ипящее белесое варево, в котором черные валы перемешались с провалами, глубокими, словно адские бездны. Шквалы ветра гнали к подножию гор эту буйную пену, подобную снегу, извергнутому морем, чтобы поглотить нас. Повсюду метались матросы, захваченные работой, некоторые молились, выполняя команды, которые выкрикивали офицеры. Я испытывал тот же страх, что и эти моряки, и как только мог помогал им, но вскоре тревога исчезла, развеянная моим доверием к экипажу и неукротимой тягой к приключениям.
Я осознавал, что вопреки бурлящему яростью проливу мы на всех парусах мчимся к Тихому океану, и до меня уже доносились ароматы и ласки его пассатов. Обетованная terra incognita обретала плоть. Когда мы пройдем испытание, нам откроется дивная неизвестность, тайна южной земли, до сих пор не позволившей ни одному картографу нанести на бумагу ее очертания. Я воображал густые лианы, нависшие над водой, буйные заросли и тысячи разных пород деревьев в долинах и ущельях, ожидающие нас.
Вопреки неистовству стихий, «Будёз» продвигался вперед. Под командованием Дюкло-Гийо он устоял и храбро плыл по фарватерам, смеясь над коварными течениями и погребальным пением ветров. Дюкло-Гийо был великим мореплавателем и дальновидным человеком. Он предвидел, что неспешное плавание с частыми остановками позволит нам достичь цели. В ожидании изобилия южной земли мы с моим начальником Филибером Коммерсоном во время стоянок предавались радостям сбора растений. Сгибаясь под тяжестью добычи, мы изучали богатство флоры и фауны южной земли».
Лора на миг оторвалась от чтения, чтобы взглянуть на часы, висевшие у нее на кухне. В обществе Луи-Гийома Жибле де Монфори время и на сей раз пронеслось со скоростью пассатов, час встречи с Ингрид неотвратимо надвигался. Она покинула ботаников и мореходов в преддверии Тихого океана и почти с сожалением отправилась на встречу с подругой.
12
— Видишь ли, Лола, то, что Брэд похож на людоеда, — одна только видимость. Сердце у него золотое. А люди, будто отравленные стрелы, всегда спешат судить о человеке по его видению.
— По его виду.
— Как-как?
— Видения как раз — одна только видимость. Это привидения, понимаешь?
— Понимаю. А говорят — невидимость?
— Нет.
— Жаль.
Лола выслушала рассказ американской подруги о ее приключениях в общине и разговоре с Антуаном Леже. Ингрид сама себя успокаивала, ей хотелось верить в невиновность своего друга и соотечественника. Но то, что люди видели, как Брэд Арсено рыскал по коридорам подвала, совсем не нравилось Лоле. «На лицо ужасный, добрый внутри». Такой уж добрый? И вовсе не ужасный? Но Лола знала, что сейчас не время открыто говорить об этом. Дружба для американки — превыше всего. Это делает ей честь, но ее наивность и непосредственность, пусть и трогательные, ослепляют ее. Ингрид понадобится время, чтобы смириться с реальностью. Возможно, и не такой ужасной, какой рисует ее Саша Дюген со своей командой, но не следует слишком доверять почетному члену Общества анонимных алкоголиков, которого к тому же на родине задерживали за то, что он срывал злобу на чужой собственности.
Жерве Жармон жил в шикарном доме на бульваре Араго. Дверь им открыла девушка в сером костюме, за ее юбку цеплялся мальчишка.
— Ты кто?
— Меня зовут Лола, я пришла к твоему дедушке.
— У деды никогда нет времени. Потому что он все время работает. А ты кто?
— Ингрид Дизель.
— Смешное имя. А платье у тебя дурацкое.
— Гаспар, прекрати дерзить и поздоровайся с дамами, — устало приказала барышня.
— Не-а!
— Гаспар!
— Я хочу играть в «Total Armageddon-2» на твоем компе.
Девушка виновато улыбнулась Ингрид и Лоле и указала на приоткрытую дверь. Она предложила им войти одним: юный Гаспар связывал ее по рукам и ногам. Лола поблагодарила и последовала ее совету.
— Вот видишь, Ингрид, еще рано отчаиваться. «Бывают минуты, когда отсутствие людоедов ощущается крайне болезненно».
— Это ты придумала?
— Скорее Альфонс Алле.
Они вошли в заставленную гостиную. На позолоченной подставке возвышалась арфа. Дорогие супницы, часы, бонбоньерки, вазы для фруктов, табакерки громоздились на старинных столиках и комодах. Целая коллекция картин воспевала женские прелести. Сцены полевых работ чередовались с изображениями томных пышнотелых богинь, вкушающих отдых под сенью увитых зеленью храмов. Над камином румяная крестьянка в кружевном чепце позировала на тропинке у сверкающей речки. Ее корзинку переполняли яблоки, написанные столь искусно, что казалось, стоит протянуть руку, чтобы отведать сочный плод. На фоне изобилия розовой плоти, сокровищ фруктового сада и нив особенно резко выделялся человек, сидящий за письменным столом из красного дерева: старик, освещенный цветочной лампой в стиле модерн.
Альберта не преувеличивала. Лола подумала, что владелец мастерских похож на столетнюю черепаху, утонувшую в бежевом костюме. Над слезящимися глазами нависали густые брови, контрастирующие с лысиной. Несколько уцелевших прядок торчало из-за ушей с обвисшими, словно у будды, мочками. Гостьи расположились в клубных креслах, в которых, наверное, со времен Безумных годов нежились тысячи седалищ, и Лола поблагодарила Жерве Жармона за то, что он согласился их принять. Она напомнила ему о цели визита.
— Я прекрасно помню о нашем телефонном разговоре, мадам, — промолвил Жармон хрипловатым, но твердым голосом. — Я расскажу вам, что знаю о Лу Неккер. Очаровательная и очень целеустремленная для столь юного возраста особа. Какое чудовищное преступление, не правда ли?
— В самом деле.
— Мы были в прекрасных отношениях, и я намерен поместить ее в свои мемуары. Но прежде всего, не желаете ли портвейна?
— С удовольствием.
Жерве Жармон нажал кнопку звонка на письменном столе, и в дверном проеме не замедлило появиться гладкое и скромное личико мадемуазель Амели.
— Амели, милочка, не будете ли вы так добры принести нам портвейн и четыре бокала?
— Четыре, месье Жармон?
— Один для вас. Я знаю своего внука Гаспара, глоточек портвейна поможет вам продержаться до прихода его родителей.
— Хорошо, месье Жармон.
— Вы ведь тоже артистка, мадемуазель Дизель?
Лола испепелила Ингрид взглядом. Сейчас не время пускаться в разглагольствования о художественном раздевании по методу Дизель. Американка просто пояснила, что она друг Брэда Арсено, которого несправедливо подозревают в убийстве.
— А я был готов поспорить, что вы артистка, мадемуазель. Ваш наряд, стиль, манера держаться… На чем мы остановились, мадам Жост?
— На ваших мемуарах.
— Ах да, на моих мемуарах. Так вот, мадемуазель Амели помогает мне работать над ними. Я задумал написать о необыкновенных людях, которых встречал в своей жизни. Таких, как юная Неккер. Центр искусств Жармона — потрясающая была идея.
— Была?
— Мне бы хотелось помочь этим молодым дарованиям. Но до меня дошли слухи о наркотиках, потасовках, к тому же мне говорили, что помещение плохо содержится.
— Кто-то сообщает вам о состоянии мастерских?
— Я способен распознать тревожные признаки, — продолжал Жармон, пропустив мимо ушей вопрос Лолы. — Так что, вероятно, я продам мастерские подрядчикам, которые сумеют о них позаботиться. В Париже всегда не хватает престижных офисов и квартир.
— Вероятно, продадите?
— У меня впереди уже не девяносто четыре года жизни, но я по-прежнему думаю, что ни одно решение не следует принимать второпях. В нужное время я сделаю правильный выбор.
— Вы готовы сообщить мне, какого вы мнения о Жильбере Марке?
— Хотя вы мне очень симпатичны, мадам, и я ценю вашу преданность другу, которого, несомненно, оклеветали, но я не могу исполнить вашу просьбу. Месье Марке — достойный собеседник, возможный партнер, и, пока не доказано обратное, я обязан проявлять к нему уважение, в котором никому не отказываю.
Пусть Жерве Жармон и смахивал на доисторическую черепаху, голова у него варила. Лола оставила в покое Марке и вернулась к Лу Неккер. Жармон рассказал, что рокерша Лу не скупилась на уговоры, убеждая его стать меценатом. Она все продумала. ЦИЖ был бы обителью творчества. Лу собиралась восстановить подвал, сохранив копер, и устроить там кабаре с умеренными ценами, где проходили бы самые разные представления, от цирковых выступлений до рок-концертов. А еще она мечтала о днях открытых дверей, чтобы публика и СМИ могли увидеть произведения живописцев и скульпторов Центра. Предлагала приглашать европейских художников.
— Где она рассчитывала найти деньги на подобный проект? — спросила Лола. — У вас?
— Обивая пороги. Обращаясь в мэрии, отделы культуры, к частным инвесторам. Эта девушка обладала невероятной решимостью и харизмой. К ней нельзя было не прислушаться. Видите ли, я знал довоенный Париж: по ночам жизнь бурлила, не то что теперь. Развлечения стоили дешево, по вечерам в кабаре и кафе хватало публики. Так вот, Лу Неккер хотела вернуть дух той эпохи, вдохнуть жизнь в свой квартал, заставить людей выйти из дома. Какое чудовищное преступление.
— Я так и не поняла, почему Орден также намерен продать недвижимость.
— Цены в Париже неимоверные. Существующие ограничения в равной степени затрагивают и предприятия, и религиозные организации. Монастырей много, а монахов все меньше. Матье Шевийи, казначей Ордена, весьма компетентный человек. Он находит сделку разумной.
— Вы с ним знакомы?
— Имел удовольствие. Шевийи полагает, что французская экономика переживает не лучшие времена, она на грани банкротства. По его мнению, монахиням стоит перебраться в провинцию. Помимо прочего, Шевийи считает, что цены уже не вырастут и сейчас самое время получить для Ордена максимальную прибыль. Но, несмотря на обоснованность его доводов, ему с трудом удалось убедить сестру Маргариту.
— Почему?
— Она очень привязана к наследию своего предка. Сад и теплица — свидетельства блестящей эпохи. С годами это достояние таяло на глазах. И я признаю, что тут есть и моя вина. Видите ли, я промышленник. Когда я в тридцатых годах приобрел участок под свои мастерские, мне пришлось уничтожить часть великолепного сада.