Генко вошла в деревню в облике Нисиямы Кику. Проходя мимо домов и торговых лавок, она как бы невзначай смотрела на собак. Стоило ее взгляду упасть на животных, как те, признавая более сильного соперника, принимались испуганно скулить и медленно пятиться.
Вот только сама Генко подспудно хотела поступить также: спрятаться, скрыться – не для спасения своей шкуры, а чтобы уберечь лисиц от неминуемой гибели. Падут не все, но Генко уже оплакивала тех, кто покинет ее. Она прожила в этом мире слишком долго, чтобы тешить себя иллюзиями, что все вернутся домой целыми и невредимыми.
Вонь становилась все более невыносимой, и Генко невольно задумалась о том, как люди могут ее не чувствовать. Впрочем, человеческая память и чувства всегда были похожи на треснувшее ведро, из которого вытекала порой действительно нужная и полезная информация. Подавляющее большинство людей забывало о встрече с ками и ёкаями уже на следующий день. Они знали или предполагали, что видели что-то, но не помнили деталей. Это и поддерживало веру в богов, и давало тем силу: ощущения присутствия ками было достаточно, чтобы сохранять преданность людей, а забыть ёкаев значило сосредоточиться на молитвах, но не страхах. Да и что касается плохой памяти… она чаще всего спасала людей от кошмаров и сломленных потрясением жизней.
Хотя были и те, кто действительно знал и видел правду. Чаще всего ими оказывались люди, которые в итоге становились каннуси, мико или оммёдзи. Ну и буддийские монахи да просветленные, конечно же, но Генко не любила о них думать. Эти ханьские веяния, которые проникли когда-то в земли Империи Солнца и вытесняли власть богов, вызывали у Генко смешанные чувства злости и любопытства, а также смирения. В конце концов, ничто в этом мире не было вечным, и даже самые старые ками однажды покинут этот мир.
Сосредоточившись на поставленной цели, кицунэ перевела дыхание, пытаясь успокоить взволнованное сердце.
Демонов действительно было трое. Туманная завеса скрывала истинный облик, являя людям не кровожадных и жестоких они, а трех уставших и могучих самураев. Люди смотрели на воинов с опаской, любопытством и даже долей доброжелательности. Местных не особо интересовала развернувшаяся за пределами деревни война. Какая разница, кто у власти, пока обычные люди могут и дальше возделывать землю, собирать урожай и воспитывать детей? Только бы размер дани не повышали сверх меры да не гнали на каторжную работу.
Генко сдержала раздраженное рычание. Люди и их наивность! Обида полыхнула в сердце, но Генко привычно ее подавила. Самураи, якобы защищающие страну, казались людям героями, а кицунэ, помогающая деревне, – непримиримым врагом. Вот и вся суть человеческой души.
Они заметили ее. Генко даже не пришлось приближаться, чтобы привлечь внимание. Троица жадно втягивала носами воздух и жутко склабилась, предвкушая легкую добычу и желанное мясо кицунэ. Они явно пришли сюда именно за ней, вот только Генко не собиралась так просто сдаваться.
– Боюсь вас разочаровать, вот только лисье мясо жесткое и практически безвкусное. Жира в нем почти нет, сплошные мышцы. Уж лучше поищите кроликов или оленей, – произнесла Генко, внимательно глядя на демонов.
– Мы предпочтем убедиться лично, – клыкасто улыбнулся один из они.
Люди шли мимо, словно не видели и не слышали происходящего. Генко сделала глубокий вдох, выдохнула и коротко произнесла:
– Тогда сначала догоните меня.
Резко развернувшись, кицунэ обратилась черной лисой и помчалась в сторону леса, намереваясь завести они на гору, где был убит один из деревенских. Тяжелый топот за спиной свидетельствовал о том, что ее предложение было принято весьма охотно.
И Генко как-то устало задалась вопросом: отчего же менее чем за месяц на нее нападают уже второй раз?
Глава 6. Кагомэ, кагомэ…
Уэно Тетсуя медленно выдохнул, из-за чего в морозном воздухе на мгновение повисло облако пара, и, упираясь пятками в покрытую инеем прошлогоднюю траву, выровнял стойку согласно указаниям старого самурая. Никто уже и не помнил, как старик появился здесь. Он прибыл в деревню ронином, не сумевшим уберечь собственного господина от гибели. Эти слухи принесли из ближайшего города те, кто ежегодно отвозили налог рисом, но кто первым сказал об этом сиракавцам и насколько это было правдой, никто точно не знал. Потому почти все деревенские старались держаться от него на расстоянии, несколько опасаясь замкнутого и отстраненного мужчины. Изгоем старик не стал, но и в компанию не влился, предпочитая ковать клинки на окраине деревни да распивать саке вечерами.
Общения с ним жаждал только Тетсуя.
Еще совсем юнцом Тетсуя остался сиротой. Его родители возвращались со столичного рынка, когда на них напали бандиты. Заботу о мальчике взял на себя одинокий сосед Ясуо. Он был вдовцом: жена его никогда не славилась крепким здоровьем и однажды просто не перенесла особенно холодную зиму. Сыновья давно уже выросли и покинули деревню. Очевидно, Ясуо было одиноко, и потому заботы о молодом и буйном Тетсуе он взял на себя, к огромному облегчению большей части деревни и тем более – тетки по отцовской линии, которая и без него имела четверых детей.
Около года пытались найти они общий язык, чтобы хоть как-то поладить. Тетсуя был озлобленным и жаждал мести за смерть семьи; старик же утверждал, что Тетсуя скорее сам сгинет в поисках, чем найдет виновных. В итоге долгим путем проб и ошибок, преодолевая недопонимание, Ясуо все же смог расположить к себе мальца. Ясуо учил его гончарному делу, и Тетсуя старался, пусть и получалось у него с трудом. Но однажды Тетсуя встретил на рынке ронина. С тех пор глина была позабыта, а в голове Тетсуи поселилось желание овладеть клинком.
В конце концов, от жажды мести он так и не отказался.
Ронин производил впечатление человека отчужденного, неприветливого и сначала остался глух к просьбе вспыльчивого мальчишки, но после недолгих размышлений изменил свое решение. Первые уроки оказались слишком сложными для Тетсуи: меч, пусть и деревянный, был неудобным и тяжелым из-за вбитой в клинок металлической пластины, стойки – неуверенными, а тренировки на выносливость выматывали больше, чем работа в поле. И так продолжалось изо дня в день. Примерно спустя месяц Тетсуя хотел уже бросить начатое. Близился цую[43], а это значило, что наступало время второго посева риса. С рассветом Тетсуя шел на поле, где работал с Ясуо, вечером брел к самураю и до поздней ночи тренировал махи мечом, чтобы на следующий день все повторить сначала.
Прошел еще месяц, а Тетсуя так и не оставил занятия. Рис был высажен, сезон дождей в этом году обещал затянуться, рынок работал с перебоями, и никто не мешал Тетсуе заниматься полюбившимся делом. Он знал, что большинство сиракавцев осуждали его за нехарактерный для местных интерес к владению клинком. Только Ясуо качал головой, но не спорил, принимая решение Тетсуи, за что тот был ему благодарен.
Ронин, имени которого никто не знал, стал известен как сенсей Тетсуи. Отношение к нему деревенских это не изменило, они и дальше продолжали держаться с ним отстраненно, но прежнего осуждения, когда Тетсуя стал учеником, больше не было. Все смирились с положением дел. Мужчины даже порой хвалили молодого Тетсую, поощряя его желание научиться постоять за себя и защитить близких в случае необходимости.
Вот только единственный близкий человек Тетсуи скончался. Безжалостно убитый проклятой лисой.
Тетсуя сделал слишком широкий замах и едва не потерял равновесие, за что тут же получил длинным бамбуковым шестом по икрам.
– Ты должен сохранять покой во время боя. Злость застилает взор, ты перестанешь видеть возможности – и в итоге упустишь шанс провести удачную атаку, – отчитал его сенсей.
Тетсуя поморщился, но смолчал и только кивнул. Он знал это, знал! Но оказалось так сложно контролировать свою ненависть. Всем было известно, что лиса когда-то погубила нескольких сиракавцев и даже одну мико, и они ожидали, когда же ее гнилая натура вновь проявится. Но никто не знал, что кицунэ будет жестока настолько.
Сенсей недовольно поджал губы, видя, что ученик не особо проникся его словами, и предпочел закурить. Тетсуя поморщился. Страсть учителя к табаку была широко известна, но не приветствовалась в Сиракаве. Тетсуя за столько лет обучения так и не привык к удушливому дыму, что вдыхал и выдыхал сенсей.
Длинная дымная трубка – кисэру – была ловко и быстро наполнена измельченным табаком, который учитель тут же поджег, но втягивать в себя дым не торопился. Он задумчиво смотрел на Тетсую, словно не мог определиться, что ему делать со своим учеником. В итоге так ничего и не предприняв, он бросил только короткое «еще раз» и затянулся.
Тетсуя снова принял стойку и начал тренироваться. Освободиться от гнева оказалось сложно, но он пытался. Движения были медленными, но уверенными, отработка шла не на скорость, а на точность, но спустя всего несколько минут сенсей прервал занятие.
– Твои ката[44] сегодня ужасны. Мысли не с мечом, а с ненавистью. Бесполезно тебя чему-то учить. Ты был более собранным, когда пришел ко мне впервые, чем сейчас, – твердо произнес ронин, выдыхая клубы дыма.
– Сенсей, я…
– Я слышал, как ты достаешь свой клинок из ножен. Это неприемлемо.
Тетсуя стыдливо покраснел. Правильно извлекать катану он научился еще пару лет назад – не издавая ни звука, чтобы противник видел и слышал, что ты действительно талантливый воин. Но если учитель действительно различил звук удара меча среди привычного деревенского шума…
– Я прошу прощения, сенсей, – поклонился Тетсуя, опустив голову, чтобы не было видно его горящих от унижения щек.
– Тебе еще столькому учиться…
Ронин не договорил. Он удивительно резко для столь почтенного возраста встал, и взгляд его устремился куда-то вглубь Сиракавы. Тетсуя застыл в нерешительности и тревоге: поза учителя выражала готовность вступить в бой, ожидание грядущего сражения.