Дома, сквозь которые мы теперь шли, оказались меньше повреждены и, несомненно, когда-то были не такими убогими, как те, что мы проходили раньше. Здесь имелись стулья, письменные столы, посреди обломков попадались даже нетронутые зеркала и вазы. Мне хотелось идти как можно быстрее, но Акира стал безвольно оседать, и нам снова пришлось остановиться. Пока мы сидели на рухнувшей балке, стараясь отдышаться, я заметил расписанную вручную табличку с именем, валявшуюся среди мусора.
Деревянная дощечка была расколота пополам, но половинки лежали рядом, и можно было видеть части металлических крючков, при помощи которых дощечка крепилась к входной двери. Безусловно, нам не впервые попадалась такая табличка, но мое внимание привлекла именно эта. Я подошел, вытащил обе половинки деревяшки из кучи кирпичного крошева и принес их Акире.
— Акира, ты можешь это прочесть? — спросил я, складывая половинки вместе и протягивая ему.
Он несколько секунд смотрел на надпись, потом сказал:
— Мой китайский не хороший. Имя. Чье-то имя.
— Акира, слушай внимательно. Посмотри на эти иероглифы. Ты должен знать хотя бы некоторые. Пожалуйста, постарайся прочесть. Это очень важно.
Он снова посмотрел на табличку, потом покачал головой.
— Акира, прошу тебя, подумай, — взмолился я. — Это может быть Ян Чень? Не это ли имя здесь написано?
— Ян Чень… — Акира задумался. — Ян Чень. Да, возможно. Вот этот иероглиф… Да, возможно. Кажется, здесь написано Ян Чень.
— Действительно? Ты уверен?
— Не совсем. Но… вероятно. Очень вероятно. Да. — Он решительно кивнул. — Ян Чень. Я думать так.
Отложив расколотую табличку, я осторожно прошел по битому кирпичу в переднюю часть дома. На месте двери теперь зиял широкий пролом, выглянув через который, я увидел узкую улочку. Напротив стоял дом. Фасады прилегавших к нему строений были сильно разрушены, дом же, на который я теперь смотрел, уцелел. На нем не было заметно никаких существенных повреждений: сохранились ставни на окнах, раздвижная деревянная дверь с сеткой и даже талисман, висевший над ней. После того, через что нам пришлось пройти, это казалось видением из иного, более цивилизованного мира. Несколько минут я не мог отвести взгляда от этого зрелища. Потом жестом подозвал Акиру и прошептал:
— Эй, иди сюда! Должно быть, это тог самый дом. Ну да, какой же еще?
Не пошевелившись, Акира глубоко вздохнул: — Кристофер. Ты, — друг. Я очень любить тебя.
— Тише! Акира, мы пришли. Это тот самый дом. Я это кожей чувствую.
— Кристофер… — Он с усилием встал и медленно побрел ко мне.
Когда он остановился рядом, я указал на дом. Утреннее солнце исполосовало его фасад яркими лучами.
— Да, Акира. Это он.
Опустившись на землю у моих ног, мой друг снова тяжело вздохнул:
— Кристофер. Мой друг. Ты должен очень подумать. Проходить много лет. Много, много лет…
— Не странно ли, — заметил я, — что война обошла этот дом стороной? Дом, в котором находятся мои родители. — Едва закончив фразу, я вдруг почувствовал страшную тревогу, но взял себя в руки и добавил: — Итак, Акира, теперь мы должны туда войти. Пойдем вместе, держась за руки. Как тогда, когда пробирались в комнату Лин Тиеня. Помнишь?
— Кристофер. Мой дорогой друг. Ты должен хорошо подумать. Много, много лет проходить. Друг, пожалуйста, послушать. Может быть, мама и отец… Столько лет проходить…
— Мы пойдем туда вместе. А как только сделаем то, что должны, обещаю, я доставлю тебя туда, где тебе окажут самую лучшую медицинскую помощь. Вполне вероятно, для начала мы сможем что-нибудь найти уже там, в доме, — по крайней мере чистую воду и бинты. Моя мать осмотрит твои раны, сменит повязки. Не волнуйся, скоро ты будешь в полном порядке.
— Кристофер. Подумать хорошенько. Столько лет проходить…
В этот момент дверь напротив со скрипом раздвинулась, Акира замолчал. Я потянулся было за револьвером, но из дома вышла маленькая девочка-китаянка.
Ей было лет шесть. Довольно милое личико ничего не выражало. Волосы были аккуратно связаны в два маленьких хвостика. Простая рубашка и широкие брюки казались великоватыми для девочки.
Моргая от яркого света, она осмотрелась, потом устремила взгляд в нашу сторону. Мы стояли, не шелохнувшись. Заметив нас, девочка с поразительным бесстрашием пошла прямо к нам, остановилась в нескольких ярдах и начала говорить что-то по-китайски, показывая рукой назад, на дом.
— Акира, что она говорит?
— Не понимать. Наверное, она приглашать нас в дом.
— Но какое она может иметь ко всему этому отношение? Ты считаешь, она как-то связана с похитителями? Что она говорит?
— Думаю, она просить помощь.
— Нужно сказать ей, чтобы она держалась подальше, — сказал я, доставая револьвер. — Они могут оказать сопротивление.
— Да, она просить помощь. Говорить: собака ранена. Да, кажется, она сказать: «Собака». Мой китайский не хороший.
Пока мы наблюдали за девочкой, откуда-то из-под кромки ее аккуратно завязанных в хвостики волос начала сочиться тоненькая струйка крови. Сбежав по лбу, она перетекла на щеку. Девочка, казалось, ничего не заметила и снова заговорила, показывая на дом у себя за спиной.
— Да, — подтвердил Акира. — Она говорит: собака. Собака ранена.
— Собака? Это она ранена. И, судя по всему, серьезно.
Я сделал шаг навстречу девочке, намереваясь осмотреть рану. Но она истолковала мое движение как угрозу и, повернувшись, отпрыгнула назад, к двери. Потом снова раздвинула ее, испуганно оглянулась и исчезла в доме.
Постояв в нерешительности, я протянул руку другу.
— Акира, это он, — повторил я. — Мы должны войти в него. Пошли вместе.
Глава 21
Пока мы переходили улицу, я старался держать дверь под прицелом. Но Акира обнимал меня рукой за шею и почти висел на мне, поэтому ковыляли мы шатаясь. Представив, как мы выглядим со стороны, я подумал, что вид у нас отнюдь не устрашающий. Боковым зрением я смутно заметил декоративную вазу, стоявшую при входе, а колокольчик, висевший над дверью, как мне показалось, мелодично звякнул, когда мы проходили под ним. Потом я услышал голос девочки.
Хотя фасад дома отлично сохранился, комната, в которой мы очутились, лежала в руинах. Вспоминая об этом сейчас, я полагаю, что снаряд пробил крышу, обрушил верхний этаж и разворотил дом изнутри вместе с прилегающими к нему постройками. Но тогда я едва ли думал об этом — для меня важнее всего было найти родителей. Первой смутной мыслью было, что похитители сбежали. Потом, заметив тела, я страшно испугался, что это тела моих отца и матери — похитители могли убить их при нашем приближении. Поняв, что три трупа, лежащие в комнате, принадлежат китайцам, должен признаться, к своему стыду, я испытал облегчение.
В глубине помещения стены лежал труп женщины, вероятно, матери девочки. Наверное, взрывная волна отбросила ее туда, и она осталась там, где упала. На ее лице застыл ужас. Одна рука была оторвана по плечо, и культя торчала вверх, словно указывая, откуда прилетел снаряд. Чуть поодаль, заваленная обломками, лежала старуха, тоже с ужасом смотревшая в небо. Половина ее лица обуглилась, но ни крови, ни заметных увечий видно не было. Ближе всего к тому месту, где мы остановились, под обрушившейся полкой, лежал мальчик чуть старше девочки, вслед за которой мы сюда пришли. У него была оторвана нога. Из бедра на циновку свешивались жилы, удивительно напоминавшие стропы воздушного змея.
— Собака, — произнес Акира у меня за спиной.
Я проследил за его взглядом. В центре, посреди завала, неподалеку от мальчика, на боку лежала собака. Опустившись на колени перед раненым животным, девочка нежно гладила его. В ответ собака слабо виляла хвостом. Девочка подняла голову и снова что-то сказала, как и прежде, ровным и твердым голосом.
— Что она говорит, Акира?
— Я думать, она просить мы помогать собаке, — ответил он и, прислушавшись, добавил: — Да, она говорить: мы помогать собаке. — Потом, он вдруг стал безудержно хохотать.
Девочка снова заговорила, на сей раз обращаясь исключительно ко мне, — видимо, решила, что Акира сумасшедший. Потом, прижавшись к собаке щекой, опять стала нежно гладить се.
С трудом оторвав от себя Акиру, я сделал шаг по направлению к девочке, но в этот момент Акира тяжело рухнул на обломки мебели. Я в испуге оглянулся, но он все продолжал хохотать, а девочка — без остановки о чем-то просить. Положив револьвер, я подошел к ней и тронул за плечо.
— Послушай… Все это, — я обвел рукой кровавую сцену, на которую она, похоже, не обращала никакого внимания, — ужасно. Но ты выжила и, вот увидишь, все у тебя будет хорошо, если только… если только сумеешь сохранить мужество… — Раздраженно повернувшись к Акире, я закричал: — Акира! Прекрати! Ради всего святого, здесь не над чем смеяться! Эта бедная девочка…
Но маленькая китаянка, схватив меня за рукав, заговорила снова — медленно и четко, глядя мне прямо в глаза.
— Слушай, ты действительно очень храбрая девочка, — сказал я, шаря по карманам. — Клянусь, те, кто виноват в этом, не избегнут кары. Ты, конечно, не знаешь, кто я, но так уж случилось, что я — именно тот, кто тебе нужен. Я позабочусь о том, чтобы они не ушли от ответа. Не волнуйся, я… я… — Найдя наконец свою лупу, я показал ее девочке. — Вот, смотри.
Откинув ногой валявшуюся на дороге птичью клетку, я направился к погибшей матери девочки и скорее по привычке, чем по необходимости, склонившись, стал осматривать ее через лупу. Ее культя выглядела на удивление чистой; кость, торчавшая из плоти, сверкала белизной, словно кто-то отполировал ее.
Теперь все стало уже забываться, но, кажется, именно глядя на культю женщины сквозь увеличительное стекло, я вспомнил о своих родителях и принялся лихорадочно искать их. Чтобы отчасти объяснить то, что за этим последовало, могу лишь сказать: Акира продолжал истерично хохотать, лежа там, где рухнул, а девочка тем же монотонно-настойчивым голосом — повторять свою просьбу. Иными словами, атмосфера становилась слишком нервной, и, вероятно, в значительной степени поэтому я стал переворачивать вверх дном то немногое, что осталось от дома.