– Значит, где-то ты все же знаменит? – широко улыбаюсь я.
– Ну, может быть, немного. Мои песни знают в испаноязычных странах.
Его слова медленно оседают в моем сознании, но, как ни странно, нервничать меня не заставляют, а, напротив, гасят мое беспокойство. Если он звезда большой величины, значит, я для него – всего лишь развлечение, как и он для меня.
– Ладно, уговорил. В следующий раз послушаю не одну, а несколько твоих песен.
Пальцем он обводит мой пупок.
– Сегодня вечером придешь?
Я приподнимаюсь в постели, толкаю его на спину и, упираясь ладонями в его плечи, распластываюсь на нем, как глазурь на торте.
– Для этого мне надо купить более приличный наряд.
Лежа подо мной, он чуть раздвигает губы в едва заметной улыбке; его глаза сияют.
– Мне нравится твое красное платье.
Я чмокаю его в шею.
– Найду другое красное платье. – И начинаю целовать его по-настоящему, неторопливо, основательно, наслаждаясь сочностью его губ, ароматом его кожи. – Ты так здорово пахнешь, лучше, чем любой из мужчин, которых я когда-либо встречала.
– В самом деле?
Я зарываюсь лицом в его шею и глубоко вдыхаю.
– Как океан, роса и… что-то еще. – Что-то пряное. Я пытаюсь найти этому определение, но понять не могу. И вдруг мы меняемся местами. Теперь он распластан по мне, как глазировка на торте. Его руки в моих волосах.
– Это очень сексуально, – шепчет Хавьер. Он тычется носом в мою шею, вдыхает, щиплет ее губами. И мы, сами того не замечая, снова начинаем утолять страсть, медленно погружаясь в блаженство.
Спустя некоторое время мы завтракаем. Я сижу, завернувшись в простыню; на нем – трусы-шорты. Мы пьем кофе, заваренный во френч-прессе, и едим слоеные пирожные. Хавьер достал их откуда-то вместе с маленькими зелеными плодами, которые я поначалу приняла за лаймы.
– Фейхоа, – объясняет он, разрезая пополам один плод. Внутри я вижу семена в форме средневекового креста. Они окружены мякотью, по виду напоминающей киви. Вкус мучнисто-сладкий, как у груши.
– Вкусно.
Хавьер кивает, чайной ложкой выскребая из кожуры мякоть. Пальцем поглаживает скромную татуировку на внутренней стороне моей руки – русалочьи чешуйки с надписью младшая сестра по внешнему краю рисунка. У Джози такая же.
– Расскажи про свою сестру.
Я смотрю на гавань, где по воде скользит в сторону моря парусник – наполненный ветром белый треугольник на фоне синевы.
– Мне трудно про нее говорить.
Хавьер молчит, давая мне возможность самой решить, рассказывать или нет. Но после секса я расслаблена, расположена быть откровенной; волна страсти смыла с меня мой панцирь. Я набираю полные легкие воздуха.
– Она была… то есть… она на два года старше меня. В детстве я ее обожала. Мама с папой были… – я вздыхаю, – …не слишком зациклены на своих родительских обязанностях, и до появления Дилана обо мне заботилась Джози.
Хавьер подбадривает меня кивком.
Я отпиваю маленький глоток кофе, держа чашку обеими руками.
– Она была чудесным ребенком, честное слово. Послушанием не отличалась, но и дурных задатков не имела. Школу не любила, это да, но, насколько помню, больших глупостей не совершала. А потом… – Я пожимаю плечами.
– Что было потом?
– Она изменилась. Точно не скажу, когда именно, но у нее начались проблемы. Она украдкой отхлебывала спиртное из бокалов посетителей, главным образом, у мужчин, а когда мы подросли, стала красть пиво и прочее из бара.
Пальцы Хавьера переместились на мою лодыжку.
– А что же родители?
– По-моему, они даже не замечали. – Я потираю живот, ощущая в нем жжение, и выпрямляю спину. Удивительно, что мне до сих пор больно это вспоминать. – Они вечно ссорились, жутко скандалили – орали как бешеные, швыряли друг в друга что ни попадя. Они просто не обращали внимания на то, что происходит с Джози.
– А как же ты? Кто заботился о тебе?
– Дилан, – просто отвечаю я.
– Тот беглец. Он заменил тебе брата?
– Да.
– И это он читал тебе книгу «Чарли и шоколадная фабрика».
– Да, – улыбаюсь я. – И многое другое.
– Он присматривал за тобой и твоей сестрой?
– Да. Работал в ресторане, помогая отцу на кухне, но жил с нами. – Я кусаю губу, думая, как бы ему объяснить про Дилана. – У него были свои проблемы, но, честно говоря, даже не знаю, как бы мы обходились без него. Это он будил нас по утрам и отправлял в школу; это он следил за тем, чтобы нам покупали новую обувь, когда старая становилась мала. Он всегда проверял мою домашнюю работу, когда я возвращалась из школы, даже если ему нужно было бежать на свидание с какой-нибудь девчонкой, а девчонки у него всегда были. – Меня переполняет призрачное чувство, что владело мной в те далекие дни, когда я сидела в нашей комнате с Диланом и Джози, делавшей домашнее задание из-под палки, а также еще какой-нибудь девчонкой, с которой в тот момент встречался Дилан. – Он был очень красив, – улыбаюсь я. – Самый красивый юноша на всем белом свете.
– Вы его ревновали? – с улыбкой спрашивает Хавьер.
– Конечно! Он ведь принадлежал нам!
– На много он был старше?
– Джози – на шесть лет, меня – на восемь. – Я опускаю голову, сознавая, что Хавьеру опять удалось это – выпытать мою тайну, – и затем озадаченно хмурюсь.
– В чем дело?
– Ты опять хитростью вызвал меня на откровенность.
– Потому что я хочу знать о тебе все, – отвечает он, ведя ладонью по моей голени. – И, если ты расскажешь про свою сестру, может быть, я сумею помочь ее отыскать.
Мне приходит в голову мысль, что он, возможно, переигрывает. Слишком много эмоций. Слишком много напористости. С другой стороны, я в полной растерянности: как решить эту проблему? Один ум хорошо, а два-то – лучше.
– Может быть. – Я выпрямляюсь. – Ладно, тогда слушай.
Хавьер опускает подбородок в ладонь.
– Я весь во внимании.
– В общем, она, моя сестра, превратилась в оторву. Образование получать отказалась, днями и ночами по вечеринкам шлялась, да на серфе гоняла. Во время нашей последней встречи она украла у меня почти все, что я имела, в том числе компьютер и одежду. И продала.
– Опа. Страшное предательство.
– Да. Я только что окончила интернатуру, была истощена и выжата как лимон. Ее поступок у меня просто в голове не укладывался. – Я снова потираю живот, вспоминая, как мне было обидно и больно, когда, вернувшись домой, я увидела, что родная сестра меня ограбила. Меня тогда такая злость разобрала. – И я ее выкинула из своей жизни.
– Вполне объяснимо.
– Да, – вздыхаю я. – И больше я с ней не общалась. А через полгода она, как мы тогда думали, погибла при взрыве поезда во Франции. – В своем воображении я переношусь в тот день, когда я только что вошла в свою съемную квартиру по возвращении то ли с работы, то ли с учебы и мне позвонила мама. Меня накрывает тень боли тех мгновений. В те минуты неизбывного горя, рыдая в голос, я готова была сделать что угодно, лишь бы вернуть ее.
Хавьер смотрит на меня добрым взглядом, но молчит.
– Все это время я считала ее погибшей. – Я развожу руками и смотрю на ладони, словно читаю по ним свой рассказ. – И вдруг увидела в телерепортаже о пожаре в ночном клубе. Она находилась здесь, в центре, когда это случилось.
– Ты считала ее погибшей, пока не увидела по телевизору? Все это время?
– Да.
Он смотрит на меня долгим испытующим взглядом.
– Наверно, ты очень разозлилась.
– Это еще мягко сказано. – Медленно кипящая лава внутри меня булькает. – Это мама настояла, чтобы я отправилась сюда. Сама я, возможно, не поехала бы.
Большие темные глаза неотрывно смотрят мне в лицо.
– Лично я рад, что ты приехала.
Я сдержанно улыбаюсь ему.
– Наверняка нашел бы кого-то еще, кто согрел бы тебе постель.
– Но ведь это была бы не ты.
– Хавьер, ты не обязан мне льстить. – Предупреждая его протест, я качаю головой. – В любом случае, я должна продолжить поиски сестры. Мама ждет от меня вестей.
– Ты уже что-то предприняла?
– Не много. Пыталась найти ее по имени, но это тупик. Думаю, та женщина в итальянском ресторане что-то знает, так что, может, еще раз схожу туда. Но вообще-то… – я вскидываю бровь, – я смотрю в сторону океана. Хочу проехаться не серфе.
– А как же сестра? – Хавьер склоняет набок голову.
– Серфинг помогает мне думать. Может, что-нибудь и надумаю. – В легких будто что-то клокочет, затрудняя дыхание. Я расправляю плечи, чтобы их ничто не стесняло. – Хочешь научиться серфингу?
– Нет, нет, – выставляет перед собой ладони Хавьер. – Сегодня я встречаюсь с Мигелем.
– Что ж, ладно. – Я доедаю последний кусочек пирожного, отряхиваю с пальцев крошки. – Я пойду, а ты уж сам тут разбирайся.
Он ловит меня за руку.
– Вечером придешь на наше выступление?
Кивнув, я касаюсь его головы, густых волнистых волос.
– Иначе кто же защитит тебя от оравы женщин?
– И то верно. Защита мне понадобится. – Он снова пленяет мою руку и целует ладонь. – До встречи.
Глава 14Мари
К тому времени, когда я возвращаюсь домой после ужина с Нэн, Саймон уже уложил детей спать. Я на цыпочках захожу в их комнаты, целую каждого в головку, затем иду к мужу. Саймон в зале, развалился в своем кресле. На коленях у него маленький песик, остальные собаки крепко спят на ковре. Я вижу, что он изнурен.
– Как прошел день? – спрашиваю я, зарываясь пальцами в его волосы.
Он прислоняется ко мне, и я массирую ему голову.
– Хорошо. Сара пришла первой на пятидесятиметровке вольным стилем.
– Ух ты! Молодчина. А Лео?
– Проиграл Тревору. – Взгляд Саймона перемещается на экран телевизора, на котором застыл кадр приостановленного фильма, что он смотрел. – У мальчика явно талант олимпийского пловца.
– У Тревора?
Он кивает, и его одолевает зевота. Улыбаясь, я целую мужа в лоб.