И, не выдержав, горько заплакала.
С детства Вероника часто думала о том, что все люди без исключения напоминают то или иное явление природы. Например, папа был похож на море. Теплое и ласковое с теми, кого он любит, и грозное и штормящее с теми, кто вызывает его недовольство. Для папиного характера были одинаково характерны и шторм, и полный штиль. Даже прическа его напоминала буруны на поверхности морской глади. И в папиных объятиях Вероника в детстве любила покачиваться так же, как на морских волнах. В их доме в Портофино был небольшой кусочек пляжа, и для маленькой Вероники там привязывали разноцветный надувной матрас, на котором она могла лежать часами. Так же, как и проводить время с отцом.
Мама была ветром. Легким бризом, спасающим от зноя в июльскую жару. Она и внешне была похожа на ветер — легкая, светловолосая, с прозрачными серо-голубыми глазами, напоминающими бездонное небо, которое было для ветра домом. Если Вероника расшибала коленку, то мама дула ей на больное место, и этот теплый, обдувающий ранку ветерок нес такое же облегчение, как еле слышное теплое мамино дыхание, когда она сидела у постели болеющей дочери.
Ветер мог быть и холодным, резким, когда Вероника приносила плохие оценки или ссорилась с соседскими мальчишками. Но только один раз перешел в настоящую бурю, когда Вероника лет в пятнадцать отправилась в гости к подруге, не предупредив родителей, и, заигравшись, осталась там допоздна, а мама и папа объезжали знакомых и обрывали телефоны, подняв на уши даже полицию. Подружка, у которой гостила Вероника, была в их классе новенькой, и о ее существовании, а также о зародившейся близости с их дочерью родители узнать еще не успели. В общем, когда она все-таки нашлась, разразилась буря, о которой Вероника до сих пор вспоминала с содроганием.
Дедушка по отцовской линии был скалой. Одиноким горным утесом, открытым всем ветрам. Рано похоронив жену, он один воспитал своего сына Джованни, дал ему образование и даже скопил стартовый капитал, с которого тот мог начать собственное дело и стать успешным бизнесменом. Лицо деда, испещренное морщинами, было похоже на скальную породу, изрезанную тысячелетними ветрами. Но, несмотря на преклонный возраст, дед все так же крепко стоял на ногах, не склоняясь перед болезнями.
Мамины родственники, оставшиеся в далекой России, казались Веронике туманом. Мама иногда вспоминала о них, пела русские колыбельные, которые помнила еще со времен своего детства, рассказывала народные сказки, но ни на какие вопросы о бабушке и дедушке, о своих родных, и даже о том, есть ли они еще на белом свете, никогда не говорила, а если Вероника спрашивала, ветер становился резче и холоднее, так что желание задавать вопросы тут же пропадало.
Ее новая знакомая Юля ассоциировалась у Вероники с рекой. Той самой Волгой, у которой она проводила целые дни этим летом. Быстрой, глубоководной, снимающей усталость от зноя, дарующей прохладу, нежащей тело, но имеющей при этом глубокие омуты, в которые лучше не заплывать.
Муж Юли Олег казался ей огнем. Не всепожирающим пламенем, в котором можно сгореть без остатка, а уютным, надежным огнем вовремя разожженного костра, у которого хорошо согреться в непогоду и на который так приятно смотреть, думая свои тревожные думы. В этом огне сгорали все страхи и пустые тревоги, так мучившие юную Вероникину душу.
Сосед Василий Васильевич казался ей придорожным камнем, валуном на обочине. Неподалеку от деревни и коттеджного поселка было поле, когда-то давным-давно распаханное, а сейчас заросшее ивняком. Так вот, на нем там и сям встречались огромные замшелые валуны. Откуда они здесь взялись, было для Вероники полной загадкой. Вскоре после приезда они с мамой ходили прогуляться по окрестностям, и Вероника высказала свое удивление вслух. Мол, не метеориты же это. Мама засмеялась и объяснила, что нет, не метеориты. Камни имели земное, хотя и не менее удивительное происхождение — были последствием ледника, который проходил по этим местам много лет назад. Двигающиеся льды тащили за собой огромные камни и по мере таяния оставляли их на своем пути, как вехи. Вот таким валуном, такой исторической вехой и был Василий Васильевич.
Анна Петровна казалась мягким, поспевающим в кадушке тестом. Она была такая же пышная, мягкая, дышащая, ароматная и уютная. А ее подруга Ольга Прокопьевна — копной колючей соломы, точно такой же, как та, что была смётана во дворе ее дома. Корову она, в отличие от Анны Петровны, не держала — только поросят, но сена запасала с избытком, и из наметанного стога торчали вилы, как памятник сельскому труду.
Светлана Капитоновна с ее быстрой журчащей речью была похожа на густой мед, потерявшая мужа Ирина Сергеевна — на горькую полынь, а вездесущий деревенский мальчик Гришка — на приставучий репейник, который как вопьется в волосы, так не оторвать.
Все эти мысли блуждали в Вероникиной голове, когда она сидела за столом в беседке Юли Асмоловой и рассеянно поглаживала шелковистую шерстку Жужи, которая словно чувствовала настроение девушки и стремилась ее утешить, то и дело пытаясь лизнуть.
В беседку переместились из дома, чтобы на воздухе пообедать, выпить чаю и решить, что делать дальше. Василий Васильевич настаивал на том, что нужно срочно переговорить с Виктором Бекетовым.
— Сердцем чую, он и есть тот преступник, которого мы ищем! Неспроста он здесь появился, точно неспроста! — горячился он. — Вот и мама ее, — он ткнул узловатым пальцем в Веронику, — правильно говорит: двойное дно у парнишки, ой, двойное! Конечно, личность мамы твоей тоже бы проверить надобно, — он снова пригрозил Веронике пальцем, — но это-то терпит. Она отсюда никуда деться не может, покуда ты тут, с нами. А вот парень этот… Уедет в свою Москву — и ищи-свищи ветра в поле!
— Так и пусть уедет, — подала голос Юля. — Это же будет означать, что больше никаких преступлений не будет. Это же хорошо?
— Как это хорошо! — возмутился Василий Васильевич. — Зло должно быть наказано, а преступник — разоблачен и задержан! Это что же получается, каждый может приехать в приличное место, взбаламутить людей, совершить убийство — и в кусты?! Ну уж нет! Накуролесил — так отвечай. Кстати, твоей мамы это тоже касается.
— Моя мама не могла… — Вероника замялась перед тем как повторить явно незнакомое слово, — накуролесить.
Она заметила быстрый взгляд, которым обменялись Юля и ее муж. Неужели они что-то знают о ее маме? Что-то плохое, что доказывает, что она способна на дурные поступки? Вероника встревожилась было, но Олег словно понял, легко и ласково улыбнулся ей, гася поднявшуюся тревогу. Нет, мама — как жена Цезаря, она вне подозрений, и это даже не обсуждается.
— Вот что, — Олег рубанул воздух рукой, словно ставя точку. — К Бекетову мы сегодня вечером обязательно наведаемся. Потому что он действительно многое знает и в Сазоново спустя тридцать лет после тех событий появился неспроста. Тому Вадиму, которого упоминает в своем дневнике Женя, он, скорее всего, сын.
— То есть Вадим, который так расстраивался после смерти своей возлюбленной, смерти, в которой он, между прочим, был виноват, все-таки смог ее забыть, жениться на другой, завести семью, детей… — задумчиво сказала Юля. — Обидно это. И несправедливо. Уж не знаю, как сложилась жизнь у него, у Катьки, но, как бы то ни было, они все эти тридцать лет жили, смеялись, влюблялись, растили детей. А у Жени ничего этого уже не было.
Олег бросил на нее взгляд, такой быстрый, что погруженная в свои думы Юля его даже не заметила, а вот Вероника оценила — и сам взгляд, и проскользнувшую в нем легкую иронию. Интересно, что же такого смешного в словах жены мог найти этот надежный и основательный мужчина?
— Про жизнь и смерть участников этой истории мы потом поговорим, — сказал он. — А пока предлагаю закончить то, за что уже несколько раз принимались неизвестные злоумышленники. И то, что мое появление помешало закончить моей смелой и решительной жене.
— То есть? — не поняла Вероника, а вот Юлия сразу догадалась и даже в ладоши захлопала.
— Ты считаешь, что мы должны найти спрятанный в доме клад? — спросила она.
— Да, считаю, — ответил Олег. — Все, что происходит в Сазонове, связано с поисками давно запрятанного сокровища. И лучший способ это остановить — найти его первыми. Склонен согласиться со своей женой, что речь идет о золоте, украденном Алексеем Ракитиным с прииска Гастелло. Кстати, Юляша, а почему ты решила, что искать его нужно в подполе? Не на чердаке, не в доме?..
— В дневнике Жени написано, что золото было спрятано в выдолбленном изнутри березовом полене, — медленно сказала Юля. — У Жени оставалось не очень много времени спрятать свою находку. Она уже знала, что покончит с собой, поэтому прятать требовалось так, чтобы клад было не так уж легко найти. Но при этом зашвырнуть его в реку у нее все же рука не поднялась. Она открытым текстом написала, что спрятала это в доме. Сначала я думала, что на чердаке, потому что там навалена куча всякого ненужного барахла. Но когда я поднималась наверх, то не видела никакого полена. А должна была, потому что там оно смотрелось бы чужеродно.
Олег с легкой улыбкой смотрел на нее, видимо, гордился ее рассуждениями, а Вероника слушала затаив дыхание, впрочем, как и Василий Васильевич, не упускающий нить повествования. Ободренная их интересом, Юля продолжала.
— В общем, я вспомнила Эдгара По, — с легким смущением сказала она. — Лист легче всего прятать в лесу, а труп — на кладбище. Понимаете? В хозяйстве Алексея Грушина березовые поленья, которые он вылавливал из реки во время сплава, распиливал и складировал на черный день, хранились именно в подвале под домом. Еловые и осиновые дрова лежали в сарае и в поленнице во дворе, а березовые он складывал в подпол, подальше от людских глаз, потому что, по сути, дрова эти были ворованными. Так что спрятать полено лучше всего было именно среди других таких же поленьев. Забраться в подпол и заложить его в поленницу подальше от входа. Я хотела это проверить, но не успела.