жно дров взять.
— Дров? — Он изумился так неподдельно, что даже на шаг отступил. — Зачем они тебе?
— Так как зачем? Я ж печку каждый день топлю, баня вот, а под навесом у бани совсем мало осталось. Если кончатся, что я буду делать?
Сосед расхохотался, да так сильно, что слезы выступили у него на глазах.
— Охо-хо, аха-ха! — Он то ли стонал, то ли рычал от смеха. — Дров ей мало! Так у тебя вон у ворот сарай полон дров! Это ежели еловые тебе нужны. А ежели березовые, так ты в подпол свой загляни.
— В подпол? — недоумевающе спросила Юлька.
Сарай рядом с воротами, в которые она в первый день загнала на участок свою машинку, действительно стоял, вот только заглянуть в него Юлька так и не удосужилась и теперь кляла себя за бесхозяйственность, над которой потешался сосед. Но подпол-то тут при чем?
Отсмеявшись, Николай Дмитриевич объяснил ей, в чем дело, да еще и показал секретный лаз, который вел с пристроенного к дому хозяйственного двора действительно в подпол дома, до самого потолка заставленный аккуратными поленницами сухих березовых дров. Их тут было столько, что топить дом и баню можно было каждый день еще лет пятьдесят, не меньше.
— Зачем Алексею Кирилловичу было столько?
— Да он мужик был домовитый. Мимо себя ничего не пропускал. Уж если чего плохо лежало, так он это завсегда к рукам прибирал.
— Так он эти дрова украл, что ли? — все еще не понимала Юлька.
— Ну украл не украл, но точно не купил. В Советском Союзе лес же знаешь как заготавливали? Вырубали в леспромхозах и по рекам сплавляли. Дорог же не было. Вот и у нас по Волге в сезон сплав обязательно был. Течение у нас тут быстрое, много бревен на берег выкидывало. А местные и подбирали да на дрова распиливали. Тут вся деревня этим промышляла. Только все на один сезон заготавливали. От одного лесосплава до другого. А Кириллыч жадный был, все хотел на века запас создать. Вот и таскал каженный день бревна до седьмого пота. Это еще он за последние годы дрова-то порастратил. А так они у него и в сарае лежали, и у бани, и у забора огромная поленница была. И у дальнего края участка тоже. Он с того момента, как лес сплавлять перестали, до настоящего времени ни одного бревна не купил, все своими запасами пользовался. И лежали они у него по ранжиру. В сарае еловые, у бани осиновые, а в подпол он березовые складывал. Так что тебе, красавица, уж о чем думать точно не надо, так это о дровах.
Юлька наклонилась и взяла в руки деревянную чурку. Была она шершавая, с чуть колкой корой, сухая, но все еще приятно пахнущая когда-то живым, гордым деревом, насильно лишенным корней. Подержав в руках, она бережно опустила его обратно, словно ребенка.
— В этом доме столько тайн! — сказала она Николаю Дмитриевичу. — Каждый день он открывается мне с новой стороны. То чердак с какими-то сокровищами, то подпол с сухими березовыми дровами, то малинник, полный ягод, то теплица с маленькими огурчиками. Ей-богу, я даже не удивлюсь, если рано или поздно клад тут найду.
— Может, и найдешь, — кивнул Николай Дмитриевич, — Лешка был мастер нычки делать. И жадный был до ужаса. Говорю же, все у него к рукам липло, что плохо лежало. Вовка, младший брат, не такой был. Тот, святая простота, последним делился, а Лешка — как есть куркуль.
Сказанное Николаем Дмитриевичем плохо «монтировалось» с тем, насколько дешево Алексей Кириллович продал свой дом ей, Юльке. Если был он патологически жаден и домовит, то разве отдал бы огромный ухоженный участок с домом, мебелью, посадками, постройками, да еще и дровами практически за бесценок? Все же почему он так стремительно сорвался с насиженного места? Куда поехал, если, по словам соседей, не было у него никаких родственников?
Что-то загадочное ощущалось во всем этом, но Юльку эти загадки не касались, а потому, проводив Николая Дмитриевича, она тут же выбросила их из головы. Дрова есть — и слава богу. Это ей знать вполне достаточно.
Закончив домашние дела, она поужинала, посидела в жарко натопленной бане, с наслаждением вымыла голову пахнувшей летом и травой водой, накачанной из пруда, сбегала на речку искупаться, оценив всю прелесть ныряния в прохладную воду после жара русской бани, налила себе горячего чаю, улеглась на кровать, погладила тут же пристроившуюся в ногах Жужу и открыла найденный вчера дневник, который отчего-то манил ее со страшной силой.
25 июня 1988 года
Экзамены позади. Казалось, что их так много, а пролетели в один миг, я даже не заметила. Вчера состоялся выпускной бал. Я не ожидала, что будет так здорово. Мне всегда казалось, что в прощании со школой нет ничего романтичного. Мы так друг другу надоели, просто до чертиков. А оказалось красиво и трогательно. Бабушка прислала мне в подарок платье. Белое, с широкой юбкой и большим ярко-красным цветком, приколотым к лифу. И еще красные туфли и поясок.
Дядя Леша сказал, что я очень красивая. Я никогда так про себя не думала, потому что мне всегда казалось, что я обыкновенная. Вот Катька действительно красивая. У нее волосы черные, и брови такие, как в книжках пишут, — вразлет. И карие глаза, и родинка на щеке. А я блеклая какая-то. Невзрачная. На меня и мальчишки-то никогда внимания не обращали. Не то что на Катьку.
Она, кстати, сегодня притащила на выпускной такого классного парня! Они на речке познакомились. Он с родителями в пансионат приехал отдыхать. А Катька же всегда на обкомовский пляж пробирается, чтобы там с кем-нибудь познакомиться. Говорит, что это единственный способ выбраться из нашей глуши.
Я с ней, конечно, не согласна. Говорю же, что в Москву ехать надо, в институт поступать, учиться. А она смеется. Но что-то я отвлеклась. Так вот. Она накануне выпускного познакомилась с парнем. Его зовут Вадим. Он из Москвы, окончил второй курс института, вот какой умный!
Катька говорит, что она сразу ему понравилась, они проболтали полдня, и она его пригласила на наш выпускной. Она мне призналась потом, что думала, родители ни за что его не отпустят на сельскую дискотеку, до которой еще пешком топать, но он оказался самостоятельным, не папенькиным сынком, так что на выпускной Катька явилась с кавалером, да еще с таким, что все девчонки от зависти чуть не лопнули.
Катька вообще эффектная была, в черных колготках в сеточку, в мини-юбке, в босоножках на каблуках. Такая яркая, бойкая. Да еще и с московским студентом. В общем, девчонки сразу стали шушукаться, но Катька на такие мелочи никогда внимания не обращала.
Вадима она со мной познакомила, потому что я ж ее лучшая подруга. Он оказался очень интересным. Читает много. Как-то так оказалось, что мы с ним очень любим Джека Лондона, а Катька даже не знала, что это такой американский писатель. В общем, мы с Вадимом весь вечер о литературе проговорили. А потом, когда танцы начались, он меня танцевать пригласил.
Мне, конечно, показалось, что это не очень удобно, потому что он же с Катькой пришел, и я ему про это сказала. Он согласился, конечно, и потом пригласил Катьку танцевать. Она сначала расстроилась, а потом повеселела. В общем, мы весь вечер разговаривали и танцевали. Мальчишки водку из дома притащили, но Вадим пить отказался и где-то часов в десять спросил, не хочу ли я домой.
В общем, мы не стали дожидаться конца выпускного и ушли. Втроем. Он, Катька и я. По дороге до Сазонова песни пели, цветы собирали, я венок сплела и отдала Вадиму. Он в этом венке и в рубашке белой с расстегнутым воротом стал похож на греческого бога. Он засмеялся и спросил, на какого. Я смутилась, потому что мне хотелось сказать, что на Аполлона, пришлось отшутиться, что на Гермеса или Диониса. А он рассмеялся, что тогда уж на Асклепия, потому что он в медицинском учится.
Катька после этого разговора надулась и всю дорогу молчала. Видимо, потому что в греческих богах не очень разбирается. Но вообще ночь была чудесная. Тихая, теплая. Воздух такой, как будто бархат гладишь.
Отец Вадима — большая шишка. У него на работе случились какие-то неприятности, поэтому им пришлось уехать из Москвы в нашу глушь. Вадим говорит, что это на время, а потом все утрясется. Он нам рассказывал про свою семью, про маму, которую очень любит, про отца, которого уважает, потому что тот настоящий мужчина и может решить любую проблему.
Он сказал, что уверен, что его родители всегда ему помогут и будут на его стороне в любой ситуации. Катька усомнилась, что такое возможно. Мол, у нее мать чуть что, сразу орать начинает и винить ее во всех смертных грехах. А я призналась, что мне трудно судить, но отчего-то я убеждена, что мои родители меня бы тоже всегда поняли.
В общем, Катька опять разозлилась, потому что получилось, что ее мать хуже, чем моя или Вадима. Хотя мы же не имели этого в виду, и тетя Рита вовсе не плохой человек, только от жизни уставший.
Когда мы пришли в Сазоново, расставаться не хотелось и спать тоже. Мы отправились на реку, только не на пляж, а на территорию пансионата, на особое место на обрыве. Там растет старая сосна, корни которой держат берег, не дают ему разрушаться. Река в этом месте опасная, настоящая стремнина. Немногие смельчаки ныряют, потому что убиться можно или утонуть. Затянет в омут — и поминай как звали.
Вадим сбегал в пансионат и принес бутылку настоящего шампанского. Сказал, что наш выпускной надо отметить. И еще принес бокалы, хрустальные. Мы сидели над обрывом, пили шампанское, разговаривали и смеялись. Он сказал, что я в своем платье похожа на принцессу, а Катька опять разозлилась и заявила, что хочет купаться.
Я пыталась ее остановить, потому что у нас купальников с собой не было, но она и слушать меня не стала. Сбежала с обрыва вниз, сорвала с себя одежду и голая пошла в реку. Мне было неловко, потому что она выставляла себя вульгарной дурочкой. Но Вадим сказал, что это она просто опьянела от шампанского, и на нее не нужно обращать внимания.