Ёмкость строчки «был убит я на войне» я довыяснил позже, узнав о поразительном факте биографии поэта. Уже в послевоенные годы Поженян, приехав в Одессу, обнаружил на улице Пастера, 27, на стене бывшей комендатуры мемориальную доску в память о расстрелянных немцами защитниках города. Среди тринадцати героев восьмым значилось его имя. Дело в том, что его разведотряд, отступая из Одессы, разделился на группы; Поженяну и двум бойцам удалось прорваться через окружение, а оставшиеся попали в плен и были расстреляны.
С Одессой, испытывавшей водный дефицит не только в годы войны, у Поженяна связаны два эпизода. Первый — собственно военный. Когда немцы захватили село Беляевка, откуда в Одессу поступала вода, Поженян с группой разведчиков-морпехов пробился к водонапорной башне, уничтожил фашистскую охрану и напоил город (впоследствии эти события легли в основу его сценария фильма «Жажда», 1959, главную роль сыграл Вячеслав Тихонов).
В послевоенные годы, узнав, что хотят расправиться с председателем исполкома горсовета Одессы за то, что тот на средства, отпущенные на пятилетку, привёл в порядок Пушкинскую улицу, Поженян опубликовал в «Правде» статью в его поддержку, чем и спас. Как рассказывают, после публикации поэт получил из Одессы телеграмму: «Приглашаю снимать вторую серию фильма „Жажда“. Вы опять дали Одессе воду».
«Разведчик-диверсант» — такова была военная специальность Григория Поженяна, морского пехотинца, сына «врага народа». Его наградной «иконостас» был внушителен — по два ордена Отечественной войны
I степени и Красной Звезды, один — Красного Знамени, медали «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя», «За оборону Кавказа», «За оборону Заполярья», «За освобождение Белграда», «За боевые заслуги». Имелись и награды мирных лет, за достижения на литературном поприще — «За заслуги перед Отечеством, III степени», «Знак Почёта».
Дважды (!) представляли Поженяна к званию Героя Советского Союза, но награды он не получил; рассказывают, что велел выбросить за борт десантного катера струсившего замполита и пополоскать для профилактики в воде, а обиженный потом пожаловался на него в Военный Совет.
Сохранились воспоминания адмирала Ф. С. Октябрьского (Иванова): «Более хулиганистого и рискованного офицера у себя на флотах я не встречал! Форменный бандит!»
В 2002 г. Поженян подвёл итог своей жизни в краткой автобиографии: «Я родился 20 сентября 1922 г. в Харькове. Отец — директор Института научно-исследовательских сооружений, мать — врач Харьковской клиники профессора Синельникова. Окончил 6-ю среднюю школу. Ушёл служить срочную службу на Черноморский флот. Воевать начал в первый день войны в 1-м особом диверсионном отряде. Первый взорванный мост — Варваровка, в городе Николаеве. Последний — в Белграде. Был дважды ранен и один раз контужен. Начал войну краснофлотцем, закончил капитан-лейтенантом. Издано 30 книг, 50 песен». Поэт также перечислил боевые награды, и всё…
Писать стихи он начал в войну. В стихотворении «Севастопольская хроника» расскажет: «…Я ранен был. / Я был убит под Одессой». И ещё: «В семнадцать — / прощание с домом, / в девятнадцать — две тонких нашивки курсанта, / а потом трёхчасовая вспышка десанта, — / и сестра в изголовье с бутылочкой брома».
Натуру не переделаешь. «Хулиганистость и рискованность» Поженян пронёс через всю жизнь — слава Богу, долгую.
Такая яркая личность, конечно, была окружена ореолом былей, легенд, анекдотов. Журналист Д. Мамлеев рассказывал, что Поженяна дважды отчисляли из Литинститута (поступил в 1946 г., закончил через 6 лет). Первый раз — по политическим мотивам. Его вызвали в партком института и как фронтовика попросили выступить на собрании против «космополита» Павла Антокольского, творческого наставника Поженя-на. Студент явился на собрание в морском кителе, с полным комплектом боевых наград и с трибуны объявил, что ему приказали выступить против Антокольского. «Я, — сказал Поженян, — нёс книгу этого поэта на груди, когда шёл в бой. Если бы в меня попала пуля, она прострелила бы и его книгу. На фронте погиб сын Антокольского, он не может защитить своего отца. За него это сделаю я. Я не боюсь. Меня тоже убивали на фронте. Вы хотели, чтобы я осудил своего учителя? Следите за моей рукой», — и показал неприличный жест…
Кроме того, по этому же, кажется, поводу он выбросил секретаря институтской комсомольской организации из окна второго этажа — на клумбу с портретом Сталина, выложенным из георгинов. И когда ректор Ф. Гладков произнёс слова «чтобы ноги вашей не было у меня в кабинете», Поженян вышел из кабинета на руках.
Второе исключение из вуза было «огнестрельным». Поженяна привлекли к суду за хранение именного браунинга (ну, стрельнул в запальчивости в потолок, с кем не бывает!), на котором была пластинка с гравировкой «Угольку». Поэту пришлось в суде доказывать, что Уголёк — его фронтовое прозвище, а браунинг был вручён десантнику Военным Советом Черноморского флота. Студента-литинститутца спасла специальная телеграмма вице-адмирала И. И. Азарова, который подтвердил, что пистолет принадлежит Поженяну.
В «перерывах» между учёбой в институте и после его окончания Поженян работал «верхолазом, котельщиком и моряком», за семь лет побывал во всех морях.
Г. Поженян как режиссёр-постановщик и сценарист снял на Одесской киностудии в 1966 г. военную кинодраму об обороне Севастополя «Прощай!» — с артистами В. Заманским, О. Стриженовым, И. Переверзиным, Ж. Прохоренко и другими. Музыку к фильму написал Микаэл Таривердиев.
Вообще у Таривердиева есть цикл «Семь песен-речитативов на стихи Г. Поженяна». В него включены тексты «Дельфины», «Мне хотелось бы…», «Скоро ты будешь взрослым…», «Сосны», «Я такое дерево…», «Я принял решение…», «Вот так улетают птицы…». Цикл очень интересно исполняла Елена Камбурова. На одном из сайтов поклонник этих сочинений воскликнул: «Жители России-матушки делятся на тех, кто слышал этот цикл, и тех, кто не слышал. Присоединяйтесь к слышавшим!» Правильный призыв.
Человек, отважно проливавший кровь за Родину, имел право писать о любви к ней.
Обильно присутствует в творчестве Поженяна, что и понятно, море — столь возлюбленное сухопутным коренастым харьковским пареньком, призванным на флот.
Из стихотворения «Ветер с моря» (1947), давшего название его первой книге (1955):
…Немцев было восемь. Наших — трое.
Немцы шли на малом. Мы — на полном.
Немцы шли за ветром. Мы — сквозь волны.
С ними был их бог. А с нами — сила.
Он им не помог. А нас носила
яростная злоба над волнами.
С немцами был бог. А море — с нами.
Море с нами — значит, каждым валом
нас волна собою прикрывала…
Знаменитое военное стихотворение о разных цветах моря поэт начинает так:
Есть у моря свои законы,
есть у моря свои повадки.
Море может быть то зелёным
с белым гребнем на резкой складке…
И заканчивает:
И пока просыпались горны
утром пасмурным и суровым,
море виделось мне то чёрным,
то — от красных огней — багровым.
В море, по рассказам, он потом познакомился и со своей супругой Еленой: она плыла к берегу, а он с товарищем — в море. «Какое красивое лицо плывёт навстречу!» — воскликнул поэт и влюбился.
Стихотворения Поженяна последних лет не утрачивают горькой актуальности:
Ах, как я кричал когда-то:
— Вашу мать… концы и кранцы…
Бродят по военкомату
одноногие афганцы.
Их суровые медали
однозвучны и негромки.
Их клевать не перестали
похоронки… похоронки…
Но куда что подевалось,
будь я проклят, в самом деле.
Глупые — навоевались.
Умные — разбогатели.
Порой он подписывался на армянский манер — Григор Поженян. Уместно вспомнить блистательную пародию Левитанского на Евтушенко, которой остались наверняка довольны все — автор, сделавший удачную работу, и пародируемый, поскольку это узнаваемо и ярко, и упомянутый, поскольку это написано с тёплой улыбкой, с любовью к коллеге-фронтовику:
Я не люблю ходить на именины.
О как они надменно имениты!
О именитость наших именин!
А Поженян — представьте — армянин!
Но ты нужна мне, милая Армения,
и маленькая звёздочка армейская…
В антологии «Десять веков русской поэзии», в преамбуле к подборке стихов своего друга Поженяна, Евтушенко вспомнил, как, сидя с ним в ресторане «Арагви», Поженян «продемонстрировал официантам, задрав над столом свой видавший виды ботинок, зияющий полным отсутствием подошвы».
В стихотворении «В День Победы с Поженяном» (1995), начинающемся строками «Пить в День Победы с Поженяном — / какое пиршество и честь…», Евтушенко скажет:
И он, с одесским вечным блеском,
живой убитый Поженян,
подъемлет в семьдесят с довеском
полным-полнехонький стакан.
Как въелись в кожу порошинки,
а поскреби ладонь — на дне
жива шершавинка от финки,
зазубрившейся на войне.
Победу пели наши склянки,
но отвоёванный наш Крым
презентовал Хрущёв по пьянке
собратьям нашим дорогим.
Нас время грубое гранило,
обворовало нас, глумясь,
и столько раз нас хоронило,
и уронило прямо в грязь.
Но мы разбились только краем.
Мы на пиру среди чумы,
и снова гранями играем
полным-полнёхонькие мы.
И мы, России два поэта,
нелепо верные сыны,