Наверное, это самый важный вопрос, который я задавала в своей короткой жизни.
– Некоторые из нас в это верят, – ответил Доггер, – и некоторым приходится. – Он встал и стряхнул невидимую пылинку с манжета. – А теперь прошу простить, мисс Флавия, я должен привести в порядок свои ботинки. Я обещал викарию, что помогу поменять веревки на звоннице в колокольне, и должен выглядеть подобающе.
После того как он ушел, я долго думала над его словами. Потом я заперлась в тесном чулане под лестницей со стопками старых газет.
Сто лет убийств у меня на кончиках пальцев. Так много работы.
Я была погружена в процесс, когда время перевалило за полночь, и в итоге уснула прямо на стуле и ударилась головой об оловянный угол старого офицерского кофра.
– Проклятье! – сказала я. (На самом деле я произнесла не «Проклятье!», у меня вырвалось более смелое словечко, но поскольку я не хочу, чтобы обо мне плохо думали, я значительно смягчила свою речь.)
Я выключила свет, сняла туфли и тихо поднялась по лестнице в мою гостеприимную, хоть и затхлую спальню.
Я быстро разделась и забралась в кровать. Если бы я принадлежала к тому типу людей, которые спят с игрушечными медведями, я бы взяла с собой старого Теодоруса, или как бы его ни звали. Но моим уютным компаньоном был экземпляр первого тома «Трактата об отравлениях» сэра Роберта Кристисона.
Спустя некоторое время я отложила книгу и уставилась на пятна от протечек на потолке. Одно из них имело форму сапожка и напоминало Италию. Пятнышко к югу от этого – должно быть, Мальта, и я задумалась, почему святой Павел был неуязвим для ядов, по крайней мере, для яда змеи, когда посещал эти места. Во всяком случае, так написано в Деяниях Апостолов.
Я не могла уснуть. Такое ощущение, будто я ворочалась несколько часов, и, когда небо начало светлеть, я выбралась из кровати, закуталась в свой любимый старый коричневый халат (он принадлежал отцу, и это было все, что у меня от него осталось), тихо прошла в лабораторию, заперла дверь и вскипятила воду для чая в мензурке на бунзеновской горелке.
Я залила кипятком пакетик с чайными листьями. Говорят, чай – лекарство почти от всех болезней, и он же поможет мне прояснить мысли.
С каждым глотком я думала о том, что одиночество весьма бодрит. Я припомнила слова дурацкой и неправильной песни «Чай для двоих». По моему мнению, чай для одного несравненно более приятен. Только я и дымящаяся чашка дубильной кислоты.
Где-то поблизости послышался шум сливаемой воды в туалете. Кто может быть на ногах в такое время и что они делают в этой части дома?
Я встала и подкралась к выходу. Я большой специалист по бесшумному открыванию дверей, к счастью, и в этот она открылась без единого звука.
На цыпочках я вышла в коридор. Из-под двери уборной просачивался луч света.
– Кто здесь? – спросила я как можно более грубым и хриплым голосом, на случай, если это взломщик.
– Это я, – послышался жизнерадостный голос Ундины.
– Что ты здесь делаешь? – сурово поинтересовалась я. Меня не вдохновляет факт, что моей приватной частью дома пользуется кто-то еще, тем более моя паразитка-кузина.
– Сердито пеку горячие булочки! – громко завопила она. – Я сердита, они горячие.
– Убирайся обратно в кровать, – велела я, когда дверь открылась и появилась Ундина, размахивающая руками.
– Фух! Это был настоящий четырехкратный выстрел, – объявила она, взмахнув руками и изображая труп с высунутым языком. – Не зажигай спички!
Я сохранила невозмутимое выражение лица.
– Я знала, что ты не спишь, – продолжила она. – Я слышала, как ты там шевелишься.
– Неужели? Действительно? – переспросила я. – Шевелюсь? Там? Ты ужасно проницательная.
Напрасная трата сарказма на молодежь. Они еще не научились истекать кровью под ножом смертоносного остроумия.
– Я снова голодна, – сказала Ундина. – В твоем логове есть еда?
– Нет, – соврала я.
Она возбужденно потерла руки.
– Я чувствую запах чая, – произнесла она. – Давай приготовим тосты. Ты можешь зажечь бунзеновскую горелку. Я умираю с голоду. Еще бы, после этого, – и она слабо махнула рукой за спину.
Я была слишком сонной, чтобы возразить. Ундина убежала похищать хлеб и варенье из кладовки, а я устроилась на табурете, уронив голову на руки.
Мне нужен план. Пришло время собрать информацию о семьях «клиентов» майора Грейли. Но с чего начать, задумалась я. Не откусила ли я больше, чем могу проглотить? Как я могу определить местонахождение такого количества людей, не говоря уже о том, чтобы вести расследование? Как может одна девочка, у которой нет ресурсов, за исключением мозгов…
Ундина внезапно вернулась с полными руками продуктов.
– Я прихватила бекон и яйца, – сказала она.
При виде ее мне захотелось перекреститься.
– Ты не можешь готовить бекон и яйца на бунзеновской горелке, – сердито сказала я.
– О, ты что-нибудь придумаешь, – ухмыльнулась она. – Карл говорит, что ты изобретательна. Карл говорит, что может приготовить яйца с беконом на радиаторе своего джипа. Говорит, это прием коммандос.
Карл оказался прав. Зажим от бюретки и поднос из нержавеющей стали великолепно справились с функцией гриля, и вскоре лабораторию наполнил аппетитный аромат хрустящего бекона и шипящих яиц.
– Давай добавим немного варенья! – завопила Ундина. – Обожаю бекон с черносливовым вареньем. Он напоминает мне об Ибу.
Я с трудом выдавила улыбку.
Вот такой у нас дом.
Мы с этим чудовищем поглощали пищу, пока не взошло солнце и пока хрипы и стоны древнего водопровода Букшоу не дали понять, что домочадцы наконец вышли из анабиоза.
Вскоре я услышала топот ног по ступенькам, и сквозь дверные панели донесся голос миссис Мюллет.
– Завтрак! – закричала она. – Спускайтесь и поешьте, не то скормлю его коту!
Отсутствие кошек в Букшоу совершенно не препятствовало миссис Мюллет устраивать маленькую драму повседневной жизни и наслаждаться ею.
– Скажешь ей, что мы уже поели, или хочешь, я? – подмигнув, спросила Ундина.
Нравится мне это или нет, но мы с ней сообщницы, винтики в механизме жизни, который сейчас радостно включился в Букшоу.
Когда мы спустились по восточной лестнице, Ундина нетерпеливо дернула меня за рукав.
– Могу я задать тебе один-единственный вопрос?
Смягчившись, видимо, после нашего совместного тайного завтрака, я кивнула.
– Кто такой Астерион?
Где-то внутри моей головы что-то застыло. Я сделала вид, что ничего не происходит.
Я хорошо знала это имя. Астерионом называли Минотавра в греческих мифах. Да я сама изображала его однажды зимой, когда нас в гильдии девочек-скаутов заставили играть в прятки в крипте Святого Танкреда, после чего одну трусливую девочку увезли в больницу.
– Не знаю, – отперлась я. – Это твоя очередная дурацкая загадка?
– Нет, – ответила она. – Ты меня разочаровала. Думала, ты знаешь все.
Я ничего не ответила. Не хотела признавать, что где-то в глубине моего разума сильно и тревожно дернулась какая-то струна.
Я не могла показать Ундине, как сильно она поразила меня, поэтому я продолжила спускаться по лестнице с бесстрастным лицом.
Мы молча сидели за столом. Ундина принесла тостер из кухни и с помощью столовых приборов и нескольких ломтиков тоста пыталась сконструировать миниатюрную виселицу.
– Бух! – завопила она, захлопнув дверцу тостера и совершая казнь над бедолагой, слепленным из хлеба «Ховис». – Флавия, как думаешь, такой звук производит виселица? Бух? Или бам? Ты знаешь, что она деревянная?
Я пожала плечами.
– Ты же знаешь, что майор Грейли был палачом. Я могла бы спросить его. Жаль, что он умер.
– Как легкомысленно с его стороны, – заметила я.
Бум! Снова сработала виселица, на этот раз отправляя в вечность маленькую леди из мякиша.
Собрав крошки и высыпав их себе в рот, Ундина начала лепить новую жертву из очередного ломтика тоста.
Я изобразила небрежность, подавив зевок.
– Насчет твоего вопроса, – сказала я. – Об Астероиде…
Ундина фыркнула.
– Об Астерионе, – поправила она. – Астероид – это неземное тело… как Мэрилин Монро.
– Кто тебе это сказал? Имею в виду о Мэрилин Монро.
– Карл. Карл знает почти все на свете.
– Он водит тебя за нос.
– Карл обладает обширными и всесторонними познаниями. Он мне так сказал. Он энциклопедист. Это слово легко запомнить, потому что это буква Н, цикл и велосипедист. Еще у него эйдетическая память. Это значит фотографическая. Он никогда ничего не забывает.
– Тогда почему он околачивает груши на летном поле? – спросила я.
– Потому что его держат в резерве! – похвасталась она.
Разговаривать с Ундиной – все равно что общаться с неработающими часами с кукушкой. Никогда не знаешь, когда выскочит птичка, пока не уберешь гирьку.
– Астерион, – небрежно повторила я. – Где ты услышала об Астерионе?
– У миссис Мюллет. Я случайно подслушала, как она говорит по телефону.
Миссис Мюллет говорит по телефону? Наш телефон стоял в крошечном чулане под лестницей, и отец всегда строго запрещал пользоваться им, за исключением крайней необходимости. Даже после его смерти в Букшоу не было никакой болтовни, и я не могу вспомнить, чтобы миссис Мюллет пользовалась телефоном хотя бы раз за всю мою жизнь.
– Не может быть, – возразила я. – Она даже близко не подходит к этой штуке.
– Не здесь, – с преувеличенной выразительностью сказала Ундина, выпуская воздух через нос, как испуганная лошадь. – У нее дома. По ее телефону. Она разговаривала со своей подругой миссис Уоллер.
Это объясняло дело, по крайней мере отчасти. Когда дело касается распространения слухов, миссис Уоллер не сильно отстает от радиостанции «Би-Би-Си».
Я покачала головой.
– Расскажи мне, что именно случилось. Мне нужно знать контекст. Ты знаешь, что такое контекст?
– Нет.
– Это значит, что мне нужно больше подробностей. Опиши место действия. Что ты делала в доме миссис Мюллет? Что она делала? И так далее.