его стороне была власть родового имени. Власть привычки, ведь уже три поколения подряд именно люди его фамилии руководили партией. Но теперь вся эта власть сыпалась. И к своему ужасу он понимал, что теперь удержаться во главе, ему могут помочь лишь его же соперники.
– Вино и вода! Покупайте вино и воду! – раздался с нижних трибун тонкий детский голосок. Как раз мимо их ложи шла девочка лет десяти, обвешанная бочонками из которых она разливала напитки зрителям.
– Не желаете ли немного освежиться, господин Ягвиш? Жара нынче просто невыносима.
– Да, вы правы. Эй, девочка! Да, ты. Иди сюда. Какие у тебя есть вина?
Юная торговка подошла к ним и, привстав на цыпочках, заглянула за парапет.
– Малисантийское и кадифарское по три авлия, благородные господа. Латрийское молодое по шесть за чашу.
Алатрей презрительно скривился. Это были напитки для блисов, а Ягвиши всегда славились как виноделы и ценители хороших вин.
– Скажи, дитя, а есть ли в твоих чудных бочонках нечто более достойное и подходящее для столь высокородного господина? Заверяю тебя, что цена, какой бы она не была, совсем нас не волнует.
Девочка смерила Великого логофета долгим изучающим взглядом, а потом робко кивнула.
– Есть старое выдержанное, благородный господин. Ситал за чашу,– произнесла она, внимательно посмотрев на Великого логофета, который еле заметно ей кивнул.
– Пойдет. Сдача не потребуется,– достав большую серебряную монету, он бросил ее в сторону девочки. Та поймала литав на лету и крепко прижала к груди двумя руками.
Торговка покрутила свои бочонки и, остановившись на самом маленьком, выкрашенным в черное и обитым бронзой, налила в глиняную чашу бордовую жидкость. Алатрей нетерпеливо выхватил ее и осушил быстрыми глотками, чуть поморщившись. Вино явно пришлось ему не по вкусу.
– Так что скажешь, Джаромо? – проговорил он, когда девочка отправилась дальше по рядам.
– Я могу обещать лишь, что поговорю с Первым старейшиной.
– Великие горести, зачем ты крутишь мне голову этими пустыми отговорками? Мы оба знаем, что он слушает тебя как самого себя. Ну же, я предлагаю забыть все эти мелкие дрязги и жить как жили прежде, не посягая друг на друга. Разве не это нужно тебе и Шето?
Великий логофет тяжело вздохнул, а потом улыбнулся Патару Ягвишу. Улыбнулся тепло и мягко, как улыбаются старому другу, желая подбодрить в непростой ситуации.
– Я не могу пообещать, что все станет так же, как оно было прежде. Увы, но власть моя над рекой жизни ограничена и течет она по своему руслу. Однако я готов дать слово, что уже вскоре речи и деяния Мантариша перестанут вас тревожить.
– Ну, хоть что-то,– тяжело вздохнул алатрей.
По трибунам внизу вновь прокатились слабые возгласы радости напополам с разочарованием. Покрашенная в зеленый колесница первой завершила ещё один круг, и флажок её цвета пополнил стойку возле распорядителя, сравнявшись по числу с красными и синими. Оставался последний решающий круг.
– На красную,– проговорил старейшина.
– Простите, что?
– Я ставлю на красную колесницу. Этот возница взял два первых круга, потом стал держаться позади всех, но за это время кони его явно успели отдохнуть.
– Ну вот, а вы говорили, что гонка на удивление скучна и совершенно не волнительна.
– А я от своих слов и не отказываюсь. Но это не мешает мне смотреть за этими бездарями.
– Конечно. Но я бы посоветовал поставить на синюю.
– Почему это?
– У красного из преимуществ есть лишь немного отдохнувшие лошади, но на каждом повороте его так сильно заносит, что саму колесницу трясёт и подбрасывает. А это выдаёт не привыкшего к вожжам и лошадям новичка. У зеленного вот-вот отлетит колесо, оно и так уже ходит по оси, словно пьяный моряк по палубе корабля во время шторма. Ну а синий… он ведет колесницу плавно и ровно и лошади его уже набирают ход.
– Интересное наблюдение, Джаромо. Посмотрим верно ли оно.
Они замолчали. Красная колесница резко вырвалась вперед, обогнав своих соперников. Зеленый возничий тут же хлестнул лошадей, пытаясь оттеснить в бок красного. Но когда оба они вошли в поворот, их колеса неожиданно ударились друг о друга. Толпа изумленно ахнула и тут же зеленная колесница немного подпрыгнула, качнулась и под оглушающий скрип и бешеное ржание испуганных лошадей завалилась на бок, потянув за собой и красную.
Идущий позади них синий возничий промчался мимо сваленных вместе колесниц и брыкающихся лошадей. Итог гонки был предрешён.
– Хм, браво, Великий логофет. Хорошо, что я так и не успел поставить деньги.
– Я бы всё равно их не взял, любезнейший господин Ягвиш.