Хуже всего приходилось людям. Они бросали оружие, падали на землю, застывали, и казалось, что их сердца не выдержат. Некоторые, более сильные духом, пытались отползти подальше, кое-как пятились, но не могли избежать силы, что вырывалась из Ёми и давила на них.
Генко дышала с трудом и как-то отстраненно, словно не она наблюдала за тем, как один из молодых каннуси поднял руку с зажатым в ней танто и одним движением полоснул себя по горлу. Несколько оммёдзи схватились за голову и раскачивались из стороны в сторону, охваченные безумием. Еще один человек вспорол себе живот, кто-то бросился прямиком под ноги они, и те сбили его, затоптали, ломая своим весом тело несчастного.
Люди теряли рассудок. Не каждый ками мог находиться в Ёми и вернуться оттуда без последствий для разума.
Воинственный клич Сусаноо прорезал туман, окутывающий сознание. Генко встряхнула головой, посмотрела на Сусаноо и впервые испытала к нему что-то похожее на благодарность и благоговение. От него исходил свет – яркий, сильный, намного больше и могущественнее того, что был дозволен Небесами спустившимся на землю богам. Но это помогало. Аура Сусаноо постепенно покрывала людей, заставляла их прийти в себя и отступить от сосредоточия зла. Божественная ки насыщала людей энергией так, что они не могли с ней справиться в должной мере и горели изнутри, как в лихорадке. Но они оставались живы.
– Уходите! – Инари выступила вперед, изливая свою силу. Удвоенная энергия богов подавляла, выжигала воздух, но люди вставали на дрожащие ноги и уходили, бежали, кто мог, покидая место столкновения демонов и богов.
На фоне ночи ярким росчерком полыхнула молния, и в небе разнесся раскат грома. Было неясно, злятся Небеса, или же Сусаноо больше не сдерживался и призывал стихию на помощь.
Из врат Ёми повеяло могильным холодом, вслед за которым раздался протяжный, заунывный вой и плач. Они слышались издалека, как мелодия незаметных музыкантов во дворцах, но рык – чудовищный, грозный, вызывающий ощущение грядущей погибели – приближался. Земля задрожала. Чьи-то тяжелые, грузные шаги раздавались все ближе и ближе, и даже боги поспешили попятиться.
Генко все еще сидела перед Озему, прижимая к себе остывающее тело Джуничи, и пыталась найти силы двигаться. Она должна встать, должна вернуться к своей богине, остаться в живых, должна хотя бы еще раз увидеть Йосинори!
С болезненным шипением Генко положила старика на землю и с трудом поднялась на ноги. Неожиданные, мягкие объятия Бьякко позволили ей немного расслабиться, ровно настолько, чтобы сестра увела ее подальше от замершего Озему и разверзающегося кошмара. Грохот становился все ближе, и Генко не хотела даже думать о том, кто мог издавать такой шум.
И все равно получила ответ. За спиной Озему, заполонив собой весь проход, появились три чудовищного размера фигуры. Исходившая от них энергия была не просто подавляющей, она во много раз превосходила силы всех, кто находился сейчас в лесу, будь то ёкаи, духи и даже сами боги. И словно этого было мало, первый из троицы занес ногу над трепещущей тьмой, что разделяла мир живых и мертвых, и с некой настороженностью сделал первый шаг.
Бьякко и Генко, только добравшиеся к Инари, рухнули на колени, судорожно глотая воздух, ставший на вкус тухлым и затхлым. Бьякко закашлялась, из глаз ее брызнули слезы, а лицо выражало такой ужас, которого Генко прежде никогда не видела у младшей сестры. Бьякко отпустила ее, тут же свернувшись в комок и буквально зарываясь в землю. Рот ее раскрылся в безмолвном крике, пока вся она от ушей до кончиков хвостов дрожала.
– Госпожа?.. – прохрипела Генко, поднимая взгляд на богиню.
Инари не была в ужасе. Но в ее глазах читались недоверие и возмущение. Губы богини сжались в тонкую линию, брови нахмурились, из-за чего между ними на прежде идеально гладком лбу образовалась глубокая складка. Она так крепко сжала в ладони тэссэн, что тот грозил сломаться, хотя и был выкован на Небесах.
– Это одно из воплощений бога грома Царства мертвых – Райдзина, – проговорила Инари. – Трое из них вместе с Восемью чудовищными женщинами Ёми гнались за Идзанаги-сама, когда он пытался выбраться из их мира.
Нервный смешок сорвался с губ Генко, она перевела взгляд сначала с богини на сестру, а после на воплощение Райдзина. Он походил на скалу. Черты лица его были грубыми и угловатыми, как неаккуратно высеченное лицо статуи. Шаги напоминали шум камнепада, и любое движение отзывалось жутким скрежетом, от которого хотелось зажать уши.
– Горное божество, – догадалась Генко и облизнула пересохшие губы.
Позади Горного воплощения, извергая редкие язычки пламени, стояло Огненное божество. Своим жаром оно опаляло того, кто, очевидно, был Земляным воплощением – кожа его от близости с пламенем трескалась и осыпалась, но на ее месте быстро нарастала новая, чтобы цикл повторился вновь.
Они не выживут, если эти трое божеств покинут Ёми. Мысль пришла в голову Генко неожиданно, но на удивление спокойно, как если бы сейчас вокруг нее не замерли в нерешительности ками, а большинство демонов и духов не ревели от отчаяния и ужаса, не в силах справиться с подавляющей энергией Царства Желтых вод.
Они умрут. Все, даже боги, если не уничтожить Озему, который открыл врата. Вероятно, он был ключом, потому что так и стоял на месте, с пустым взглядом и застывшим в ярости лицом. Казалось, он даже не дышал, лишь тяжело опирался на воткнутую в землю нагинату окаменевшим изваянием.
Горное божество же пока не решалось выйти из врат, так и стояло, выставив вперед одну ногу и ожидая то ли гнева Небес, то ли нападения ками. Но не двигался никто, и только в небе бушевали гром и молнии, но ни капли дождя не сорвалось на землю.
В этот момент Генко поняла, что прежде обманывала саму себя. Тогда, всего лишь часом или двумя ранее, она верила, что убьет Озему любой ценой, даже если придется расплатиться собственной жизнью, но сейчас, когда это был ее единственный шанс уничтожить его… Она боялась. Ей не хотелось покидать этот мир. Эти горы и леса, в которых она жила так долго, что уже считала их своим домом и своей собственностью. Не хотела покидать Сиракаву, где ее ненавидели, но где она могла устраивать проказы, словно ей не было более тысячи лет. Она не хотела оставлять сестру, с которой чаще пререкалась, чем беседовала, и с которой не была особо близка, но все же любила той сестринской любовью, которая не поддавалась объяснениям. Она не хотела покидать Инари, к которой только вернулась, не настолько идеальной, как помнила Генко, но заменившей ей мать.
Но больше всего она не хотела уходить из-за Йосинори. Это было так несправедливо: вся ее жизнь сводилась к службе ками, но стоило ей найти что-то для себя, кого-то своего, как она не могла насладиться даже тем немногим временем, что отмеряла им человеческая жизнь.
Она даже не успела сказать Йосинори, как много он стал значить для нее за то недолгое время, что они провели вместе. Как быстро и легко он пробрался ей в сердце и остался там, как если бы всегда жил в нем, но отлучался и наконец вернулся назад. Генко жалела, что прежде отказала ему, глупо ссылаясь на то, что ее место рядом с Инари, что именно его жизнь коротка, заносчиво предполагая, что сможет пережить эту битву.
Она так хотела хотя бы сейчас увидеть его, а не перекошенное от злости лицо Озему, не три воплощения Райдзина, готовые выйти из Ёми и уничтожить этот мир. Она не хотела ощущать смерть, что была совсем рядом, пропитала воздух и впивалась в кожу, проникала в кровь и оседала на костях, грозя уничтожить ее в любую секунду.
И словно Небеса сжалились над ней в этот миг – крик Йосинори разнесся по полю боя, разрушая образовавшуюся тишину и на мгновение перекрывая гнев Небес.
Генко повернула лицо, как цветок, что следит за движением солнца, безошибочно и сразу находя его в толпе окоченевших демонов. Йосинори был цел. Незначительные раны на нем выглядели несущественными, а ореол золотого сияния, покрывающий тело, окончательно успокоил ее – божественная благодать вкупе с его собственными силами не позволят Йосинори пострадать и впредь.
Позади него, тяжело дыша и замерев, как и все остальные, стояли Аямэ и Карасу-тэнгу, и какая-то часть разума Генко с легкой грустью отметила, что Тетсуи с ними нет.
Грудь Йосинори высоко и часто поднималась после долгого бега, втягивая густой и едкий воздух. Его взгляд бегло прошелся по Генко, и тревога так отчетливо отразилась на его лице, что Генко едва вновь не пробрал нервный смех. При первой встрече она посчитала, что ему не занимать спокойствия, как буддийскому монаху, но стоило узнать его лучше – и она больше не могла этого утверждать.
Она знала, как выглядела сейчас. Лицо не с благородной бледностью, а скорее серое и изможденное, покрытое пылью, копотью и кровью. В облике было больше лисьего – торчащие вверх уши, мечущиеся во все стороны от беспокойства хвосты, руки… рука с когтистыми пальцами была полусогнута, готовая вцепиться противнику в глотку. Наряд тоже потрепало. Прежде всегда аккуратное кимоно залило кровью, рукава и подол безжалостно разодраны, хакама оплетали ноги.
Вряд ли бы сейчас хоть кто-то смог назвать ее красавицей, но Йосинори смотрел так, словно не видел никого другого, и от этого ей стало легче дышать.
Воздух изменился за мгновение. Генко тут же обернулась, вновь сосредоточиваясь на вратах. Исходящая от них энергия Ёми всколыхнулась, подалась вперед, черным туманом расползалась повсюду, сковывая движения. Ками возмущенно зароптали, кто-то закричал, Инари сморщилась и отступила от подбирающейся к ногам тьмы с чем-то похожим на зарождающийся в глубине глаз страх. Бьякко, что немного пришла в себя, дрожала от ужаса, плакала, но все равно заслонила собой богиню, заставляя свою Хоси-но-Тама отдавать больше энергии, чем могла. Это грозило сломать ее жемчужину и заодно убить Бьякко. Из-за этого сестра ярко сияла лунным светом, но надвигающаяся тьма замерла сама, извиваясь змеей, и не двигалась дальше.