— Здравствуйте, Виктор. — Из дверей дома показалась мама, плавной походкой подошла к стоящему на лужайке столику, составила с подноса запотевший графин и три бокала. Решила сидеть с ними, поняла Вероника и снова усмехнулась.
Лимонад был вкусным, дневная жара окончательно спала, мягко перекатившись в уютный июльский вечер, полный бархатной неги. С реки тянуло легким ветерком, все так же пахло скошенным по соседству сеном, вдалеке лениво лаяла собака. Хорошо было в деревне, спокойно.
— Расскажите о себе, Виктор, — попросила мама, и парень закашлялся, подавившись от неожиданности лимонадом.
— О себе? — глупо переспросил он.
— Ну да. Кто вы? Откуда? Кто ваши родители?
Вероника искоса посмотрела на мать, обычно не проявляющую праздного любопытства. Какая ей разница, откуда родом этот Виктор? Не в родственники же он к ним набивается.
— Я родился и вырос в Москве, — послушно начал молодой человек. — Наша семья — вообще коренные москвичи чуть ли не в шести поколениях. Мой отец — врач, довольно известный. Он кардиолог, профессор, доктор наук. Оперирует в НИИ кардиологии и подрабатывает в частной клинике. Так что нужды наша семья не испытывает, сами понимаете.
— Понимаю.
— Мама — бухгалтер. Конечно, она могла бы позволить себе не работать, но не любит сидеть без дела, поэтому ведет финансы одного благотворительного фонда.
— Вот как?.. Она филантропка?
— В ваших устах это звучит как ругательство, — Виктор немного занервничал. — Нет, моя мать — обычная земная женщина. Вообще-то она совсем из другого социального круга, чем отец. Их брак был мезальянсом, которому не очень-то были рады бабушка с дедушкой, но они привыкли уважать чужой выбор, поэтому к матери всегда относились с уважением.
— Они живы? Бабушка с дедушкой? — спросила Джемма, и Веронике снова показалось, что голос у нее звучит немного напряженно. Отчего? Почему?
— Да, живы, хотя уже немолоды. Мой дед — отставной военный, то есть разведчик. — Пауза в речи была такой короткой, что заминку Вероника скорее не услышала, а почувствовала, да и то лишь оттого, что была сейчас чувствительна к любым изменениям окружающей атмосферы. Из-за Джеммы. — Бабушка — учительница музыки. Им за семьдесят, но она все еще дает частные уроки, потому что убеждена, что обязана приносить пользу.
— Сколько вам лет, Виктор?
— Двадцать два, — молодой человек выглядел удивленным, — а что?
— Да нет, ничего. Вы единственный ребенок в семье?
Вероника во все глаза глядела на мать, потому что искренне не понимала, зачем той все эти подробности. Может быть, она решила выдать дочь замуж, вот здесь, в деревне Сазоново, за первого встречного, зная о нем только то, что он москвич в шестом поколении?
— У меня есть старший брат, — немного недоуменно ответил Виктор, которого, похоже, тоже смущал этот допрос. — Ему тридцать лет, он тоже врач, как и папа, работает в той же клинике. Я по их стопам не пошел, потому что в юности был максималистом и хотел доказать, что чего-то стою сам по себе, а не только как сын Бекетова-старшего и брат Бекетова-младшего.
— Получилось? — спросила Вероника и, видя его непонимание, пояснила: — Доказать?
— Если честно, не очень, — признался Виктор. — Я после школы в институт не поступил, ушел в армию, потом остался служить по контракту. Весной вернулся домой, решил, что образование все-таки нужно. Вот поехал в тихое уединенное место, чтобы подготовиться. Во врачи я, наверное, не гожусь, а вот в какие-нибудь инженеры — очень даже.
— Значит, вас зовут Виктор Бекетов, — задумчиво проговорила Джемма, со звоном отставила в сторону бокал с лимонадом, который держала в руках. — Слушайте, Виктор Бекетов, а зачем вы врете?
— Я? Вру?! — Он непонимающе уставился на Джемму.
— Вы, вы. Сейчас середина июля. Самое время подавать документы в институты и сдавать экзамены. Но вы по-прежнему сидите здесь, в Сазонове, да и с книгой в руках я вас ни разу не видела.
— Как вы можете меня видеть, если живете здесь, в поселке, а я в деревне? — спросил Виктор. — И документы в институт я отправил по почте. Жду зачисления, оно будет в начале августа.
— А ЕГЭ? Кажется, так сейчас называются экзамены, которые сдают в России? Если вы окончили школу пять лет назад, вы должны сдавать ЕГЭ, он в июле. Значит, ни в какой институт вы не поступаете и в Сазоново приехали совсем с другой целью, нежели подготовиться к экзаменам. Зачем? Отвечайте, Бекетов!
— Вы произносите мою фамилию как ругательство, — с кривой усмешкой заметил Виктор.
— В чем-то так оно и есть, — согласилась Джемма. — Но вы не ответили на мой вопрос. Что вы делаете в Сазонове?
— Не ваше дело! — огрызнулся Виктор, встал, отшвырнул бокал.
Золотистый лимонад пролился на траву, оставляя на ней желтые прозрачные капли, похожие на солнечные слезы. Широкими шагами Виктор дошел до калитки, рванул ее на себя и оказался на дороге, с лязгом захлопнув за собой дверь. Мать и дочь молча смотрели ему вслед.
— Мама… — первой нарушила молчание Вероника. — А что тебя связывает с людьми по фамилии Бекетовы? И может быть, ты все-таки расскажешь мне, почему мы купили землю и построили дом в Сазонове? Только я умоляю тебя, мама, либо расскажи правду, либо не говори ничего.
— Я расскажу тебе правду, доченька, — немного помедлив, сказала Джемма. — Но не сейчас, попозже. Я понимаю, тебе больно это слышать, но в моей жизни немало темных страниц. Я совершала поступки, которые меня совсем не красят. И мне нужно набраться смелости, чтобы тебе про них рассказать. Я сделаю это, обещаю.
— Ты меня пугаешь, мама! — В голосе Вероники зазвучали близкие слезы.
— Нет, ну что ты, никогда в жизни я не смогу тебя напугать! — улыбнулась Джемма. Глаза ее тоже были на мокром месте, но она улыбалась дочери так же ласково, как и всегда. — Ты просто взрослеешь, девочка моя. А взросление всегда происходит через боль. Уж поверь мне.
Уже во второй раз Юлька послушно рассказывала все, что знала. Олег велел ей начать с того самого момента, когда она увидела объявление о продаже дома в Сазонове, и она словно заново переживала события, которые произошли с ней за последние полтора месяца. Помимо Олега, который слушал ее очень внимательно, несмотря на повтор, за столом в ее комнате с удобством расположился Василий Васильевич.
Это Олег убедил ее в том, что отставной полицейский не может быть замешан в убийствах — ни в совершенном тридцать лет назад, ни в недавнем. А вот его опыт сыщика им вполне мог пригодиться.
Василий Васильевич слушал сосредоточенно, прикрыв глаза и периодически смешно выпячивая губы узкой трубочкой. Руки он сложил на своем круглом животе, переплетя пальцы и периодически крутя ими, словно продвигая какую-то застрявшую в голове мысль.
Юлька рассказала про тихие шаги на чердаке, которые так напугали ее в первую ночь.
— Это точно был не ты? — спросила она у Олега. Тот отрицательно покачал головой:
— Нет, я приехал только спустя два дня, когда смог добиться от твоей подруги, где именно ты прячешься.
— Значит, все-таки Верка, — мрачно заметила Юлька. — Увижу — убью.
— Сейчас важно не это. Ты точно слышала шаги?
— Да, Юленька, опишите, от чего именно вы проснулись, что слышали?
Юлька как могла подробно описала ту ночь, как бегала за Николаем Дмитриевичем и что именно тот сказал.
— Это понятно, идем дальше, — поторопил Василий Васильевич, когда она замолчала.
Дальше был рассказ про то, как Юлька нашла, прочитала, а потом потеряла дневник девочки Жени. Что-то в ее рассказе не нравилось отставному полицейскому, словно слова натирали мозоль в его мозгу. Он даже перестал сидеть, смежив веки, и теперь смотрел на Юльку остро и внимательно. Что именно в ее рассказе его так задевало, Юлька не понимала.
Впрочем, думать о чужих мозолях ей было особо некогда. Она продолжала рассказывать: о том, как поняла, что в соседнем доме кто-то прячется, но не знала, что это Олег; о том, как вычислила, что у Василия Васильевича кто-то гостит; о том, как нашла информацию о пропаже золота на прииске; о том, как догадалась, кто убил мальчика Митьку и что именно спрятали у нее в доме; о найденном трупе; о собственных расспросах; о показаниях (она так и сказала: «показания») Ольги Прокопьевны и Анны Петровны.
— Слушай, боевая у тебя женушка! — Василий Васильевич подмигнул Олегу. — Ей бы в полицию идти работать, хороший бы опер получился. Информацию собирает влет, анализом владеет…
— С синтезом у нее не очень, — прокомментировал Олег, вздохнув. — Факты собирает хорошо, а вот выводы делает в корне неверные. А так — да, молодец, конечно.
Юлька набрала в грудь воздуха, чтобы дать достойный ответ, но Василий Васильевич протянул руку, ткнул ее пальцем в бок, и она с шумом выпустила воздух, как резиновая игрушка с дырочкой.
— Итак, дневник пропал, и это любопытно, — проговорил Василий Васильевич задумчиво. — Более того, это непонятно.
— По-моему, в этом деле все непонятно, — жалобно возразила Юлька.
— Да нет, не все… — Василий Васильевич пожевал губами и крепко растер свою красную от солнца лысину, обрамленную редкими пушистыми волосами. — Есть то, что очень даже понятно. К примеру, то, что тридцать лет деревня жила тихо и спокойно. Убийцы Митьки чувствовали себя в безопасности, хотя это мой косяк, не спорю. Ничего я тогда не заподозрил неладного, хотя и надо было. А вот этим летом отчего-то началось бурление дерьма. И Кириллыч задергался так сильно, что дом продал, и Петровича убили, и по дому твоему, красавица, кто-то лазил. А началось с чего?
— С чего? — так же жалобно спросила Юлька.
— Да с того, что пришлые тут появились. Чужаки. Новенькие. А это у нас кто?
— Кто?
— Ну знамо дело, ты, хотя к тебе у меня из-за Олега вопросов нету. Ты девка своя, у тебя дурного умысла нету, ты в это дело как кура в ощип попала. А кроме тебя? А кроме тебя — итальянки эти две, красоты небесной, которым нечего тут делать от слова «совсем». И парень этот подозрительный, который у Прокопьевны живет. Вот от кого-то из них все проблемы.