Она не чувствовала ни единой части себя. Ноги и рука застыли, скованные болезненным спазмом, и продолжали гореть-гореть-гореть, и, казалось, этому не было конца.
Но вдруг Озему замер, а после безжизненно обмяк в ее руке. В ответ на это заревели вырвавшиеся из Ёми демоны: поднявшийся невесть откуда ветер затягивал их назад, возвращал в мир, откуда они прибыли, и ёкаи с духами вопили, вырывались вперед, отчаянно жаждали остаться в этом мире.
Все прекратилось неожиданно и резко, как оборвавшаяся тетива. Боль остановилась, воцарилась тишина, и с гор пришел запах ночной свежести. Генко едва ощущала это, дыша с трудом, хрипя, выталкивая из себя воздух, на губах оставался привкус крови и пепла. Звуки стали во много раз громче. Шелест листвы, движения присутствующих, легкие шаги, что становились к ней все ближе. Она слышала их с ужасающей четкостью, которая грозила сломать ее окончательно.
– Ты справилась, дитя мое.
Мягкая ладонь коснулась лба и подарила легкий покой и долгожданную прохладу. Ее пальцы разжались – и безжизненное тело Озему рухнуло наземь и раскололось, как глиняный кувшин. Порыв ветра подхватил то, что осталось от бога реки. Пронизанный скверной из Ёми, он не исчезал крупицами света, как остальные ками, а рассыпался пеплом, как демон, коим стал.
На короткое мгновение Генко ощутила, что парит, а после ее мягко опустили на землю. Рука Инари исчезла, унося с собой блаженную прохладу. Раздались торопливые, но нестройные шаги и хриплое, словно от плача, дыхание, а после ладони – грубые, мозолистые – обхватили ее лицо, и она ощутила покой.
Медленно, с трудом открыв слипшиеся от слез глаза, Генко не сразу смогла его увидеть, хотя и знала, что это Йосинори. Он мягко притянул ее к себе, укладывая голову на свое плечо. Генко с облегчением выдохнула и закашлялась. Кровь пошла горлом, заливая подбородок и разодранное кимоно, и какое-то время она не могла прийти в себя, переживая приступ с чувством, будто в груди все рвется на части.
– Генко… – тихо позвал ее Йосинори, и она повернулась к нему, перебарывая боль, гудящую во всем теле. – Ты…
Он обнял ее. Тихо притянул к себе, аккуратно придерживая за талию и плечи, и Генко обмякла в его руках, позволяя себе впервые за долгое время расслабиться. Капли влаги на лице заставили ее поднять взгляд. Со страхом Генко смотрела на то, как Йосинори плачет.
Рука двигалась с трудом. Слабость окутала все тело, поэтому поднять руку и мягко провести по щеке Йосинори пальцами, стирая слезы, было почти больно, но Генко стерпела.
– Прости.
Она замолчала, но улыбнулась, пытливо, ненасытно глядя на него, впитывая каждое мгновение, что осталось. Рассвет, поднимающийся после кровавой ночи, позволил лучше рассмотреть лицо Йосинори, чтобы запомнить нахмуренные черные брови, потемневшие глаза, высокую переносицу и тонкий нос, поджатые губы и острый подбородок. Сейчас в нем отчетливо виднелись лисьи черты, и поэтому он казался еще ближе, чем прежде. Не физически, но духовно.
– Нам пора. – Необычайно мягкий голос Инари прозвучал над их головами, но Генко не могла заставить себя отвести взгляд от лица Йосинори. – Ей нужно в Такамагахару. Возможно…
Инари не договорила, но Йосинори так резко вскинул голову и столь требовательно и жадно посмотрел на богиню, что Бьякко невольно выступила вперед. Глаза ее влажно блестели, но Бьякко решительно и гордо вскинула подбородок и с вызовом смотрела на Йосинори.
– Не жди многого, – тяжело вздохнула Инари, пряча ладони в рукава. – Ее Хоси-но-Тама сломана, и прежде никто не выживал после такого. В Такамагахаре она может либо обрести покой и переродиться, либо, но это маловероятно, если ее воля достаточно сильна, исцелиться.
Йосинори кивнул и вновь обратил взгляд на Генко. Она бледнела с каждым мгновением, но упрямо смотрела на него, медленно моргая. Отпускать ее было трудно. Склонившись над Генко, он прижался губами к ее лбу – сухому и горячему, а после с трудом встал, держа ее на руках. Ногу прострелило болью – и Йосинори покачнулся, но устоял, а после осторожно и аккуратно передал драгоценную ношу в руки Бьякко. Она не сводила с него глаз, словно ожидала атаки, но приняла Генко легко и бережно, прижимая к себе израненное тело.
Солнце поднималось все выше, вершины гор стали светлеть, а макушки деревьев засверкали золотом восхода. По лесу разнеслись птичьи трели, духи, участвовавшие в битве, растворялись в воздухе, ёкаи медленно разбредались, скрываясь среди деревьев, и только ками продолжали безмолвно стоять рядом с двумя людьми, полукругом собравшись возле Генко.
С раскатом грома с Небес спустилась золотая дорога, на которую тут же ступил Сусаноо. Он смерил нечитаемым взглядом погибших, осмотрел оставшихся ёкаев, а после вперился взглядом в Аямэ и Карасу-тэнгу, что стояли позади сгорбленного Йосинори. Бог нахмурился, но ничего не сказал и просто исчез, оставив после себя запах надвигающейся грозы.
Остальные боги последовали за ним сразу, и вскоре на поляне остались только Инари с Бьякко и Генко, Йосинори с Аямэ и Карасу-тэнгу.
– Я буду ждать тебя. Любое твое воплощение. – Обещание, сорвавшееся с уст Йосинори, легло на всех присутствующих легко, но в то же время твердо, как нерушимая клятва.
Генко еще раз улыбнулась – попыталась улыбнуться – и закрыла глаза. Грудь ее едва вздымалась, а тело в руках Бьякко казалось безжизненным. Сравнение ужаснуло Йосинори, и он сразу отмахнулся от него, впиваясь взглядом в возлюбленную.
Инари со своими кицунэ поднялась на золотую дорогу. Она величественно взирала на людей, коротко кивнула им и исчезла. Бьякко с Генко исчезли следом, оставив позади оммёдзи и ёкая.
– Я прослежу за ней. – Карасу-тэнгу поклонился – низко и торжественно, а после перевел взгляд на Аямэ. Она вздернула подбородок, ведя с ним молчаливую беседу, но в итоге отвела взгляд, обиженно насупившись.
Йосинори не знал, что между ними происходит, но сейчас думал не об этом. Все его мысли занимала Генко. Ее уставшее, измученное лицо и улыбка – последняя, которую он увидел, такая же, как в его пророческом сне, и он отчаянно желал увидеть ее еще хотя бы раз.
«Если Небеса или хотя бы один ками слышит меня, то знайте, что я молю, впервые в жизни молю вас: сохраните ей жизнь».
И одновременно с воссиявшим над миром солнцем золотая дорога, связывающая мир смертных и богов, растаяла, словно ее никогда не существовало.
Эпилог
– Я думала, что в этом году праздник будет более скромным, да и людей поменьше, а вышло наоборот. – Аямэ хмуро осматривала пеструю толпу, лениво опираясь на рукоять меча на поясе. Даже в честь праздника она не изменила себе, вновь одевшись по-мужски.
Мимо них с Йосинори промчались дети, размахивая соломенными и деревянными игрушками. Почти каждый зажимал сладость в руке, и Аямэ брезгливо поморщилась и отступила в сторону, опасаясь, что ее зацепят липкими руками.
Люди в разноцветных кимоно и юкатах шествовали по улице, радостно улыбаясь и смеясь. Торговцы зазывали покупателей нестройными голосами, предлагая буквально все – от отрезов ткани до свежей рыбы, от кованых изделий до сладостей. Жизнь кипела, бурлила, а благодаря украшениям, развешанным повсюду, казалась яркой и красочной как никогда.
– Война в стране закончилась, ками спокойны, вот люди и наслаждаются праздником, – мирно ответил Йосинори.
– Война в стране… – пробормотала Аямэ. – Уверена, это противостояние ками так повлияло на людей, а потому и начались сражения за власть. Даже занятно, что победили Небеса, а власть императора рухнула окончательно.
Йосинори тихо хмыкнул. Когда он возвращал императору Кусанаги, правитель не произнес ни слова. Но взгляд, которым он одарил Йосинори, тяжелый и хмурый, свидетельствовал о том, насколько недоволен император сложившейся ситуацией. Боги подтвердили свою власть. Но император, потомок Аматэрасу, пал.
Мико торопились обратно в храм на торжество в честь Обона, а некоторые готовились к исполнению бон одори.
Аямэ и Йосинори пересеклись с оммёдзи, уже пятым за этот день. Все они были обязаны рассредоточиться по Хэйану и следить за порядком. Никто не хотел вновь столкнуться с полчищами демонов.
– Сейчас вернусь, – сказала Аямэ, хмуро всматриваясь куда-то в толпу. Йосинори проследил за ее взглядом, но не увидел никого знакомого, так что просто кивнул.
Она нырнула в самую гущу людей и растворилась в ней, проворно маневрируя среди мужчин и женщин, обходя замерших у прилавков родителей с детьми и пошатывающихся, как иссохшие деревья на ветру, беседующих стариков. Аямэ должна была выделяться на фоне ярко разодетых горожан в своем форменном темном одеянии оммёдзи, но низкий рост позволил ей быстро исчезнуть из поля зрения Йосинори.
Ей не могло показаться. Иссиня-черная макушка с короткими волосами, что напоминали оперение, мелькнула в толпе и исчезла, чтобы через мгновение появиться у прилавка, что стоял на углу улицы. Аямэ поспешила пересечь дорогу, лавируя между людьми и едва сдерживаясь, чтобы не расталкивать толпу локтями. Преследуемая фигура исчезла в ближайшем проулке, и Аямэ нырнула за ней.
Проулок был шире трех сяку, но Карасу-тэнгу, что стоял на другом его конце, занимал его от края до края. Угольные крылья за спиной были сложены, и казалось, что им все равно не хватает места.
– Ты долго, – грубо заявила Аямэ, крепче сжимая рукоять танто и исподлобья глядя на ёкая. – Обещал Йосинори сообщать о состоянии Генко-сан, но не появился ни разу за весь год.
– Я обещал проследить за ней, но не отчитываться перед человеком, – спокойно ответил Карасу-тэнгу и снял маску. Разноцветные глаза осмотрели Аямэ с головы и до ног, а после вернулись к упрямо поджатым губам и насупленным бровям.
Аямэ недовольно фыркнула и с вызовом вскинула подбородок, ожидая нападки, но вместо этого тэнгу продолжал рассматривать ее и более ничего.
– Почему ты здесь? – не выдержала в итоге она.
– Я один из вестников ками. Боги намерены снизойти на землю во время бон одори; я прилетел, чтобы убедиться, что ничто не испортит празднование в этот раз и что ками ничего не угрожает.