И все же лучшее, что есть у Гоголя, – «Тарас Бульба». Это даже Бунин, не очень-то почитавщий всех классиков, включая Гоголя, признал.
В «Тарасе» – вся жизненная философия. У западного индивидуума (Андрий) любовная страсть – на первом месте. У славянина (Остап) – Родина. «Нет уз святее уз товарищества».
Почти по Р. Киплингу: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут».
Ляхи давно скаканули на Запад. Оно им привычно. Их накладные ресницы всегда порхают то туда, то сюда. Для них равно-уютно – где колготки сушить. Мы-то кто теперь? Томные красавцы, сластолюбцы, как Андрий, или топорно-тесаные Остапы, держащиеся-таки за Россию?
Д (Денис Давыдов)
Из Дениса Давыдова современные беллетристы сделали «еру», вроде его современника Бурцова: вино, женщины, дуэли. Это не так.
Денис Давыдов ярчайшая личность девятнадцатого столетия. Пушкин-то ведь знал, с кем дружбу водить. Белая прядь и нос кнопкой, остроумие Дениса веселили элитную пушкинскую компанию.
Денис Васильевич скончался внезапно, весной, от апоплексического удара в своем родном селе Верхняя Маза. Конечно, в селе самый последний забулдыга знает о знатном земляке. Увы, давно срублен барский сад, в котором мои предки садовничали. Снесли и деревенскую сельскую больницу. А от дома Дениса Давыдова осталась лишь створка двери, крытая красным лаком. Она перегораживает что-то в покосившейся хижине друга Владимира Инчина, ревностного верхнемазинца и закоренелого холостяка. Уже много-много лет подряд Владимир Инчин пишет мне письма, в которых сквозь слезы рассказывает, как тает Верхняя Маза, как спиваются и скоропостижно умирают мои земляки.
Часто им в этом помогает веревка, петля.
Пять лет назад по Москве бульдозером прошел ураган. Он задел и Новодевичий монастырь. А у стен этого монастыря – могила Дениса Васильевича и его родственников, бюст известному поэту-партизану. Ветром оторвало голову памятника. Злобный ураган! Конечно, вихрь этот крутил над Москвой сатана.
Е (Есенин)
И в старших классах я ненавидел физкультуру. Скуластый, с железными ладонями учитель Павел Арефьевич, как овод, каждый урок впивался в меня. Он хотел, чтобы я осилил прыжок через гимнастического коня. А я только решительно добегал до этого орудия пытки и молниеносно увиливал в сторону. Я берег свой пах. Кто же будет любить такого труса? И все же на школьном есенинском вечере я ждал записки. Это была такая игра. В «почтальона». И записку прислали. Ровным, не ученическим почерком, на листке бумаги выведено: «И в нашей школе могут быть свои Есенины». Это писал секретарь райкома комсомола по школам Владимир Савельев. Он знал, что я сочиняю стихи.
С этих пор я и увлекся С. Есениным. Читал все. Но поразили «Исповедь хулигана» и «Москва кабацкая». Как же так можно: «Пей со мной, паршивая сука, пей со мной», или «Излюбили тебя, измызгали, невтерпеж».
Потом в ростовском кафе я слышал, как пропойца читал стихи Есенина. Сидел за чужим столиком, его угощали, а он орал: «Есенин – блатарь, все свои стихи написал в тюрьме!»
Удивляемся феномену Шолохова. Но этот голубоглазый мальчик Есенин! Как мог он все знать, все чувствовать?! Какие у Есенина точные письма из-за границы, другу, а оказалось агенту ЧК Анатолию Мариенгофу!
А в автобиографии С. Есенин рассказал, как дядья учили его плавать. Завозили на лодке в середину озера и там выкидывали. Добирайся, мол, до берега сам. Он доплывал. Но в широком, жизненном смысле так Сергей Александрович и не доплыл до родного берега, захлебнулся.
Ж (Жизнь)
Лучше всего ничего не читать и ничего не писать. Жить! Это понял молодой гений Артюр Рембо, когда к чертям бросил литературу и стал негоциантом. Скитаясь, он накопил пуд золота. Артюр Рембо обвязывал себя поясом с тяжелыми золотыми слитками.
Где могила молодого гения – неизвестно! Куда делось золото – тоже.
Молва утверждает, что актеры, поэты, художники гибнут от пьянства. А пьют от одиночества. Да нет же, рано гибнут от того, что живут несколькими жизнями. В одну телегу впрягают «коня и трепетную лань», становятся «Мадам Бовари», как Флобер, или Холстомером, как Лев Толстой. Писатели, как это ни прискорбно, уворовывают у Бога способность творить. Они – великие грешники? Но вот если дар повернуть куда надо, как Лесков или Шмелев?! В сторону добра.
Какой душегубец был Наполеон Бонапарт и то…
Выпущенный из тюрьмы, известный развратник Маркиз де Сад, обрадовавшись, послал Наполеону полное собрание своих непристойных сочинений. Вот, мол, где искомая свобода. Она приходит нагая!
Прочитав несколько страниц садистской прозы, Наполеон приказал: «Сжечь». А маркиза – опять в тюремный замок, в узилище.
З (Заболоцкий)
У нас, студентов, был декан по фамилии Телица. Шутили: «Где декан?» – «Телится!» А преподаватель фольклора Медриш – «Чего же ты медлишь?» Дмитрий Наумович Медриш категорически заявлял, что самый крупный поэт ХХ века – Николай Заболоцкий. Я не верил.
Но вот уже зрелым, влюбившись, я исписал тетрадку стихов в честь девушки с гладкими светлыми волосами и глазами героинь Ф.М. Достоевского. Я посылал ей свои стихи, а она читала роман Арцыбашева «Санин», книгу в старинном телячьем переплете.
Да, да, она оказалась откровенно страстной. И объяснила это сменой времен, развитием западного киноискусства, неумением русского человека телесно любить: «Взгляни на Восток!» Входила в моду «Кама-сутра». На московских вокзалах торжествовала порнография.
Кожа у любительницы Арцыбашева была шелковой, а платье – крылатым, подлетающим к потолку. Последние стихи, которые я ей послал, были не мои. А Заболоцкого. «Я склонюсь над твоими коленями…»
Тогда эти строки еще не опошлили эстрадники. А ведь какой молитвенный восторг, какое преклонение перед женщиной! Так нельзя. Это – подмена религии.
И такое стихотворение может написать только бывший зек, настрадавшийся без женщин. Н. Заболоцкий три года сидел в сталинских лагерях.
И (Ирвин Шоу)
С какой бы стороны мы ни подходили – почти вся американская литература игрушечна. Сказалось, видимо, влияние Голливуда. Обязательно – авантюризм, приключения, крутые извилины сюжета, парадокс, как у О.Генри. Хотя нет, в О.Генри сидит наш Чехов.
Но что же здесь плохого? Безотрывно читал я роман американца Ирвина Шоу «Богач, бедняк…»
Американская семья – выходцы из Германии: два брата, как в сказке – хороший-плохой, сестра Гретхен. На протяжении всего повествования мы понимаем, что братья, вообще-то, одинаковы по характеру, что это жизнь их так возносит, ласкает и бьет под дых. Типичные для американской жизни обстоятельства, когда бедняк становится богачом, а богач – сам по себе, внутренне, бедняк. Пойми тут.
Потом у Ирвина Шоу я читал продолжение: «Нищий, вор…» Не то уже. И «Вечер в Византии», «Ночной портье» – все не так увлекает.
Но «Богач, бедняк» – великолепная игрушка и для искушенных читателей, и для тех, кто предпочитает чтиво на ночь.
Фразой «Погода для богатых» кончается главный роман Ирвина Шоу. И вышел этот бестселлер во времена горбачевской перестройки, когда для бедных уже недоступными стали золотые пески Ялты и Феодосии. Вскоре морская вода у Нового Афона окрасится в цвет крови и закрутятся события покруче, чем у И. Шоу.
Й (Йод)
Я бы мог рассказать о Море Йокае, сочинившем увлекательный роман «Венгерский набоб», но лучше – о целебном йоде. Писатель в свою прозу всегда должен добавлять несколько капель йода. Для чужой и собственной безопасности.
Леонардо да Винчи первым изобрел акваланг, но поняв, что им могут воспользоваться военные и наделать вреда, порвал чертежи. Это – эра милосердия.
А сейчас? Жил-поживал малоизвестный писатель Анатолий Приставкин. Ну кто, кто его знал? Писал А. Приставкин заказные советские рассказы и повести. И вот, как большая рыба хвостом, ударил в нем талант, и Приставкин сочинил роман о чеченском выселении «Ночевала тучка золотая». В этой «Тучке» все выжимает слезу. Читаешь и не замечаешь, что Анатолий Приставкин внушает: все русские – порядочные сволочи и приличные свиньи. Милостива лишь одна Регина. А чеченцы-овцы – гордые агнцы, отданные на заклание великому режиму.
Именно приставкинская «Тучка» сгустила тучи над Кавказом, и писательская такая жалость катализировала чеченскую войну, еще большую кровь и еще большее переселение народов. Не оказалось предохранительного йода в автоматической ручке Приставкина. Говорят, что бедный, почти нищий ранее А. Приставкин теперь ездит по Москве в роскошном авто. Он, самый милосердный, работая в комиссии по помилованию, смягчает приговоры убийцам и растленцам.
К (Крюков)
Федор Крюков! Никто не знал, что был такой писатель, пока не затеялась катавасия с авторством «Тихого Дона». А. Солженицын стал утверждать, что автором «Тихого Дона» является глазуновский казак и депутат Госдумы Федор Дмитриевич Крюков. Те, кто не имеет литературного слуха, тоже могут так подумать. Но, прочитав Крюкова, решишь: все, как у Шолохова, язык, местность, казачьи манеры, «жалмерки» и т. п. И все же не хватает «куражу», «грамматической ошибки». Слишком отточено и выверено, слишком литературно.
Со своей сестрой Лидой и зятем Володей мы ездили в ст. Глазуновскую Волгоградской области. Встретили старую учительницу – теперь верующую в Господа нашего. Учительница утверждала, что тайно своим воспитанникам она читала «Офицершу» Крюкова. Он был в те, уже хрущевско-брежневские годы, под запретом.
Дом отца Ф.Д. Крюкова до войны еще переоборудовали под маслозавод. Он сгорел. От Крюковых остался старый одичавший сад. Его здесь так и называют «Крюков сад». Осталась и пристройка к дому для наемных рабочих.
Мы с поэтом Владимиром Нестеренко разыскали могилу деникинца Ф. Крюкова, умершего под ст. Новокорсунской от сыпного тифа. Но никто с места не двигается, чтобы хоть как-то обозначить место захоронения друга В. Г. Короленко, добротного русского писателя. Опасаются: вдруг опять начнут кивать на Федора Дмитриевича как на автора эпопеи «Тихий Дон». Горька посмертная судьба Крюкова – человек уж больно подозрителен. Что там в сундучке возил? А ничего – газетные заметки.