Это сочинение, в самом деле, имеет молитвенный характер. И мы уже знаем, что, опершись на нашу человеческую общую память, кровью и болью связанную с нашей Великой войной, песня «Журавли» стала частью и нашего общенационального духовного кода, — своим философским лиризмом, размышлением о частной человеческой судьбе, а также о судьбе Отечества.
Из непостижимых глубин национальной памяти восходят и слова в одном из интернет-комментариев под публикацией ролика «Журавли» в исполнении Бернеса: «Первый раз слушал в шесть лет и плакал…».
Но это ведь и о каждом живущем сказано и спето:
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
«Не потому ли с кличем журавлиным от века речь аварская сходна?» — была такая строка в изначальном варианте стихотворения в греб-невском переложении. И рифма в первой строфе поначалу была другой. Не памятная нам теперь «солдаты — когда-то», а «джигиты — убиты». Гамзатов пояснил: «Вместе с переводчиком мы сочли пожелания певца справедливыми, и вместо „джигиты“ написали „солдаты“. Это как бы расширило адрес песни, придало ей общечеловеческое звучание». Боль горца Расула и великая его отзывчивость, огромная мера отпущенной ему любви обняла весь страдающий, несовершенный, одинокий мир.
И помог аварцу в этом русский язык.
Пример Расула Гамзатова убедительно свидетельствует, сколь умножаются культуры, достигая порой кумулятивного, космического эффекта, когда взаимодействуют. Я настаиваю: в советский период мы находили внятные формы и способы счастливого взаимообогащения народов. Можно скептически ухмыляться по поводу реальности или пропагандистского характера формулировки «единая общность — советский народ», однако песню «Журавли» создали аварец и три еврея (Гребнев, Френкель, Бернес), а в результате мы получили шедевр русской (если угодно, советской, что, на мой взгляд, почти не меняет дела) культуры, отозвавшийся эмоционально-смысловым эхом во всём мире. Диву даёшься, сколь много сделали русские поэты-переводчики для того, чтобы поэты советских республик стали вровень с русскими отечественными классиками, да и европейскими.
Вот ещё воспоминание Гамзатова, тоже сегодня весьма нужное нам: «Это было во время афганских событий. Я сидел в кругу друзей в ресторане в Москве. Мне принесли записку от незнакомых людей с другого стола, в которой они спрашивали: не собираюсь ли я написать „Журавлей“ о наших погибших парнях в войне на афганской земле? Я ответил, что мои „Журавли“ и о них, хотя написаны раньше, что и их имена теперь звучат в голосах моих птиц. Белые журавли летят во все континенты и выкликивают имена погибших. Их можно встретить и у нас в республиках, и в Азербайджане, Армении, Грузии, Литве, Фергане, Ливане, Палестине, Чили, Никарагуа, Анголе, Кувейте, Ираке, Иране — во всех странах. Но это не значит, что „Журавли“ не останутся песней, посвящённой погибшим на полях Отечественной войны. В журавлином клине найдётся промежуток малый для каждого из нас».
Песня вышла за рамки аула Цада Хунзахского района Дагестана и разлилась по планете.
Но её русский текст, понятный людям, живущим на территории одной шестой части земной суши, продолжает и теперь скреплять нас в непостижимое уму целое, даже спустя четвертьвековой раздор, которому мы преступно поддались и предались. Верю: мы остаёмся людьми — пока, в том числе, помним и поём великие стихи аварца Расула на русском языке.
И сегодня, как всегда, только русский язык способен вывести голоса наших малых народов (малых, разумеется, не перед Богом, а по количеству населения) на многолюдное пространство — как ракета-носитель выводит на орбиту космический корабль.
Радушно и по-братски-сестрински коллеги, близкие к памяти Расула Гамзатова, позвали меня на празднование юбилея поэта в Дагестан. Поехать я, увы, не смог, потому прошу эту сердечную реплику принять в качестве моего голоса за светлым журавлиным поминальным столом — в честь поэта Расула, чья боль и строки уже несколько десятилетий живут в моей душе.
«Помашу я рукой тебе издали…»На 100-летие поэта Алексея Фатьянова
Об Алексее Фатьянове Ярослав Смеляков высказался афористично: «Русской песни запевала и ее мастеровой».
Назовем главные качества поэзии всесоюзно любимого уроженца Владимирской земли Фатьянова, которые являются причиной невероятной всенародной популярности его лирики: простота, безыскусность и задушевность. Ну и, конечно, дар как послание свыше, умноженный на замечательную музыку наших композиторов.
Песни на стихи Фатьянова звучали по Всесоюзному радио практически ежедневно и стали неотменимой русской константой, вошли в духовный код многих поколений нашего народа. Ставшую популярной, проникновенную песню «Соловьи» маршал Г. К. Жуков ставил в один ряд со «Священной войной». На стихи Фатьянова писали музыку лучшие советские композиторы-песенники. Одно лишь простое перечисление избранных шедевров вызывает отрадные чувства.
Василий Соловьев-Седой: «На солнечной поляночке», «Соловьи» (обе 1942 г.) «Мы, друзья, перелетные птицы» («Первым делом — самолеты»), «Давно мы дома не были», «Наш город» («Над Россиею небо синее»), все 1945 г., «Где же вы теперь, друзья-однополчане?» (из сюиты «Возвращение солдата», 1947), «Где ж ты мой сад?» (1948).
Никита Богословский: «Три года ты мне снилась» (1946).
Матвей Блантер: «В городском саду» (1947).
Борис Мокроусов: «На крылечке твоем», «Хвастать, милая, не стану» (обе 1949 г., к спектаклю «Свадьба с приданым»), «Когда весна придет, не знаю» (1956 г., к фильму «Весна на Заречной улице»).
Анатолий Лепин: «Если б гармошка умела», «Шла с ученья третья рота» (1955, к кинофильму «Солдат Иван Бровкин»).
Юрий Бирюков: «Тишина за Рогожской заставою» (1957).
Всего — около 200 песен, включая песни к кинофильмам, вышедшие далеко за пределы экрана.
Есть история о том, как после демобилизации в 1946 г. Фатьянов приехал в Одессу, «за неделю проникся атмосферой — будто родился и провел там всю жизнь», и написал «Золотые огоньки» («В тумане скрылась милая Одесса») — одну из любимых одесситами песен, с музыкой Соловьева-Седого. Ее исполняли и Л. Утесов (которому народ наивно приписывал авторство), и И. Виноградов, и другие.
В год 75-летия окончательного снятия блокады Ленинграда уместно вспомнить, что Фатьянов сочинил в 1959 г. стихи к грандиозной музыке Рейнгольда Глиэра «Гимн Великому городу» (из балета «Медный всадник»). Эта музыка, к слову, участвовала в свое время в конкурсе на лучший Гимн СССР, и понравилась И. С. Сталину больше остальных, однако вождь народов счел, что она слишком интеллигентна, и музыка стала «лишь» гимном Ленинграда. Фатьянов нашел такие слова, объединяющие эпохи: «Твой каждый камень овеян славой, / Седой Петербург, Петроград, Ленинград».
Он играл на аккордеоне и фортепиано, хорошо пел. На творческих вечерах наряду с декламацией своих стихотворений исполнял песни на свои собственные стихи. Есть весьма лиричная песня «Шумит под ветром Ладога», музыку к которой сочинил сам поэт. А вот слова им написаны вместе с Павлом Шубиным. В интернете распространена запись, где эту песню исполняет сам А. Фатьянов, под собственный фортепианный аккомпанемент, а «звукооператором» выступает друг исполнителя В. Соловьев-Седой.
Ну не чудо ли:
Раскрылся, точно радуга,
Певучий мой баян,
Шумит под ветром Ладога,
Как море-океан.
Играют волны дымные,
Бегут за рядом ряд
На сторону родимую,
В далекий Ленинград.
За Охтою у бережка,
Где чайки на волне,
На ясной зорьке девушка
Горюет обо мне.
Те встречи — ленинградские,
Те встречи впереди,
А наша жизнь солдатская —
Умри, но победи.
Но не грусти, красавица,
Не надобно тужить:
Мне как-то больше нравится
И победить, и жить.
Он победил. Победил, пройдя всю войну.
Приведем свидетельство поэта-фронтовика Николая Старшинова:
«После длительного ночного марша по смоленским чащобам и болотам наша часть вышла на опушку леса. Мои товарищи в полном боевом снаряжении — с винтовками, автоматами и пулеметами, от усталости едва не валились с ног… Тут мы и услышали отчаянно веселую, зажигательную песню, а потом уже увидели наших разведчиков в густой некошеной траве…
На солнечной поляночке,
Дугою выгнув бровь,
Парнишка на тальяночке
Играет про любовь,
— выводил один из разведчиков. А его товарищи подхватывали:
Играй, играй, рассказывай,
Тальяночка, сама,
О том, как черноглазая
Свела с ума.
Песня ворвалась в наши солдатские сердца. В ней было столько удали и задора, что как-то сама собой забылась усталость, словно у нас прибавилось сил… Так я впервые встретился с песней Алексея Фатьянова.
Его песни шли с нами в годы войны по лесам, полям и болотам, помогали нам жить, воевать, поддерживали нас в трудную минуту, а в светлые мгновения делали нашу радость еще ощутимее, ярче, богаче. Они были неотделимы от нас, от наших чувств, мыслей, надежд.
Песни Алексея Фатьянова, написанные в годы Великой Отечественной войны, были особенно близки солдатам, потому что они приходили в самое нужное время и говорилось в них о самом главном — о боях, которые были впереди, о любви, о дружбе, о родном доме. И говорилось замечательно просто, задушевно, проникновенно:
Ведь завтра снова будет бой,
Уж так назначено судьбой,
Чтоб нам уйти, недолюбив,
От наших жен, от наших нив,