Потом нас отпустило, миссис Мюллет повторила слово «преступления», и мы опять захохотали.
Никогда в жизни я не чувствовала такой близости с другим живым существом. Сильный и пугающий новый опыт.
– Мне надо наверх, – сказала я. – Отнесу Ундине чай.
Миссис Мюллет покачала головой.
– Я позабочусь об этом, – сказала она. – Бегите и хорошенько изучите мои рисунки.
Именно этим я и планировала заняться. Эта женщина сверхъестественно умна. Такое ощущение, что она обладает всеми силами ведьм из шотландской пьесы, только не хихикает, как они.
Она грандиозна. Да, это слово, которое я пыталась подобрать: грандиозна.
11
Вернувшись в лабораторию, я положила блокнот на стол дядюшки Тара и взяла увеличительное стекло. И снова поразилась проработанности рисунка. Как это бывает у самых талантливых художников, ее зарисовки выглядели так, будто их сделали за пять минут, хотя на самом деле это не так. В них чувствовались благородство и легкость пера, свойственные чернильным рисункам Эрнеста Шепарда в «Винни Пухе».
Например, пальцы покойного майора Грейли – не расслабленные, как можно ожидать у трупа, но слегка согнутые, словно указательный палец снайпера на курке: напряженные в агонии мышцы жертвы отравления – эскиз миссис Мюллет говорил об этом так же ясно, как газетный заголовок.
Она отразила легкую потертость воротника и отпечаток стремительно надвигающейся смерти на коже.
Я облизнула большой палец и перелистнула страницу. Дальше, кроме тела майора, были изображены предметы обстановки: стол, стул, буфет. Банка из-под консервов. Она зафиксировала даже следы рвоты на плитке.
Миссис Мюллет явно побывала там до того, как предприимчивая Мэри Белтер сделала уборку. Побывал ли кто-то еще на кухне коттеджа «Мунфлауэр» между ее визитом и моим, помимо полиции?
Столько вопросов, которые нужно обдумать. Разложить по полочкам. Иногда я хочу, чтобы у меня было две головы, чтобы думать о двух вещах одновременно. Подозреваю, что это величайшее упущение в создании человека.
Внимательно изучая рисунки, я заметила кое-что, не виденное ранее: пятно на полу рядом с рукой мертвеца. Миссис Мюллет набросала его едва заметными движениями карандаша – что-то, по рисунку похожее на вафлю, намек на пересекающиеся линии.
У меня в голове что-то щелкнуло. Следы ног!
Стоило подумать о второй голове, как она действительно у меня выросла. Не знаю, что это – шестое чувство или подсознание, но я вознесла хвалу небесам.
И это сработало! Через секунду мой второй мозг выдал еще одну мысль: я уже видела этот рисунок на обуви, и видела его совсем недавно. Но где?
Отрастив вторую голову, мой мозг фонтанировал вопросами. Подтверждает ли рисунок миссис Мюллет, что она не подметала пол в коттедже «Мунфлауэр»? Станет ли человек фиксировать жизненно важную улику на бумаге и потом уничтожать оригинал? Или уничтожит его в любом случае, осознавая, что никто и никогда не заподозрит его в подобной нелогичности?
Иногда ответов нет. А порой их слишком много.
Разумеется, ответ всегда под рукой. Я покажу рисунок Доггеру.
Легкой походкой Мойры Ширер в «Красных башмачках» я слетела по лестнице и выпорхнула во двор. Не хочу привлекать лишнее внимание и показываться на кухне. Но Доггера в оранжерее не оказалось, не было его и в каретном сарае. Я помчалась к огромным лугам, которые мы называем Висто, – это несколько акров земли, заросшей растительностью и украшенной разрушающимися статуями. Когда-то здесь были безупречные георгианские пейзажи.
Доггера нигде не было. Может, у него очередной эпизод? Хотя он не страдал от них уже много месяцев, это может случиться в любой момент, и в таких случаях Доггер превращается в беспомощное создание, воющее на луну. Пытки и плен во время войны надломили его, и я порой задумываюсь, может ли хоть когда-нибудь наступить исцеление. Фурии не дремлют.
В тот ужасный день, когда я наткнулась на Доггера в садовом сарае и обнимала его, пока он приходил в себя, он повторял одно и то же.
«Меня зовут Шалтай-Болтай. Мое звание – капитан. Мой серийный номер…» – прошептал он, перед тем как упасть мешком на пол, и я убаюкивала его, пока он не уснул. Тогда он проспал восемнадцать часов. Я не хотела тревожить его, поэтому принесла подушки и его старое армейское одеяло из дома и укрыла от ночной прохлады. Утром я всем сказала, что он уехал по делам, что было в какой-то мере правдой. Впоследствии он не помнил ничего из этого эпизода.
Сейчас, охваченная беспокойством, я понеслась обратно в его комнату. Постучала, но ответа не было. Я подергала ручку, и дверь медленно открылась. Я вошла и выдохнула. Пусто.
Я уже собиралась уходить, когда мое внимание привлек клочок бумаги. Точно в середине кровати лежала записка.
«Мисс Флавия, я позволил себе позаимствовать “Роллс-Ройс”, чтобы навестить друга.
Искренне ваш,
Старина Доггер. Излучает приличия каждой клеткой. Слов не слишком много и не слишком мало. Он знал, что я буду беспокоиться за него и первым делом зайду в спальню. И не хотел, чтобы эту записку увидел кто-то другой.
Должна признаться, мне сразу стало любопытно, кто этот друг. Единственный друг Доггера, кого я видела, – это Клэр Тетлок, поразительное создание, знавшее Доггера в другой жизни – давным-давно, как они сказали. Но Доггер вряд ли стал бы советоваться с ней по делу об убийстве палача. Или нет? Посмотрим.
Я пришла к выводу, что для себя Доггер представляет такую же загадку, как и для меня. В результате пережитых испытаний его разум то возносился ввысь, то падал на самое дно. И эти два состояния были как две стороны шиллинга – вечно соединенные и обреченные на то, чтобы сменять друг друга целую вечность до самого конца.
– Опять вынюхиваешь, Флавия?
Ундина. Опять.
Я резко развернулась, растерявшись и одновременно недовольная, что не услышала ее шаги. Я что, глохну?
– Я тренируюсь ходить в носках, – продолжила Ундина. – Так удобнее подслушивать. Еще я ищу способы подлизаться к тебе, поэтому помогу найти твоего Астериона. Кто он такой, в конце концов?
– Это мифическое создание, живущее в подземном лабиринте на острове Крит. Попроси Даффи прочитать тебе статью в энциклопедии.
– Мне не нужно просить Даффи. Я сама могу это сделать.
– Я знаю, – сказала я, – но все равно попроси. Она хочет чувствовать себя нужной.
– Ты пытаешься от меня избавиться, да? – спросила Ундина.
– Да, – призналась я. – А теперь иди и преследуй Даффи. У нее слабость к шпионам.
– Не могу, – отказалась Ундина.
– Почему?
– Она со мной не разговаривает.
– Неужели? – удивилась я. – И что же случилось?
– Разве ты не помнишь происшествие на День Святой Троицы?
– Как я могу забыть! Ты заорала «Бу!», когда мы пели «Приди, святой дух». Викарий попросил тебя удалиться. Тебе должно быть стыдно.
– Что ж, но мне не стыдно. Я сказала им, что меня заставила это сделать Даффи. Сказала, что это шутка и они ничего не понимают.
Я вздохнула.
– Что же ты за человек такой?
– Я умная и сообразительная девочка. У меня доброе сердце и не такая уж и недостойная душа. Я однажды сказала это архиепископу Кентерберийскому. Прямо в лицо.
У меня сердце замерло.
– Ты видела архиепископа Кентерберийского?
Ундина кивнула.
– На приеме в саду. Ибу представила меня со словами: «Моя маленькая стигма».
Я едва сдержалась, чтобы не обнять ее. Каким же чудовищем была Лена де Люс? И каким чудовищем вырастет ее дитя?
Но вместо этого возразила:
– Ты шутишь. Никто не будет так говорить.
– Ибу так и сказала. И когда мы ушли, она заявила, что, по словам сэра Артура Шипли, даже архиепископ Кентерберийский на пятьдесят процентов состоит из воды.
Сэр Артур Шипли, насколько я помню, – первейший в мире авторитет по паразитарным червям.
– Вот что тебе скажу, – начала я. – Как насчет того, чтобы пособирать для меня бледные поганки? Они очень нужны мне для одного эксперимента.
На самом деле я ни в чем таком не нуждалась, но прозвучало искренне. Я твердо верю, что бледные поганки украшают комнату, и поэтому всегда держу эти чудеса природы у себя в комнате в небольших вазочках для услаждения взора. Ундина радостно убежит, размышляя о злодеяниях, я останусь одна и спокойно продолжу расследование.
– И в процессе сбора, – продолжила я, – не суй пальцы в рот. Кстати, я подумала, возьми перчатки из оранжереи, понятно тебе?
– Эгег-ей! – воскликнула она и испарилась. Топот ее ног вскоре стих, и этот звук мне что-то напомнил, но я никак не могла вспомнить, что именно.
Почти сразу я начала беспокоиться. Кто в своем уме посылает ребенка собирать смертельный яд? Но потом я решила, почему нет. В жизни каждой девочки случаются моменты, когда ей нужно доверять; моменты, когда ей нужно дать хоть немного свободы. Это все равно что первый раз сесть на велосипед или обнаружить, что можно ехать без руля. Я и сама это делала, так ведь? Хотя это стоило мне синяка под глазом и поездки в Лондон к этому ужасному дантисту на Фарриннгтон-стрит.
К счастью, «Глэдис» хоть и влетела в изгородь, но не пострадала, и реальный ущерб был нанесен только моим зубам и отцовскому кошельку.
Я дотронулась до лица и почувствовала, как мои губы складываются в улыбку. Ундина сделает все на отлично, и меня не посадят за человекоубийство.
Я подошла к восточному окну и выглянула наружу почти с любовью. Фигурка Ундины с плетеной корзиной в руке стремительно удалялась по направлению к деревьям.
Упоминание о сэре Артуре Шипли (как странно, что она запомнила его имя) навело меня на мысль о том, что сэр Артур не только был дважды вице-канцлером Кембриджского университета, но и автором нескольких дюжин публикаций по зоологии. Как минимум одна их них, «Жемчуг и паразиты», имелась в библиотеке дядюшки Тара. Несмотря на заманчивое название, я пока не нашла времени прочитать ее. Если только я найду ее сейчас…