– Ты издалека, человек, – отреагировал хозяин и, склонив голову набок, будто прислушиваясь к чему-то известному только ему, продолжил. – Боги говорят, что вы торопитесь. И, к тому же, на агоре уже начали распевать воинственный гимн.
Как ни напрягал слух Ивашка, но, кроме тихого шелеста ветра и грустного дыхания собаки, ничего не услышал. А старик так же спокойно сказал:
– Когда-то в молодости я сочинил его. Тогда он был нужен, чтобы не слышать хищного свиста вражеских стрел. Чтобы не дрогнуть при виде врагов, а подойти, не разрывая ряды, на длину копья и ударить. Чтобы вчерашние земледельцы стали теми, кто защитил родную страну, но сейчас мне больно его слышать. Идите с миром, чужеземцы. Вы слишком добры для этого хищного города, который уже пережил свою славу. Я вижу только прошлое, а будущее видеть не хочу. Радуйтесь люди… и заберите щенка. Пусть он радуется вместе с вами!
Молча поклонившись, ватажники пошли к своим, но тут Молчун вернулся и положил мешочек с деньгами перед старым аэдом.
– Нам не нужны больше эти игрушки, но вам с собакой нужно жить. Возьмите.
Из гавани уходили на веслах, настороженно поглядывая на черные триеры, дремавшие у причала. На берегу остались только Гиви и Гераклид, долго махавшие вслед ладье. Шум барабанов и воинственные вопли труб неторопливо спускались к бухте, но не в этом было дело. Ивашка смотрел на грязную, вонючую воду гавани и вспоминал прошедший день. Казалось, что град сей уже ушёл под воду и люди в нём продолжали жить, дыша этой жижей вместо воздуха. Очень мало осталось здесь тех, кто искал если уже не воздуха, то хотя бы чистой, не замутненной жадностью, воды. И когда исчезнут эти последние, исчезнет и этот город. Лежащий рядом щенок вздохнул и перевернулся на спину, предлагая человеку прекратить заниматься ерундой и приступить к пузикочесанию.
Глава пятая. А в Африке горы вот такой вышины
Ивашка удачно сбежал от разноса, устроенного Спесем Федоровичем вчерашней компании. Досталось всем: Геллеру за то, что не досмотрел, Михайле – за отвлечение внимания, остальным за то, что просто были рядом. Конечно, если бы волхв был рядышком, досталось бы и ему, но Ивашка мудро присел рядом с кормчим, а сусанина атаман уважал. Так что Кудаглядов только глубоко вздохнул, встретившись взглядом с непокорным, и принялся браниться по второму кругу.
– Атаман, – недовольно проворчал Володимир. – Ну не можем же мы бороться с богами.
– С кем?!! – повысил голос Спесь, подскакивая к своему помощнику и вставая на цыпочки, чтобы сурово посмотреть в глаза.
– С богом, – поправился Геллер, – То ж Гермес шапку схватил, я ещё кадуцей успел заметить.
– Гав! – подтвердил щенок, выглянув из-за ноги своего хозяина.
– А тебя не спрашивают, мал ещё! – сердито ответил атаман и вновь обратился к Геллеру. – Где ты там богов видел, Володимир? Эта древнегреческая шантрапа – боги? Ну, насмешил.
– Ну так посмейся, – отпарировал уязвленный Геллер. – Но летать мы всё равно не умеем!
Ивашка отвлекся от вялой перебранки, наблюдая за работой кормчего. А работы-то как раз и не было видно. Казалось, что возле правила сидит кое-как обработанная коряга. И не потому, что поленился мастер или, не дай боги, неумеха за труд принялся. Тёмное дерево мореного дуба с легкостью тупило даже самые прочные инструменты, но только его использовал мастер. И не один топор отправился на перековку, прежде чем наметились широкие плечи, тугие мускулы на обнаженных руках и любовно вырезанная борода, на которой был виден каждый волосок. Правый глаз подмигнул волхву, и трещина расколола кору:
– Эй, Рысь! Я, что ли, должон кричать, что берег показался? Опять на девок пялитесь?
– И совсем даже не пялимся, – с носа донесся сконфуженный голос впередсмотрящего. – Высматриваем мели да камни!
– Ага, – согласился сусанин, и ехидно добавил: – А девичьи… хм… спины весь обзор загораживают?
Атаман посмотрел на кормчего и, дождавшись легкого кивка, стал командовать:
– Парус спустить, гребцы на банки!
Ивашка, не в силах сдержать любопытства к новому берегу, конечно, прошёл на нос, где старший Рысь воспитывал младшего:
– Вона видишь ту, что по правую сторону третья бежит?..
– И чего я там не видал? – сердито возразил Рысенок. – Худющая, как весло.
Бац! Затрещина от старшего была крепкой.
– Ты, балда, смотри, как она быстро подскочила вверх. То ничего в воде не было видно, а сейчас уже и ноги показались. Что это значит?
– Что-что, – хмыгнул носом младший. – А то, что не женюсь я на ней, вот что! Мало того, что бегает быстро, да ещё и сигает вверх, как белка!
Занесший было снова широкую ладонь, Рысь только махнул рукой и, обратившись к Ивашке, с восхищением сказал:
– Вот ведь балда! Что я батьке скажу, взял, называется, ученичка?
Потом повернулся к брату и сердито продолжил:
– А значит это то, что берег круто вверх пошёл, ступенька там, понял? Вот иди теперь к атаману, говори, что бабы шум поднимут, воины нас встречать будут.
Рысёнок почесал в затылке, взглянул на старшего, но спорить не стал, только вздохнул. Волхв вглядывался в приближающейся берег, где волны устало лизали песок, совсем как наевшийся до отвала, но так и не отошедший от косточки щенок. Видно было плохо, узенький шнурок желтого цвета под тёмной издали полосой деревьев. Только остроглазые братья могли мало того что рассмотреть купающихся девчат, так ещё и раскритиковать их стати. А Рысь сощурился и довольно добавил:
– А ты не подглядывай! – и, повернувшись к Ивашке, объяснил: – Парнишку поймали, ишь ты, похабник. В кустах сидел, а девчонки напрямик побежали.
А на берегу, на песчаном пляже, дерзко раздвинувшем стену деревьев, начал собираться народ. Хоть и поблескивали опасливо наконечники копий, но не в первых рядах, слава богам. Ладья аккуратно приткнулась к брегу, и первым на чужой песок степенно спрыгнул атаман. Безошибочно выбрав старшего, Спесь поклонился ему (поклон спину не ломит, а уважить человека надо) и попросил:
– Позволь отдохнуть на берегу вашем, вождь. Клянемся обид не творить, людей не обижать.
Вождь оглянулся на копейщиков, переглянулся с украшенным ожерельем стариком и на понятном всем языке ответствовал:
– Отдыхайте. А я пока весточку ампиратору пошлю.
С трудом справившись с челюстью, норовившей упасть ниже колен, Спесь оглянулся на потрясенную команду и с трудом молвил:
– Дык… это… Какому ампиратору?
По наконечникам копий пробежал солнечный зайчик, но лица воинов не дрогнули. Зато шаман рассердился и долго кричал что-то на незнакомом языке, потом успокоился и, тщательно подбирая слова, ответил:
– Дык! Нельзя! Имя ампиратора священный! О забор язык чеши!
Услышав явно знакомую фразу, Спесь сначала расхохотался, потом окликнул Геллера:
– Володимир, достань-ка бочонок да иди сюда. Говорил же я, что пропажа наша найдётся!
Но пришлось идти в хижину вождя, дескать, не подобает большакам на берегу договариваться. Впрочем, хижина была вполне большим домом со многими домочадцами, только сделана из бревнышек, жердей и листьев и стояла на столбах, как на курьих ногах. Позванный с атаманом волхв коротко фыркнул и прошептал.
– Прямо как у Бабы Йоги, только печи для Ивашек не хватает.
Тот отвесил легкого подзатыльника и, понизив голос, пророкотал:
– Зим здесь наших не бывает, а что на столбах, так то ж у местных причины есть. Чай, не дворец, чтобы выпендриваться.
Усевшись на новенькие циновки, вожди повели степенный разговор, но неугомонный Ивашка сразу влез с вопросом:
– А почему вождь так хорошо наш язык знает?
На этот раз прилетело от Спеся, но вопрос атаман повторил.
Вождь тяжело вздохнул, грустно посмотрел на шамана, но ответил:
– Когда ампиратор стал на циновку, он сказал коротко: «Хочу чтобы меня все понимали! У вас слов много и все разные. Поэтому учите мой язык!» Вот и пришлось на старости лет… ну чистый империалист!
– И вообще, он не старый! – вспыхнула девушка, которая подавала снеданье. Потом зарделась, схватилась за щеки и умчалась из хижины.
– Дочь? – вежливо спросил Спесь.
– Жена, – опять тяжело вздохнул вождь. – Младшая…
Потом повернулся к дебелой тётке и что-то проворчал на своём языке, и для облегчения перевёл на понятный:
– Послал за военным вождём, он у нас походами распоряжается. А вам надо к ампиратору, я так понял?
– Надо, конечно, – обрадовался Геллер. – Он у меня тогда онучи выпросил, самые лучшие, и не вернул.
Спесь Федорович поперхнулся пивом и закашлялся. Получив по-братски, между лопаток, придержал вылетевшие было глаза и, в раздумье пошевелив губами, всё-таки изрёк:
– И сколько нам до ампиратора добираться?
На вопрос ответил уже молодой абсолютно чёрный парень, незаметно подсевший к компании:
– А это смотря на чём! Ежели на птичках, то быстро.
– На каких таких птичках? Почему не знаю? – нахмурился вождь.
– Не успел доложить! – вытянулся во весь рост парень. – Прости, великий вождь, надо было самому испытать!
– Сядь, военный вождь Вбану. Расскажи лучше об этих птичках, да и гостям нашим подробней объясни всё, язык их ты лучше всех нас знаешь.
– Слушаюсь! Птички, – тут Вбану растерянно посмотрел на окружающих. – Не знаю, как это по вашему, прынц-то их «Харлеями» называет. И ржёт при этом, как гиппопотам во время… хм…
Старый шаман сердито запыхтел, потом не выдержал и, неожиданно для тщедушного тельца, рявкнул густым басом:
– Не суетись, как мартышка под гиббоном! Рассказывай по порядку, начни с великого похода.
Шумно отхлебнув из поданной Геллером кружки, Вбану открыл рот и долго молчал, выпучив глаза. Кудаглядов успел прикрикнуть на ватажника, и по спине арапа хлопать не стали. Отдышавшись, парень аккуратно поставил кружку, ещё раз глубоко вздохнул и начал свой рассказ:
– Когда племена с левой от восхода светила руки начали жаловаться на то, что серые запрещают им делать «кус-кус», ампиратор приказал собрать великое войско! Нас было очень много, и мы были как великая река весной. Неудержимым потоком выплеснулось наше войско из джунглей и увидело врага. Их было немного, но впереди стояли сверкающие воины, а по бокам замерли огромные слоны, тоже укрытые доспехами. Отважно вышел вперёд наш великий вождь и громко сказал те слова, которым он нас не учил. Мы поняли что победим, но не все вернутся к очагам. И тут произошло странно