Не раз вспоминал он потом это происшествие, и каждый раз с новым чувством. Обида и горькое разочарование постепенно сменялись снисходительным удивлением собственной наивности, а позже пришло даже нечто вроде восхищения актерскими способностями обоих мошенников и мастерством неизвестного мошенника-портного; надо же, сумел, пусть всего на несколько часов, придать истлевшим лохмотьям видимость стоящей вещи.
Вот, стало быть, опять припомнилась ему та история. Что сталось с жуликами? Наверняка получили свое, недолго радовались. А его потеря?.. Пережил. Она его кое-чему научила. А теперь он — уважаемый человек, награжден орденами, случается, и на другие заводы приглашают, когда требуется выточить особо сложную деталь…
Размышляя таким образом, он между тем уже приступил к осуществлению только что родившегося плана, смысл которого укладывался в распространенную формулу: не мы, так наши дети. Ему по-прежнему везло: он сразу нашел свободную телефонную будку, в ней — чудо из чудес — оказался исправный аппарат, как по заказу в кармане отыскалась двухкопеечная монета, и номер ответил сразу же, и соседка была в хорошем настроении, — не пожелав слушать никаких его объяснений и извинений, сразу позвала жену.
Нет, с ним ничего не случилось, просто наткнулся в магазине «Одежда» на превосходный костюм, парню как раз по размеру, думал с ходу купить, но без примерки все же рискованно, как он там, дома ли? Вот и отлично, пусть сейчас же подойдет, такой редкий случай, материал прекрасный и совсем по дешевке. Хорошо, он подождет у входа в магазин.
Как быстро нынче вырастают дети! Совсем ведь недавно он думал про себя: ага, скоро уж мои вещи будут мальчишке годиться — немаловажное удобство в семейном быту. Ан нет, не успели оглянуться, перерос его сынок, никто даже не заметил, когда же они были одинакового роста, обогнал отца, как азартный гонщик, и вот тебе, пожалуйста, уже на несколько сантиметров выше…
Он увидел их еще издалека. Рослый, стройный парень, длинноногий, грудь широкая, белобрысый чуб, розовые щеки, весьма даже привлекательная внешность, но в поведении пока еще тих и скромен, робок даже: в голову не приходит, что хорош собой. Рядом деловито семенит мать, с годами она становится все круглее, дороднее. Пошла-таки с ним, не может положиться на мужиков, сама решила поглядеть покупку, утвердить или отклонить новый костюм — это тебе не безделица.
Все согласны, что парень удался в него. Те же голубые глаза, широкий, улыбчивый рот, да и голос тот же самый, последнее время даже мать путает их иногда. В их семье не в ходу такие слова, как «любовь» и прочее подобное, но отец и сын привязаны друг к другу, и старший видит в младшем продолжение собственной жизни. Считается решенным, что сын идет после восьмилетки, то есть уже в этом году, в профессионально-техническое училище. И пусть дочь, с ее запросами, учится в своем институте где-то в большом городе, сын перво-наперво будет обучаться наследственной профессии токаря.
Вот и покупка костюма представлялась ему в некотором роде символической, осуществлением его собственной юношеской мечты, переданной в наследство сыну. Недаром парню сейчас почти столько же лет, сколько ему было тогда, в первый послевоенный год…
Светло-серый костюм, к счастью, все еще висел в своем дальнем углу, скрытый от глаз неразборчивых посетителей, ожидая настоящего, знающего толк покупателя.
— Вот он, — сказал отец.
Мать, подойдя, пощупала рукав. Сняла плечики с крючка и оглядела весь костюм придирчивым, изучающим взглядом. Потом по отдельности осмотрела пиджак — он был хорошего покроя, — и брюки, кажется, как раз нужной длины. Глядя жене в лицо и пытаясь угадать впечатление, он заподозрил уж было протест: жена частенько вступала с ним в спор и любила оставлять за собой последнее слово. Но нет, ее тоже удовлетворяло высокое качество вещи.
— Ну-ка, примерь, — сказала она сыну, с безучастным видом стоявшему рядом.
Парень не тронулся с места.
— Ну, чего стоишь? — недоуменно спросил отец. — Бери костюм и пошли в примерочную. — И, поскольку малый все еще стоял, добавил: — Точно твой размер, как на тебя сшит. Ну, в чем дело?
Что-то с мальчишкой не так, ясное дело. Но что? Может быть, он заметил надпись у входа в отдел? Мать тоже поторапливала:
— Давайте поживей, я тесто поставила, убежит еще, пока мы тут канителимся.
Уставившись в пространство, юноша произнес негромко и печально, словно чувствовал себя виноватым:
— Не нужно мне этого костюма.
Сказал он это матери, которую вообще-то меньше жаловал вниманием, с ней он чаще, чем с отцом, позволял себе пререкаться. Но именно отец поднял брошенную перчатку.
— Что значит тебе не нужно? Превосходный костюм! Такой ты будешь годами искать и не найдешь. Что тебе в нем не нравится? Самый первоклассный материал, лучшие артисты в таком ходили.
Вообще-то доказывать и объяснять было не в его правилах, но уж очень хотелось раскрыть мальчишке глаза.
Парень, избегая отцовского взгляда, молчал. Притворяться он еще не умел, и на его мальчишеском лице отражались смятение и мучительное недовольство собой, ведь он видел, что огорчает отца. Но побороть себя не мог.
— Так пойдем, померим. Ну, скоро ты? Или говори, что тебе не так. Просто смешно, отличный костюм! Чистая находка! Он тебе в самом деле не нравится?
— Нет, не нравится, — выговорил наконец мальчик тихо, но решительно.
— Почему же, сынок? — вмешалась мать. Чаще всего она принимала его сторону, пыталась тем самым хоть немного поддержать исчезающую близость с парнишкой, все более ослабевающую по мере его возмужания. Но тут справедливость была ей дороже. — Погляди, как изящно сшит пиджак, даже с разрезом.
Парень упорно молчал. Другие покупатели стали прислушиваться к семейной сцене. Надо было кончать, и отец сказал, еле сдерживая гнев:
— Значит, не нужен тебе такой костюм?
— Нет, — ответил сын, не отводя взгляда.
Отец резко повесил костюм на место, повернулся и пошел к выходу, мать и сын последовали за ним. Говорить он не мог, злость охватила его, злость на неразумного юнца, так легко отвернувшегося от собственного счастья. Он шел быстро, крупными шагами — скорей, скорей уйти от места поражения, шел, пугая ожесточенным выражением лица движущихся навстречу покупателей. Уже выйдя из магазина, лишь тогда замедлил шаг, когда сообразил, что со стороны может казаться смешным. Усилием воли он умерил свой гнев. Не оборачиваясь, он догадался, что сын идет рядом, слева от него, но, даже чувствуя его присутствие, его тревогу и готовность к покаянию, все равно не глядел в его сторону.
Необычные, сложные чувства бушевали сейчас в его груди. Впервые сын не был с ним заодно, не согласился с ним, восстал против него. Ну да, всего-навсего какой-то костюм. Не велика проблема, скорее, дело вкуса. И все же досадно. К тому же жаль — такого костюма никогда больше не найти. До чего жалко!
Может быть, надо было пустить в ход отцовский авторитет, приказать — и все дело? Но нет, такое не в его натуре. Он ненавидит насильственные решения. Уважать в человеке личность — таков его жизненный принцип.
Ладно, ничего не изменить. Придется примириться с потерей. Почему, собственно, с потерей? Всего лишь упущенная возможность. Подумаешь, мировая катастрофа!..
Да, умом он понимает это, но буря в душе не утихает… Ах, какой костюм! Такого мы больше уж не сыщем…
Все проходит, время лечит и более глубокие раны, и мы со снисходительной улыбкой вспоминаем, как некогда болезненно сжималось сердце… Через несколько часов отец настолько свыкся с происшедшим, что мог уже спокойно все обсудить.
— Послушай, малыш, — начал он, когда семья собралась на кухне за ужином, — надо как-то разобраться в этом спорном вопросе. Не буду скрывать: я огорчен твоим упорством. Ты можешь возразить, мол, подумаешь, какой-то там костюм. Правильно, не мировая проблема. Но ты должен понять меня, вернее, нас с матерью. Слышал поговорку: по одежке встречают?.. Кто знает, будь я в молодости хорошо одет… Ладно, не об этом речь. Скажи на милость, чем тебе не понравился тот костюм?
Смущенно засопев, парень промолчал.
— Ну, так чем же? Цветом, может быть?
— Ах, брось ты его допрашивать, отец, — отозвалась жена. — Я знаю, в чем загвоздка.
— В чем?
— Потом тебе скажу.
— Говори сейчас.
— Сказать? — мать оглянулась на сына. Парень сидел, поникнув головой, словно на скамье подсудимых. — У брюк покрой не модный, вот и все дело.
Отец изумился:
— Покрой? У брюк? Что же в них не так?
— Ах, отец! — воскликнула жена. — Ты в каком веке живешь? Брюки должны быть вверху узкие, в обтяжку, а внизу широкие, заметно шире, чем у колена.
— Вот как? — Это было для него ново. Он даже не знал, что такие различия существуют и что на них обращают внимание. — Это правда? — спросил он у сына. — Или вы меня разыгрываете?
Парень не ответил, только ниже опустил голову.
«Странно, такие различия, — подумал отец. — Другие времена, другие нравы».
Он больше не сердился на него. Он его жалел.
Оказывается, его сын не свободен от таких вот представлений. Но не решается сказать об этом сам, стыдится. Надо ли еще добавлять ему переживаний?
Спи спокойно, светло-серый костюм! Жаль, что тридцать лет назад ты не возник предо мной уцененным товаром! Да что там, не обо мне речь. Сынок подрос. Я всегда думал о нем, как о себе самом. Но он и я — не одно и то же, он — другой. Не бывает простого продолжения одной человеческой жизни в другой.
Вырос новый человек. У него своя жизнь. Со своими открытиями. Своими достижениями. Со своими собственными разочарованиями.
Он бросил беглый взгляд на сына. Лицо мрачно, между бровей залегла задумчивая складка. Какой-то след наверняка оставит в нем несостоявшаяся покупка.
Возможно, сейчас было самое время сказать сыну какие-то мудрые, добрые слова, объяснить ему, что преходяще и что никогда не теряет ценности, к чему надо стремиться, а что гроша ломаного не стоит, — но он был не силен в абстрактных рассуждениях и знал об этом.