лаза Ундине.
– Сосисками! – воскликнула она.
– Нет, – улыбнулся Доггер. – Каждые девять лет ему присылали людей. Четырнадцать мальчиков и девочек. Или это были девять мальчиков и девочек каждые четырнадцать лет?
Благослови тебя господь, Доггер, подумала я.
Ундина задергалась от волнения. Подобные мерзкие факты интересуют девочек в определенном возрасте, но у мальчиков этот интерес не проходит никогда.
– Какая часть Минотавра была быком? – уточнила она.
– Только голова, – ответил Доггер. – В остальном он был человеком.
– Батюшки! – сказала она. – Дыхание быка! Должно быть, это было ужасно для тех мальчиков и девочек.
– Да, – согласился Доггер, – полагаю, так и было.
– Дыхание быка! – повторила она. – Мы можем дистиллировать его и продавать как одеколон. «Вечер на Кноссе». Мы будем как сыр в масле кататься.
Повеяло незримым присутствием Карла Пендраки.
Но когда разговор ушел в сторону от каннибализма, я увидела, что Ундина заскучала. Она встала со своего ведра и начала бродить по оранжерее, перебирать различные предметы и озираться в поисках чего-нибудь еще интересного.
Она начала возиться с викторианской вазой, стоявшей раньше в спальне моей матери Харриет. Доггер всегда ставил в нее свежие цветы.
– Смотрите! – внезапно сказала она. – Дождь закончился.
Мы так погрузились в историю о быке и лабиринте, что даже не заметили.
– Теперь я пойду за грибами, – объявила она. – После дождя они будут расти как водоросли.
– Ты перемажешься, – заметила я. – Обуглившаяся трава – это страшная грязь.
Ундина резко хохотнула.
– Я уже в грязи, – сказала она, и это правда. С этой логикой не поспоришь. Ее платье и джемпер были испачканы сажей, лицо выглядело как у театрального шута. Миссис Мюллет будет вздыхать и вздымать руки к небу.
Маловероятно, чтобы поджигатель до сих пор скрывался в лесу. Доггер улыбнулся, и это означало разрешение.
Ундина бросилась к двери, потом остановилась и оглянулась.
– Ибу просто обожала бледные поганки, – сказала она, как будто ей это только что пришло в голову. – Она называла их «мои прыщавые мастера уговоров» и смеялась.
У меня кровь застыла в жилах, и я не удивлюсь, если Доггер тоже похолодел.
– Удачной охоты, – выдавила я. – Не забудь корзинку.
Когда она ушла, повисло долгое молчание. Доггер первым нарушил его.
– Она скучает по матери, – сказал он наконец.
Я смогла только кивнуть. Я тоже скучала по матери, но сейчас не время поднимать эту тему.
Я все еще грелась в теплом свете дружбы, но вскоре оно сменилось ощущением, будто все рушится.
Пришло время рассказать правду. Всю правду. Я не помню, когда я последний раз это делала. Словно адвокат защиты в Олд Бейли, спрятавший длинные пальцы под лацканы пиджака, я привыкла скупо делиться лишь теми фактами, которые требовала ситуация.
– Доггер, – начала я, – мне надо кое в чем признаться. Я была не до конца честна с тобой.
– О? – удивился Доггер.
Должна ли я рассказать ему и нарушить слово, или мы продолжим жить дальше с невидимым клином, вбитым между нами?
Я бросилась в омут с головой.
– Миссис Мюллет призналась мне, что в молодости майор Грейли ухаживал за ней. Но пожалуйста, Альф не должен узнать. Он безумно ревнив.
Доггер ненадолго уставился в затуманенное окно, потом посмотрел мне в глаза.
– Да, – сказал он. – Я знал об этом.
– Она тебе тоже рассказала?
– Логика требует, чтобы я молчал, – сказал Доггер.
Вот оно что: кожура еще одного банана, которую нужно переступить. Еще один спор – за и против, секреты и добродетельная дружба.
– Жизнь – это не терновый куст, да, Доггер?
– Да, мисс Флавия, это наверняка.
– Я ужасно хочу показать тебе кое-что, – внезапно сказала я, охваченная приступом дружелюбия. – Сбегаю в дом и принесу. Подождешь здесь?
Доггер кивнул, и мне снова вспомнилось, как масштабно он умеет молчать. Он излучал спокойствие, словно был высечен в камне. В этот миг он напомнил мне какого-нибудь великого каменного фараона в Луксоре, за исключением того, что Доггер восседал на ведре.
– Я мигом.
Влетела в дом, понеслась в лабораторию, схватила блокнот миссис Мюллет и рванула обратно. Я никого не видела и не слышала. Дом с тем же успехом мог быть покинут.
Доггер сидел там, где я его оставила. По всей видимости, он не пошевелил ни единым мускулом.
– Посмотри, – сказала я, сунув блокнот ему в руки.
Он до безумия медленно листал страницы, то и дело снова возвращаясь к предыдущим рисункам.
– Майор Грейли, – сказал он. – Я узнаю его. Кто это нарисовал?
Значит, он не в курсе.
– Миссис Мюллет, – сказала я.
Доггер тихо присвистнул. Я взяла на заметку, что нужно попросить его научить меня так делать. Этот свист таил в себе бездну возможностей, множество полезных функций, словно нож бойскаута.
– О чем ты думаешь, Доггер?
– Ни о чем, – ответил он. – У меня нет ни одной мысли.
– У меня тоже, – призналась я.
– Наша миссис Мюллет – женщина обширных и зачастую неожиданных талантов, – сказал он. – Не то чтобы это была новость для нас… Конечно же.
– Конечно же, – повторила я.
– Полиция это видела? – спросил он, снова листая рисунки и переворачивая их в разные стороны.
– Нет, – ответила я, – во всяком случае, насколько мне известно. Думаешь, мы должны отдать это им?
– Да, – сказал Доггер, и мое сердце упало. – Но только когда мы сами выжмем отсюда все возможное.
Я вскочила на ноги и придвинула свое ведро поближе к Доггеру.
– Отсюда и из миссис Мюллет, – уточнила я.
12
Бывают моменты, которые ты будешь помнить, пока небо не упадет на землю, и это один из них. Иногда мы не ценим и даже не осознаем эти бесценные моменты, а потом сожалеем.
Но на этот раз все было иначе. Я сразу же ощутила прикосновение ауры дружбы, как я это называю, и обхватила себя руками.
Мы склонились над рисунками миссис Мюллет.
Доггер сразу же обратил внимание на след.
– Ах да, – сказал он. – Изделие для американской армии. Разновидность номер два. Овальная подошва. Тринадцать гвоздиков в каблуке вместо металлических шипов. В лесу были такие же отпечатки.
– Отличная работа! – сказала я. – Ты меня поражаешь, Доггер.
– Не забывайте, – заметил он, – у меня огромный опыт по части мужской обуви.
Я восхищенно сложила руки.
– Вы также должны помнить, что именно такие сапоги мог носить чиновник, ростовщик и, судя по тому, что нам известно, уборщица.
– Или Минотавр, – сказала я и сразу же пожалела о своих словах.
– Или Минотавр, – отозвался Доггер, его лицо ничего не выражало.
Знает ли он? Знает ли он?
Наверняка он слышит, как мысли вытекают у меня из ушей, настолько громко я думаю.
– Хотя сапоги явно наводят на определенные мысли, они ничего не доказывают, – сказал Доггер. – Можно вспомнить лошадиные подковы в Шерлоке Холмсе, которые имитировали копыта коровы.
– Неужели кто-то будет делать это в реальной жизни? – спросила я.
– О да, – ответил Доггер. – Намного больше, чем в литературе. В книгах герои должны быть правдоподобными. В жизни такого правила нет.
Он снова сосредоточился на рисунках миссис Мюллет.
– Важно обратить внимание на едва заметное оцепенение челюсти, – продолжил он, – и миссис Мюллет прекрасно его передала. Передача цвета безупречная. Еще пятнадцать – двадцать минут – и она бы не увидела эти очертания мышц. Надо отдать ей должное.
И с этими словами он закрыл блокнот.
– Что еще мы могли упустить? – встревоженно спросила я.
– Многое. – Он улыбнулся. – Но, боюсь, мои обязанности перед нанимателями являются для меня приоритетом.
Его слова заставили меня вздрогнуть. Со временем я стала воспринимать Доггера как члена семьи, и напоминание о том, что он наемный работник, было словно ушат холодной воды, выплеснутой мне в лицо.
То, что один из его нанимателей, это я, делало ситуацию еще хуже.
– Все в порядке, Доггер. Я тебя отпущу.
– Чрезвычайная доброта с вашей стороны, мисс Флавия, – сказал он, – и я запомню ваше предложение. Однако нужно помнить: неважно, кто наниматель, важнее всего долг.
Я закусила нижнюю губу, выдыхая сквозь зубы.
Именно это сказал отец, подумала я. У долга все карты в руках, и выше только Бог со своим джокером и всеми тузами.
Мне надо побыть одной.
– Разумеется, – сказала я с солнечной улыбкой, которая стоила мне всех моих сил. – Пойду готовиться к возвращению Ундины с бледными поганками. Я умираю от нетерпения опробовать новый анализ, который покажет реакцию на все три токсина.
Доггер прикоснулся к своей шляпе, от чего мне стало еще грустнее, и по дороге домой пыталась сдержаться и не перейти на бег.
Я не успела подняться по лестнице, когда услышала голоса в библиотеке. Я перешла в режим подслушивания и на цыпочках подкралась к двери.
Приложила ухо к деревянной панели.
За дверью обсуждали американского писателя Дж. Д. Сэлинджера.
– «Над пропастью во ржи»? – вещала Даффи. – Мне доводилось читать образчики прозы получше – даже на этикетке от банки с соленьями. И это даже лучше, потому что потом есть что пожевать.
Вынуждена с ней согласиться. Нас заставили читать эту книгу в рамках приходского книжного клуба. Ее предложил Фейн Уикли, прыщавый молодой человек, полный иллюзий насчет собственного интеллекта. «Это необыкновенно блестящий дебютный роман», – спорил он с викарием, сомневавшимся в уместности данного произведения. Впоследствии Даффи сказала мне, что Фейн позаимствовал эту цитату из газетной рецензии, но его искренность и, возможно, прыщи одержали в тот день победу, и нам пришлось читать эту тягомотину. Я надеялась, что меня попросят высказать свое мнение, но нет. Если бы это случилось, я бы сказала, что любая книга объемом больше двухсот пятидесяти страниц без единого упоминания о химии и отравлениях – бесполезная трата времени.