Тем временем странная конструкция из нескольких брёвен закачалась на волнах возле высокого борта. Перегнувшись, Спесь радостно заорал:
– Привет, Одиссей! Что-то ты совсем исхудал, опять к Цирке занесло, что ли?
– Хайре, атаман! Куда идёте?
– А как обычно! – Кудаглядов выдернул за руку высокого, загорелого до черноты, мужика. Из одежды на нём была только повязка вокруг чресл, но из пурпурной ткани.
– То есть куда глаза глядят? – уточнил грек, цепко оглядываясь. – Привет честной компании!
– Привет, привет… – хмуро буркнул Белый и сердито добавил: – Ты что это на нас напраслину возводишь?
– Какую-такую напраслину? – искренне изумился царь.
– Э-э-э, хлопче, – повернулся к Ивашке атаман. – Принеси-ка свиток из сундучка, он чёрной ниткой связан.
Оказывается, мотаясь по свету, грек время даром не терял и читать выучился почти на всех языках. Так что, развернув свиток, он долго вчитывался в написанное, потом аккуратно вернул бересту волхву и стал говорить. Говорил он долго и энергично, но, к сожалению парня, на незнакомых языках. В особо ярких всплесках ватажники уважительно кивали и переглядывались. Закончил свою речь царь на родном для юноши языке:
– Прав был великий мудрец, когда сказал: «Не стоит подходить к чужим столам и угощаться, если наливают!» Я же этому писаке всю правду рассказал, а он…
– Да брось ты, – утешил его Лисовин. – Встретишь – испортишь ему репутацию вместе с мордой. Ты лучше расскажи, что это за место и какие здесь берега.
– Берега как берега, – хмуро отвечал Одиссей, но испил поданный ему ковшик и подобрел: – Арапы здесь живут, человеческой речи совсем не знают, лопочут что-то по своему, но белых людей очень уважают. Пиво сразу принесли, я даже слова не успел сказать.
– Может быть, мы уже здесь были? – переглянулись атаман и подошедший кормчий.
– Не-а, – отверг идею царь Итаки. – Зубы у всех на месте, пивоварни, что из бревен сложена, ни у кого нет. А вашу народную забаву не только я знаю. Вон, в Египте народ до сих пор боится у моря селиться.
– В каком ещё Египте? – очень удивился Кудаглядов.
– Ну там, где ваша ватага подрядилась дом ихнему правителю построить. А построили гробницу.
– Так откуда же мы знали, что у него такое здоровье плохое? – искренне возмутился атаман. – Ну, завалили немного стены, с кем не бывает. Особенно с просяного пива, что, на беду себе, они придумали. Нашу-то варню надо, как положено, из бревен неохватных строить, а не из ихних пальмов. А он увидел – и сразу брык и не дышит. Зато какой дом получился, ни у кого такого не было!
– И не будет! – уверенно отрезал Одиссей. – Они теперь так только гробницы строят.
– А те хитрованы дошли хоть? – поинтересовался Гриць, поминутно оглядываясь на прави́ло.
– Это те, которым ты короткую дорогу до дома показал? – прищурился царь и, не дожидаясь ответа, закончил: – Нет, конечно. Сорок лет ещё не прошло.
– Заплатили бы, как договаривались, давно на родине были, – сурово отрезал сусанин и, хлопнув Одиссея по плечу, вернулся на свой пост.
– Так ты… это… – смущенно произнёс Спесь. – Можа, с нами дальше пойдёшь? Не надоело ещё болтаться?
– Не могу, друг, – сокрушенно вздохнул мореплаватель. – Домой надо, пора и на берег, возраст уже…
На прощание царю Итаки щедро налили пресной воды, снабдили продуктами и впредь посоветовали бить каждого со стилом в руке, не дожидаясь, пока этот грамотей гадость какую накорябает из-за шибкой своей образованщины. Перехватив его заинтересованный взгляд на Ивашку, Спесь нахмурился, и проворчал:
– Этот – наш!
Одиссей пожал плечами и легко спрыгнул на свой плот:
– Когда попадете в Итаку, заходите, рад буду!
– А ты, если к нам попадешь, князю передай, что выполняем мы его поручение!
На том расстались, и вновь ладья закачалась на волнах, торя путь в неведомое.
Ивашка сидел, прислонясь к мачте, и смотрел бесцельно вдаль. Развёрнутый свиток лежал на коленях, стилус был зажат в руке, но ни одного нового слова в быличке не появилось. Геллер посмотрел на свиток, проследил направление взгляда, пожал плечами и негромко спросил:
– Что случилось?
Парень поднял глаза, и неожиданно признался:
– Не знаю, о чём писать. Я же про Одиссея читал. Говорилось, что жил он давным-давно и вообще мифическая личность. А тут воочию увидел, и…
– И? – заинтересовался Володимир.
– Скажи ему, что он – выдумка, так, чего доброго, и в глаз получишь.
– Не, сразу не получишь, – дружинник присел рядом. – Этот Улисс сначала подумает. Хитрый он. И умный.
– Это я понял и писать про него, конечно, буду, видел же. Но всё равно не пойму, как мы с ним встретились и почему он до сих пор на свой островок не попал? Там же море такое маленькое, на чертеже земли нашей.
– Мы в океане, – меланхолично произнёс Геллер и, взглянув на волхва, продолжил: – Здесь не правят боги времени, не любят их морские божества. Ты не переживай, если повезет, мы ещё и Синдбада встретим.
– Как это, времени нет? – удивился юноша. – Мой пестун всегда говорил, что времени подвластно всё и все.
– Как тебе объяснить-то? – задумался ватажник. – Ты скажи, что твой учитель про богов говорил и про людей?
– Как что? Да то, чего всем известно. Тайн никаких нет. Боги наши нас сотворили, уму-разуму научили и отправили жить-поживать. От нас им почёт и уважение, от них нам забота и присмотр.
– Умён твой пестун, ох, умён. А скажи, коли тебе тяжко придётся, ты в храм побежишь?
– Зачем? – поразился такому вопросу Ивашка. – К умным людям пойду за советом, сам думать буду. Люди уже не маленькие дети, чтобы к тятьке по всем пустякам бегать. Сами должны со своими тягостями справляться. Негоже богов нашими делами нагружать.
– Это ты прав, – легко согласился Геллер, посмотрел на море и задумчиво продолжил: – А вот боги у нашего друга до сих пор ведут себя, как дети малые. Сильные, много умеющие, но жестокие дети. Всё лезут и лезут в дела людей, так и держат греков вместо игрушек. Вот и царь наш знакомый обидел кого-то из богов своих. А другие божки за него заступились, убить сразу не позволили. Попал Одиссей в их свару, так и мечется по морю-акияну, всё мечтает домой попасть. Бедняга.
– Так как же так? – прошептал парень. – За что мука такая? И глупая жестокость, нечеловеческая прямо.
– Так то ж боги. Не понять нам их дел.
– Я понимаю, что это не наши боги. У наших богов есть свои дела, которых я постичь не в силах. Но это просто от незнания, жизнь у нас разная. Но такой идиотской жестокости наши боги себе позволить не могут. Глупость какая-то…
– А ты у волхва про божеские дела спрашивал?
– Спрашивал, – усмехнулся воспоминаниям юноша и невольно потрогал правое ухо. – Словил «леща» и задание получил: понять Машку, старшую дщерь ковальскую.
– Суров, ох суров пестун твой, – покачал головой Геллер.
– Да добрейший человек, даже когда трезвый. Он же не сильно стукнул.
– Я не о затрещине, – отмахнулся дружинник. – А о задании. Суров, но умён! Ведь коли сможешь ты женщину понять, то дела божественные для тебя яснее света будут.
Спесь Федорович тем временем обеспокоился близостью арапских берегов. Поговорив с Грицем, приказал подобрать парус и, позвав Рыся, принародно поклонился в пояс.
– Уважь опчество, востроглазый наш. Посиди ночью, побачь, чтобы в берег не уткнулись. Да и народ подбери себе в помощники.
Немного заважничав от чести такой, Рысь, тем не менее, ломаться не стал и сразу согласился. Подобрал себе самых глазастых и отправился отдыхать под палубу. А Ивашка отправился искать своего «дядьку».
– Дядя Володимир, скажи-ка, неужто арапы такие воины сильные, что только при свете дня с ними встречаться можно?
Для начала Геллер похлопал рукой по доскам, приглашая садиться, потом сунул в руки парня веревку, показал, как надо её править и, только убедившись, что ученик понял урок, ответил:
– Нет, супротив наших арап не выстоит. Да и никто не устоит, в честном-то бою. Только вот ночью с арапами биться нельзя. Почему? А ты арапа, или, как они сами себя называют, негра видел? Вот то-то же. Ночью его не видно. Только глаза блестят и зубы белеют. Ну и представь: махнул я кулаком, попал… И всё, глаза заплыли, зубов уже нет. И куда второй раз махать? Никого же не видно. А народ дюже обидчивый, сразу за железо хватаются. Так что лучше с ними при свете солнышка встречаться, они тогда хорошо видны.
– А зачем драться-то? – поинтересовался волхв, ловко сплетая расхлеставшееся вервьё.
Володимир отложил канат в сторону, задумчиво посмотрел на море, почесал в затылке и неохотно сказал:
– А в самом деле, зачем? Не знаю, но иначе никогда и нигде не получается. Да и не со зла всё это. Удаль молодецкую показываем. Сам-то зимой на кулачки ходишь?
– А как же! – слегка обиделся Ивашка. – В честном споре и других посмотришь, и себя можно показать.
– Ну, знамо дело, – улыбнулся Геллер. – Девушки-то внимательно глядят. Да и синяки лучше всего поцелуями сводятся.
Не поднимая глаз от особо растрепанного вервья, Ивашка почувствовал, как на ланитах выступает предательский румянец. Но дядька только усмехнулся и раздумчиво сказал:
– Долго я думал, почему у нашего народа силы много. И понял! В хлебе нашем причина да в печах, что научили нас боги делать. Походили мы по морю-акияну богато, посмотрели… Нетушки у других народов хлебушка нашего ржаного, и печей-матушек тоже нет. Вон, нурги костры в домах жгут, галлы понапридумывали каминов каких-то. Другие тоже изгаляются, как могут. А вместо хлеба чего только не используют! Лепешки из чего только не пекут! А поставить тесто, погодить, да потом в печь его, истопленную по правде… Эх, лепота.
– Так что же, не наши совсем глупые?
– Нет, сынок. Есть, конечно, глупые люди, но народов таких не бывает. Просто у иных земля не такая или жарко слишком. А то и терпения не хватает, или ещё чего. Ведь есть у нас и ещё одна тайна. Любого примем к себе как родного. Будь человеком, уважай и соблюдай наши обычаи и станешь нашим, если не по крови, так по духу. Вот поверь моему слову, ежели всегда обычай этот соблюдать, то велика и сильна будет держава. Потому что сила наша в правде. Всё, на сегодня хватит, пойдём Лисовину подмогнём. Обед-то приготовить надо.