Когда лопата у могильщика ржавеет — страница 23 из 38

[40].

Из дневников дядюшки Тара я знала, что он часто пил чай в тех краях с неким высокопоставленным лицом, которого он именовал «упомянутый Джентльмен», причем всегда с большой буквы.

Могу предположить, что во всем виноваты мысли о птицах киви, вынюхивании и птичьих клетках, но я внезапно чихнула. Да еще как!

– А-а-ах-пчи-и-и-и!

Как будто в моем носу обосновался Зевс и решил для развлечения выпустить из моих ноздрей несколько экспериментальных громов и молний – вроде тех, что на погонах у сержанта полиции.

Но молний не было. Я торопливо утерла нос подолом юбки, и в этот момент ткань сорвали, и я оказалась на свету.

– Флавия!

– Ринзо! – сказала я, потому что это был он.

– Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала? – спросил он.

– Могу задать тебе тот же вопрос, – я решила потянуть время.

– Я здесь работаю, – ответил Ринзо.

– Здесь? В этой лаборатории?

Ринзо кивнул.

– Я думала, ты моешь тарелки или вроде того.

– Это правда, – сказал он с извиняющимися нотками в голосе. – Чашки Петри. Колбы. Мензурки. Всякое такое.

– Здесь? – верилось с трудом.

– Нет, в Изумрудном городе. Где же еще?

– Послушай, Ринзо, – сказала я. – Нельзя тратить время зря. Это дело жизни и смерти. Где я могу найти Астериона?

Лицо Ринзо побелело. Оно натурально стало белым, как будто он вот-вот упадет в обморок. Он схватился за бомбу, чтобы сохранить равновесие.

– Где ты слышала это имя? – прошептал он.

– Не могу сказать тебе. – Я покачала головой. – Извини, Ринзо. Где я могу его найти?

– Послушай, – сказал он, – нам надо увести тебя отсюда. Они тебя убьют, если поймают.

– Ой, прекрати, – ответила я.

– Послушай, Флавия, – продолжил Ринзо, взяв меня за руку. – Ты мне нравишься. Я бы не хотел, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Но послушай меня. Это сверхсекретное место – даже больше, чем сверх. Намного, намного больше. Если тебя здесь поймают, головы покатятся, как шары в бруклинском боулинге, и твоя будет первой.

Он потянулся ко мне, чуть не коснувшись рукой моего лица, и я увидела в уголке его глаза слезинку.

– Ты серьезно? – прошептала я. – Ты не шутишь.

Он яростно замотал головой, прикусив губу. Он плакал.

– Надо вытащить тебя отсюда, – сказал он. – Немедленно!

Мое сердце упало. Вот и все, чего я добилась. Потраченное время! Все зря.

Внезапно я поняла, как чувствовал себя Иов, когда Бог уничтожил весь его скот, – как бутылка, из который выдернули затычку, и вся жидкость утекла в песок.

– Стой здесь, – прошептал Ринзо, отпустив мою руку. – У меня есть мысль.

Он вернул брезентовую ткань на место.

– Ни шороха, – сказал он, и стук его сапог прозвучал для меня стуком копыт лошади, которую ведут на живодерню.

Мог бы и не предупреждать меня. Я была в ужасе и, как все испуганные животные, замерла на месте.

Не стоило мне идти за этой крысой. Если бы я осталась в коридоре и просто пошла прямо, то была бы в безопасности, куда бы ни привела эта дорога. Я фактически получила пропуск, чуть ли не карту к Астериону. Если бы крыса не отвлекла меня, была бы уже в обществе этого загадочного человека.

В этом заключается какой-то урок, но я не уверена, какой именно. Правда, надо признать, что без крысы я бы не наткнулась на эту тайную подземную лабораторию.

Теперь сапоги возвращались, и вместе с ними слышалось тихое металлическое позвякивание.

– Итак, – прошептал Ринзо за тканью, – убедимся, что горизонт чист.

После короткой паузы он отодвинул брезент.

– Прыгай, – сказал он. – В тележку.

Он прикатил металлический чайный столик с резиновыми колесами. Под столешницей находилась полка, куда ставили термос или чайник. Очень похоже на тот, который имелся в приходском зале Святого Танкреда. О! Казалось, это было так давно!

– Забирайся под низ, – сказал Ринзо, приподнимая край скатерти. – Не высовывайся, и чтобы ни звука.

Ринзо приподнял чайный котелок, я сложилась, как карта Национального географического общества, и втиснулась на нижнюю полку. Вокруг меня опустилась ткань, по запаху которой я опознала льняную скатерть, и над моей головой со стуком опустился большой чайник.

Ринзо начал медленно идти, стуча набойками по полу, и колеса тележки неровно подпрыгивали, как свойственно чайным столикам.

Я начала расслабляться и наслаждаться поездкой. Ринзо здесь работает и хорошо знает это место. Он отвезет меня в безопасность, освободит, и я продолжу охоту за опасным – и отныне смертоносным – Астерионом.

Мы шли и шли, минуя бесчисленное количество поворотов. Когда свет, просачивающийся сквозь скатерть, стал ярче, я поняла, что мы выбрались из темной лаборатории в освещенные коридоры.

– А! Уайт! – на удивление близко послышался голос.

– Что у нас здесь? Ранние закуски?

У него тоже был американский акцент, как у Ринзо.

– Боюсь, нет, генерал. Боюсь, только чай.

– Чай годится, – ответил генерал. – Но не превращай это в привычку. Ха-ха! Не думай, что я стану местным. Вот, у меня своя кружка.

– Да, сэр, – сказал Ринзо. – В следующий раз захвачу кофе. И пончики.

– Дал слово – держи, – сказал генерал. – И не думай, что я забуду.

– Да, сэр, – сказал Ринзо, и тележка со скрипом покатилась дальше.

Боль в коленях становилась все мучительней.

– Ринзо… – прошептала я.

Вместо ответа он начал насвистывать.

– Доброе… доброе… – сказал он, и в ответ послышались приглушенные голоса.

Я была на грани того, чтобы закричать, когда он остановился. Секунду спустя я услышала, как набойки Ринзо со стуком удаляются, и затем до меня донесся шорох открывающейся двери. Одним пальцем я приподняла скатерть и выглянула в коридор. Похоже, он идет прямо до самого Мандалая[41]. Я изогнулась и посмотрела в противоположном направлении. Аналогично.

Я выбралась из тележки и побежала. Представила, будто слышу затихающие вдали крики Ринзо: «Флавия! Флавия! Вернись! Вернись!»

Но он не закричал. Не поднял тревогу. Он продолжил заниматься тем, чем занимался до того, как наткнулся на меня, и делал вид, что ничего не произошло. Так устроен мир, и наконец-то это меня порадовало.

Нужно выбраться из этого коридора как можно скорее. Я снова должна стать невидимкой. Справа находилась дверь с табличкой, зловещие красные буквы гласили: «Вход строго воспрещен». Я улыбнулась этой дерзости. Когда меня останавливали простые надписи?

По моему мнению, такие таблички – признак лени. Если сюда необязательно ставить охранника, значит, слушаться тоже необязательно. Мне наплевать на пару мазков краски.

Я нажала на ручку. Хвала всем святым, мученикам и ангелам, даже падшим, дверь распахнулась, и я вошла внутрь. Этот коридор был погружен в темноту.

Как будто из вселенной выпили весь свет, и зрение стало ненужным.

По крайней мере, здесь я в безопасности. В темноте никто меня не увидит.

Я начала нащупывать путь вдоль стен, легко касаясь их кончиками пальцев для равновесия. Впереди что-то замаячило. Я почувствовала это заранее – определенную неподвижность воздуха перед кончиком носа. Я это обоняла – отчетливый запах дерева. Я аккуратно потрогала это. Оказалось, это дверь – вне всяких сомнений. Я нащупала петлю. Моя рука дотронулась до ручки.

Я позволила пальцам медленно, едва шевелясь, сомкнуться.

Что ж, пока все идет хорошо. Ручка повернулась. Дверь не заперта.

Я аккуратно толкнула, и дверь поддалась.

Я вошла внутрь.



9

Я не была готова к увиденному. Просто это невозможно.

Передо мной открылся неярко освещенный кабинет с кожаными креслами и диванами, залитыми слабым, но достаточно ярким светом. Под самый потолок тянулись книжные шкафы, на стенах висели изысканные репродукции картин, чьи названия и авторов сложно запомнить.

В камине уютно потрескивали дрова, и в тени на каминной полке были расставлены семейные фотографии в рамках. В центре комнаты стоял большой стол с обтянутой кожей столешницей того типа, который обычно (но ошибочно) называют двойным столом, освещенный мягким цветом лампы с зеленым абажуром.

За столом, частично повернутый ко мне спиной, сидел мужчина, и на свету были только его руки. В ногах стояла плетеная корзина, в которой лежал ирландский сеттер. Пес сразу поднял голову, медленно встал на лапы и побрел в мою сторону.

Я затаила дыхание в ожидании собаки, слишком испуганная, чтобы шевелиться.

Пес смотрел на меня, казалось, целую вечность, потом вытянул морду и обнюхал мою руку. Я хотела приласкать его, погладить по голове, почесать за ушами и сказать «какая хорошая собака», но не осмелилась.

Оставлю все на усмотрение пса. В конце концов, это его территория, а я вонючий (в буквальном смысле слова) нарушитель. Я чувствовала запах своего пота. Я бы сказала перспирации, но пот есть пот, и он стекал у меня по позвоночнику.

Пес снова посмотрел на меня почти с надеждой и медленно махнул хвостом. В темноте я наконец рассмотрела, что шерсть на его морде побелела от старости, глаза затянуты пленкой.

– Хорошая собака, – произнесла я беззвучно. Может, пес научился читать по губам, кто знает.

Наконец он отвернулся и похромал обратно к корзине, забрался внутрь, покрутился и с тяжелым вздохом умостился на пледе.

Человек за столом не шелохнулся. Он явно не замечал меня.

По движениям его шеи и плеч я решила, что он пишет.

Должна ли я обозначить свое присутствие? Кашлянуть? Не хочу испугать его.

Почувствует ли он, что я здесь?

В этот момент мне в голову пришла ужасная мысль – словно удар судьбы в лицо.

Вдруг это Астерион? Это может быть он?

Здесь явно не кабинет военного. Человек передо мной не был одет в форму, а скорее выглядел деревенским сквайром. На нем был твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях, и по воротнику рубашки я определила, что она пошита из хлопка и родом с Джермин-стрит