— Я так испугалась. Когда ты не вернулась, я страшно, страшно испугалась. Никогда больше так не делай.
Я кивнула.
— Хорошо, — сказала она. — Куда теперь пойдем?
— Не знаю.
— Может, в кино?
Так мы и сделали. Мы пошли в кино, и ели конфеты и попкорн, и по пути домой несколько минут держались за руки.
Человек, который смеется, был на посту и пинал воздух, стоя на краю тротуара лицом к дороге. Увидев нас, он завопил: «Умница!» Но оттого, что я была с мамой, все было по-другому — как будто я шла по улице, укутанная в теплое одеяло.
Ричард стоял у нашего дома, привалившись спиной к стене, и читал газету.
— Эй, — сказал он. — У нас вообще-то был план. Ты что, про меня забыла?
Он скорчил грустную рожицу, и мама сказала:
— Ой, какой ужас! Я сильно опоздала, да? — и посмотрела на меня, и мы обе захихикали.
— Слушай, — сказал Ричард, — может, ты все-таки дашь мне ключ? От этого еще никто не умирал, честное слово.
А мама пожала плечами и сказала, что сейчас всего полчетвертого и ей еще не хочется идти домой. Так что мы развернулись и пошли в кафе, где было полно народу, потому что все как раз проснулись и отправились завтракать.
Сразу три вещи
Начался 1979 год — новый год, даже почти что новое десятилетие, — но в школе все как было, так и осталось. Джей Стрингер по-прежнему был гением, на школьных концертах была все та же тоска зеленая, Алиса Эванс, как всегда, стеснялась попроситься в туалет. Скрипичный ансамбль четвероклассников только-только начал пиликать, а Алиса уже ерзала в своем кресле со мной рядом. С другой стороны от меня сидел Джей и слушал худшую музыку в мире, одновременно ухитряясь читать книжку.
Справа впереди, за несколько рядов от нас, я разглядела светлые вихры Сэла. Некоторое время я сверлила взглядом его затылок, проверяя, удастся ли мне заставить его обернуться исключительно силой мозговых волн, — но попробуй сосредоточься, когда рядом с тобой Алиса Эванс, плотно сдвинув колени, перетаптывается с ноги на ногу, будто исполняет мексиканский танец на полях сомбреро. Я хотела выразительно переглянуться с Аннемари, но она, похоже, всерьез слушала это пиликанье. Так что я отвернулась и стала опять буравить взглядом затылок Сэла.
Джулия сидела прямо передо мной и все время вертела головой — ей явно было так же скучно, как мне. Потом она обернулась и уставилась на Аннемари. Я проследила за ее взглядом и увидела, что Аннемари по-прежнему не сводит глаз со сцены. Джулия смотрела на Аннемари. Я смотрела, как Джулия смотрит на Аннемари. Я видела ее глаза цвета шоколада с содержанием какао шестьдесят процентов, лицо цвета кофе-латте, и выражение этого лица было таким знакомым, что внутри у меня все затрепетало. Я узнала этот взгляд. Это был мой взгляд. Тот самый, каким я смотрела на Сэла.
И до меня внезапно, в один миг, дошли сразу три вещи.
Во-первых, это Джулия положила розу под дверь Аннемари.
Во-вторых, Джулия все время думает об Аннемари, но Аннемари этого не замечает. Потому что я ей мешаю.
В-третьих, Алиса Эванс сейчас описается.
Я повернулась к Алисе:
— Эй. Мне надо в туалет. Составишь компанию?
Когда перестаешь вести себя по-свински, то особенно остро осознаешь, какой же ты все-таки был свиньей. Это как включишь в комнате свет и только тогда понимаешь, до чего в ней было темно.
И все твои обычные поступки и привычки — словно призраки, которых все видят, но притворяются, будто не видят. Все это я поняла в тот миг, когда спросила Алису Эванс, не составит ли она мне компанию для похода в туалет. Я никогда не мучила ее нарочно, как другие девчонки, но до того дня я ни разу в жизни палец о палец не ударила, чтобы ей помочь, и мне в голову не приходило сказать ей доброе слово.
Алиса перестала ерзать и подозрительно глянула на меня:
— Тебе правда надо? Честно?
— Ага. — В тот миг мне больше всего на свете хотелось, чтобы Алиса почувствовала себя со мной спокойно и надежно. — Честно.
Я подалась вперед и замахала рукой, чтоб мистер Томпсон меня заметил. Он сидел в конце ряда. Я перегнулась через коленки Джея Стрингера и Колина, сидевших между нами, и громким шепотом спросила:
— Можно мне в туалет?
Эти слова для меня были как жертвоприношение, как бесценный дар космосу. Не знаю почему, но, увидев взгляд Джулии, я твердо решила отвести Алису Эванс в туалет, пока она не намочила штаны.
— Сейчас?! — прошипел мистер Томпкин.
— Ну пожа-а-алуйста!
Он закатил глаза:
— Иди!
Он сдвинул колени в сторону, пропуская нас, а Джей Стрингер и Колин приблизили друг к другу головы, шушукаясь, и Джей рассмеялся. Я сообразила, что если рассмеялся Джей, значит, шутку отпустил Колин. Наверное, про меня. Я схватила Алису за руку и потащила за собой к выходу.
То, о чем просят
Как только Алиса скрылась в туалете, я помчалась в канцелярию. У меня и так уже было много дел, которые я хотела сделать, но не могла — например, обнять маму или перестать завидовать Аннемари, — и я не желала, чтобы их список рос. Но нужно было действовать быстро.
— Миранда? — Байкерша окинула меня взглядом из-под удивленно поднятых бровей. — Ты же должна быть в актовом зале!
— А я там и есть… точнее, я там была и сейчас опять пойду. Я Алису жду, она в туалете. Вы не могли бы мне дать листок бумаги?
— Нет уж, дорогая! Каждому давать по листку — бумаги не напасешься!
— Пожалуйста, всего один маленький листочек! Половинку, четвертинку даже! — Сейчас или никогда, думала я.
Байкерша вздохнула, подъехала на своем кресле к соседнему столу, где лежал квадратный блокнотик с розовыми страницами, вырвала листок, сложила его вдвое, еще вдвое и аккуратно оторвала четвертинку. «Скорей, — торопил меня мозг, — скорей».
— Прошу. — Она вручила мне крошечный розовый квадратик. В ее взгляде ясно читалось: «Надеюсь, ты не скоро заявишься сюда клянчить что-нибудь еще».
Я схватила ручку со стола и быстро-быстро написала кое-что на розовом квадратике.
— Я думала, ты меня бросила. — Алиса с обиженным видом топталась перед дверью туалета.
— Кто, я? Не дождешься!
Она улыбнулась. Похоже, новая я людям нравилась.
Мы протиснулись на свои места мимо Колина и Джея Стрингера, которые опять зашушукались и захихикали. Аннемари повернулась ко мне и подняла брови в смысле «где-ты-была». Я одними губами сказала: «В туалете», она кивнула и снова откинулась на спинку стула.
Я несколько раз сложила свой розовый квадратик, потом привстала, наклонилась вперед и бросила записку Джулии на колени. В записке было всего одно слово: МИР.
И под ним — мой номер телефона.
Когда все меняется
В тот день Сэл возвращался из школы вместе с Колином — наверное, позвал его в гости. Они шли впереди меня, и один катил на Колиновом скейтборде, другой стучал по асфальту баскетбольным мячом Сэла, а потом они менялись. Они хохотали, носились друг за дружкой кругами, и мне до того хотелось быть с ними, что у меня чуть сердце не разорвалось. И я решила зайти к Белл.
Белл достала здоровенную коробку витамина С, которую держала под прилавком, встряхнула ее — витаминки загремели, — и вопросительно посмотрела на меня. Я кивнула, и она ссыпала мне в ладонь четыре штуки.
— Что стряслось? — спросила она.
— Ничего особенного.
— Расскажешь, что там дальше было в книжке? У тебя есть время?
— Конечно. На чем мы остановились?
— На тете Зверине.
— Точно. Тетя Зверина. На ее планете тепло, мягко и уютно, и воздух там ароматный, и еда вкусная. Но Мег не может там задерживаться — она должна вернуться на ту планету и спасти братика. Он же остался там, во власти Олза, помните?
Белл кивнула.
— Она что, совсем одна должна туда лететь?
— Да. Она и только она может спасти Чарльза, потому что она для него ближе всех. Так что, кроме нее, некому.
Белл опять кивнула.
— И вот она возвращается туда, на Камазоц, а ее брат весь во власти Олза и говорит ей ужасные вещи. А Олз хочет и до нее тоже добраться, внедриться в ее мозг. Она сопротивляется из последних сил — и вдруг, в последний миг, последним усилием воли, осознает, что Олза можно победить только одним: любовью. У Олза нет любви, он не понимает, что это такое.
— Вот как, — сказала Белл. — Это мудро.
— И Мег стоит там и думает, как сильно она любит Чарльза — настоящего Чарльза, а не этого, поддельного, который стоит перед ней с отвисшей челюстью и вращает глазами, как полоумный. И она кричит, что она его любит, кричит снова и снова, и — алле-оп! — он снова становится собой, таким, как раньше. Вот так она его и спасает. Это оказалось очень легко.
Белл удивила меня.
— Да, любить кого-то — это очень легко, — сказала она. — Трудно другое: понять, когда пора об этом закричать.
От этих ее слов мне почему-то захотелось плакать.
— Короче, — сказала я, — потом они внезапно попадают домой. И приземляются в огороде за домом, прямо на капустной грядке. И все. На этом книжка заканчивается.
Конечно, я не могла не думать о том, что сказал тогда Маркус — о том, что если бы они вернулись домой на пять минут раньше, чем улетели, то увидели бы самих себя возвращающимися, даже не зная еще, что им предстоит покинуть Землю. Но не стоило морочить Белл голову.
— Как фамилия этой писательницы, скажи-ка мне еще раз.
Я произнесла фамилию по буквам.
Пока Белл выбивала чек ребятам, забежавшим после школы купить, как всегда, чего-нибудь вкусного и вредного, я пошла бродить по магазину. Я собиралась прихватить пару-тройку виноградин, но виноград оказался чахлым и сморщенным. Тогда я взяла из холодильника бутылочку шоколадного молока, проверила срок годности и понесла к кассе вместе с пятидолларовой бумажкой, которую утром выудила у мамы из кармана пальто.
— Странная вещь, — сказала Белл, беря мою пятерку. — Видишь вон того типа?