Крупная женщина средних лет с большими круглыми серёжками и короткой причёской в стиле афро. По её силуэту я понимаю, что это именно она гналась за мной по переулку.
Узнает ли она меня? Сердце бешено колотится, и я избегаю её взгляда, пониже надвигая козырёк бейсболки. Я пытаюсь в очередной раз напомнить себе, что когда это случилось, на улице уже темнело, и я был к ней спиной, и всё же…
– Здравствуйте! – говорит женщина. Судя по голосу, она улыбается, но я стараюсь не поднимать глаз. – Ты, должно быть, Сьюзен? И…
Она переводит взгляд на меня. Сьюзен говорит:
– Это Малкольм. Он тоже участвует в проекте.
Я всё ещё не поднимаю лица.
– Меня зовут Андрина. Я сиделка мистера Маккинли. Зовите меня Анди. – Голос у неё по-прежнему такой, будто она нам рада. Она приглашает нас в просторный коридор с высокими потолками, начищенными до блеска полами и широкой лестницей. У первой двери она останавливается и указывает на пузырёк, стоящий на столике.
– Обработайте руки, пожалуйста. Мистеру Маккинли девяносто, и недавно он перенёс жуткую простуду.
Пока мы это делаем, она достаёт из кармана рабочего халата какое-то устройство и приподнимает его. Я тем временем оглядываюсь в поисках собаки, но пока что её не вижу.
– Сними, пожалуйста, кепку, Малкольм. Мне нужно измерить тебе температуру.
Я медленно и неохотно стягиваю кепку, но лица по-прежнему не поднимаю.
– Ну же, – говорит Анди. – Не стесняйся! – Она протягивает руку и осторожно берёт меня за подбородок, чтобы я поднял лицо, а потом прикладывает термометр мне ко лбу. Делая это, она пристально на меня смотрит.
И вот если бы несколько недель назад меня спросили, может ли, по моему мнению, кто-нибудь читать мысли, я бы ответил «Ясное дело, нет». Но с тех пор как я начал делить сны с Себом, я уже не так в этом уверен. А теперь, когда лицо этой женщины находится всего в паре сантиметров от моего? Я настолько убеждён, что знаю, о чём о на думает, что это всё равно как если бы она со мной говорила.
Я знаю, что тем вечером это был ты, маленький ты негодник. Я бы эту соломенную копну где угодно узнала. Так что ты можешь загладить свою вину, навестив умирающего старика и послушав его россказни.
Анди смотрит на термометр, потом на меня и качает головой, цокая.
– Ох господи! – говорит она и с мрачным видом умолкает. А потом снова начинает улыбаться. – Просто шучу! Всё с тобой нормально. Входите. Ему не терпится с вами познакомиться. Только обувь снимите, пожалуйста. – Она оживлена, но во взгляде её прищуренных глаз я читаю что-то, что меня нервирует.
Из-за толстой двери доносится классическая музыка: такую обычно играют оркестры, хотя звучит она не очень мелодично – но и я, с другой стороны, не специалист. Сердце у меня по-прежнему колотится как сумасшедшее.
Мы замираем, и сиделка подгоняет нас к двери.
– Входите, входите. Вам повезло: у него сегодня хороший день. Хотя предупреждаю… – Она делает паузу, и мы выжидающе смотрим на неё. – Даже в хорошие дни он очень устаёт и от этого может сделаться несколько вспыльчивым.
Ну класс. Усталый сварливый старикан.
Который, как выяснится, изменит мою жизнь.
И не то чтобы в лучшую сторону.
Глава 30
Комната оказывается громадной и чересчур тёплой, потолки здесь высокие, эркерное окно выходит на сквер, за которым виднеются монастырь и река Тайн. Две из стен скрывают высящиеся от пола до самого потолка полки, как попало забитые книгами, бумагами и папками; на других двух стенах наклеены обои с ярким, но выцветшим симметричным узором. Ещё тут стоят длинный сервант и такой же длинный блёкло-зелёный диван с пуговицами.
Подняв голову, я вижу десятки огромных шёлковых узорчатых шарфов разных цветов, свисающих с потолка, а между ними – самые разные болтающиеся подвески: бамбуковую музыку ветра, два больших круглых стеклянных диска, поблёскивающих на свету, и кучу синих бабочек, связанных вместе едва видимой нитью. Ощущение такое, будто я попал в волшебную разноцветную антикварную лавку.
Также тут стоит кресло с высокой спинкой, повёрнутое к окну.
Несмотря на душный тёплый воздух, подошвами ног через носки я ощущаю холод плитки. Мы мнёмся в дверном проёме. Здесь музыка гораздо громче: классические скрипки и духовые – такое наверняка нравится Сьюзен.
– Ну, коли заходите – заходьте, и дверь закрыть не забудьте! Не выношу шквожняков!
Голос глухой и невнятный и доносится из кресла. Когда я приближаюсь, то вижу скомканный клетчатый плед, под которым сидит, слегка сгорбившись, старик. Рядом с креслом на тележке стоит большой серебристый цилиндр. От него к пластиковой маске, надетой на лицо старика, ведёт резиновая трубка.
Когда мы со Сьюзен подходим поближе, он ёрзает в кресле, выпрямляясь. И только тогда я осознаю, что это не плед, а огромный сине-зелёный клетчатый кардиган. Старик снимает с лица кислородную маску и худой трясущейся рукой приглаживает седые волосы, которых у него довольно много. На лице у него больше морщин, чем я у кого-либо видел, и он подозрительно разглядывает нас сквозь фиолетовые очки, водружённые на крупный испещрённый прожилками нос. Это точно то же лицо, что и на коробке со Сновидаторами, только гораздо более старое и определённо не улыбающееся.
– Не так близко! – говорит Анди, когда мы подходим ещё немного, но старик отмахивается от неё.
– А, плюньте на неё! Подходьте так близко, как вам охота. У ваш же нет вшов, а?
Вшей? Я чувствую, как краснею. У нас с Себом в прошлом семестре были гниды.
– Нет, но…
Сьюзен перебивает.
– Нет, мистер Маккинли. У нас точно нет вшей.
– С ними всё нормально, Кеннет. Правда. Ведите себя прилично. – Анди достаёт из длинной коробки какой-то рулон.
– Ох, ошшень хорошо. Сядьте-ка на еёшнюю бумагу. Зачем оно надо, я понятия не имею. Вы же не шобираетесь обмаратьшя, а?
– Это чтобы вы не умерли раньше времени, Кеннет, – с улыбкой говорит Анди, отрывая от рулона длинный кусок мягкой широкой бумаги и кладя её на диван для нас. Мы осторожно усаживаемся. Старик отвечает гортанным бульканьем: он явно думает, что попытки сохранить ему жизнь – пустая трата времени.
Кроме музыки, я теперь замечаю ещё один звук: клацанье, исходящее от старика, когда он говорит.
– Надеюсь, мы дошлушаем до конца эту часть? Я нахожу, что мистер Брукнер – не тот композитор, которого можно слушать в шпешке. – И вот опять этот звук: клац-клац.
Старик закрыл глаза, но его руки двигаются под аккомпанемент странной музыки, как будто он дирижирует невидимым оркестром. Анди пересекает комнату и подходит к старомодному проигрывателю, на котором крутится чёрная виниловая пластинка, а потом нажимает на кнопку, и музыка резко замолкает.
Услышав внезапную тишину, старик открывает глаза. Дальше происходит просто поразительная трансформация. Прямо на наших глазах мистер Маккинли как будто молодеет. Он, конечно, не молодеет, но говорить начинает куда бодрее. Речь становится разборчивее, он выпрямляется, поднимая морщинистую шею из сутулых плеч, как черепаха.
– Ну ладно тебе, Анди. Не обязательно было так делать, – говорит он.
– Мистер Брукнер подождёт, Кеннет. У вас гости, – отвечает Анди. – Сьюзен Тензин и Малкольм…?
– Белл.
– Малкольм Белл. К тому же Сьюзен принесла пирог.
Старик прочищает горло, и одновременно у него словно прочищается разум. Его глаза, практически скрытые под зарослями седых бровей, чуточку расширяются.
– Ох, да. Я вас ждал. Добро пожаловать в мою махонькую обитель. Анди – мы попьём чай прямо тут, пожалуй. – И опять этот звук: клац-клац.
У мистера Маккинли лицо человека, который совсем недавно сидел на очень строгой диете. Моей тётушке Джине как-то пришлось сидеть на такой – выглядела она ужасно. Щёки у старика обвисли, с подбородка до самого чёрного шёлкового ш ейного платка, заправленного в кардиган, свисает кожа. Кажется, что штаны, блестящие от старости, великоваты для его тощих ног.
Руки у него длинные, худые, с выступающими суставами и синими венами. На одном пальце сияет большое броское золотое кольцо с крупным фиолетовым камнем. Оно сидит слегка свободно. Я смотрю на старика, он двигает челюстью, и опять раздаётся этот звук: клац-клац.
Старик снова прочищает горло и говорит:
– Ох, ладно: это хорошо. Я очень рад, что вы не говорливые. Не выношу говорливых людей. Как я всегда говорю, лучше держать рот на замке и показаться дураком, чем открыть его и развеять все сомнения! Согласен, Малкольм? Отличное шотландское имя, кстати говоря!
Я его не до конца понимаю, но всё равно улыбаюсь и киваю, и он улыбается в ответ, демонстрируя белые зубы, которые, должно быть, моложе него по крайней мере лет на шестьдесят. Когда клацанье раздаётся снова, до меня доходит, что зубы у него искусственные и, видимо, смещаются время от времени – отсюда и звук. Голос у него хриплый, говорит он нараспев и с явным шотландским акцентом. Я как будто слушаю, как кто-то полощет горло галькой.
Он поворачивается к Сьюзен, и в этот момент в комнату возвращается Анди, катя тележку с позвякивающими чашками и блюдом с масляным пирогом.
– Скажи мне, Сьюзен, – говорит старик. – Можешь ли просветить меня поподробнее, кто ты такая? Зачем пришла сюда?
Он неловко улыбается. Ощущение такое, что брюзгливого человека, которым он был минуту назад, подменили кем-то, кто изо всех сил старается быть обаятельным. Я вспоминаю слова с упаковки от Сновидаторов: «Возможно, вы видели мои выступления на сцене, по радио и телевидению…» Этот человек явно привык разыгрывать представления.
Пока Сьюзен толкает ему речь про программу общественно полезного труда Марденской средней школы, я оглядываю удивительную комнату с разноцветными украшениями, болтающимися на потолке. Тёплый воздух резко пахнет какой-то мазью, дезинфекцией, полиролью для дерева и… застарелым табаком? Но есть и другой запах: кислая, капустная вонь, которая постепен