– О чем ты хотела со мной поговорить?
Он все еще избегал ее взгляда. Но теперь, ожидая ответа, посмотрел ей в глаза. И его зрачки пронзила боль. Фран проколола их взглядом, она умела так делать, продырявила мозг и принялась читать его мысли, и тут он понял, что пропал, поскольку Фран уже догадывается, о чем он договорился с любителем жареного миндаля, какой контракт подписал, заплатив сто процентов стоимости авансом за полную гарантию того, что на него не падет ни тени подозрения, поскольку несчастный случай не только будет казаться таковым, но и произойдет при совершенно непредвиденных обстоятельствах. А теперь она со своей убийственной способностью будет по чайной ложке вытягивать из него признание, и он думал, прости меня, Фран, честное слово, я не хотел, ты даже не можешь себе представить, каким грузом лежит у меня на душе сознание того, что тебя скоро убьют, но будем называть вещи своими именами, ты сама этого добилась. Да, добилась, но, несмотря на это, когда он подписывал в банке квитанцию о снятии денег со счета, ему показалось, что ручка скрипит о бланк точно так же, как скрипит перо, когда королевский указ отправляет подсудимого на казнь. Карлес ожидал, что она скажет, убийца, я немедленно обращусь в полицию, и тебя не минует позор и тюрьма. Но вместо этого она спросила, ты все еще трахаешь эту сучку?
– Ты, как всегда, изящно выражаешься.
Фран положила на стол желтую папку и пододвинула к нему. Он открыл ее, ожидая увидеть фотографию, на которой они с Клер занимаются любовью в постели какой-то гостиницы в Арьеже или в Лангедоке[17], где можно скрыться от насмешливых приятелей, но не от хищного взора Фран, и обнаженная, милая Клер поглаживает его по груди, лаская так, как не ласкала ни одна из женщин. Но фотография не имела никакого отношения к ночам, проведенным с Клер; она была сделана в тот день, когда он согласился переправить чемоданчик в Монпелье для одного субъекта, готового заплатить большую сумму, если не задавать никаких вопросов. Карлес оторвался от фотографии и поглядел на Фран. Та улыбнулась ангельской улыбкой и наклонилась к нему поближе, как будто хотела чем-то поделиться по секрету:
– Держу тебя за яйца.
– Я даже не знаю, что в нем было.
– А я знаю.
– Шантажировать меня вздумала?
– Нет.
Она сделала вид, что любуется огромным букетом цветов, стоящим возле зеркала в углу ресторана.
– Тогда зачем ты меня сюда вызвала?
– Я готова начать переговоры о разводе, – сообщила она. – Поделим пополам все акции, сумму, вырученную от продажи обеих квартир, и дом.
Два года и три месяца он дожидался этих благословенных слов, и наконец они звучат именно сейчас.
– Дом мне не нужен.
– Нет-нет. Все пополам.
Поверить в такую щедрость было невозможно. Что-то тут было не так. Или она наконец стала нормальным человеком? Слишком много лет они прожили вместе для того, чтобы он внезапно в это поверил.
– Зачем же ты тогда мне показала эту фотографию?
– Да так, на всякий случай… Чтобы ты знал, что, если играешь нечисто, мне про тебя известно все…
Все? А знаешь ли ты, о чем я говорил с сухопарым любителем миндаля? Что за тобой следят день и ночь, готовясь тебя…
– …но только при одном условии.
Он закрыл папку и вернул ей, не снизойдя до того, чтобы порвать фотографию. Сейчас он ждал, какое условие она поставит. Скорее всего, нечто совершенно неприемлемое, и все останется по-прежнему, только виноватым в этом окажется он.
– Я хочу пролететь над Андоррой.
– И все?
– Ну да.
Молчание. Они все еще избегали встречаться глазами. В чем же тут подвох?
– И больше ничего? – повторил Карлес.
– Ну что ж: не хочешь, не надо.
– Нет, погоди.
Он представил себе в общих чертах то, что она только что предложила. Но где же подвох?
Теперь она поглядела ему в глаза и, пытаясь подавить улыбку, проговорила: совсем я тебя сбила с толку, да? Но если ты не согласен на это простое условие, обед окончен и все будет по-прежнему.
– Хорошо. Я сделаю заявку.
– Никаких заявок. Импровизация. В частном порядке. Уяснил?
– Ты же знаешь, что я не имею таких полномочий.
– Надо же… А сучку всего пару дней назад катал и никаких заявок не делал.
Если она так пристально за ним следила, то ей могло быть известно все. Включая разговоры с сухопарым.
– Один полет, и дело с концом?
– С нами полетит еще один человек. А ты будешь делать вид, что не имеешь ко мне никакого отношения. Что ты просто нанятый мной пилот.
Тут он все понял. И попытался представить себе, что это может быть за субъект, но ничего не вышло.
– Да или нет? – уточнила Фран, убирая конверт с фотографией в сумку, как будто собралась уходить.
Карлес не мог в это поверить: каким бы невозможным это ни казалось, Фран в кого-то влюбилась. Счастье-то какое, господи боже.
– Я постараюсь все уладить.
– Ну уж нет. Уладишь, и все. Или я ни на что не согласна.
В тот день, когда он признался Фран, что он хочет влюбиться, что хватит, он выходит из игры, не в силах больше выносить таких прохладных и натянутых отношений, когда уже и непонятно, зачем мы вместе живем, она обдала его ледяным взглядом и сказала, даже и не думай: мы будем вместе до самой смерти. И к тому же ты и так вытворяешь все, что тебе заблагорассудится, целыми днями рискуешь жизнью, воображаешь себя киногероем, ходишь в обнимку с ублюдками-фотографами и с альпинистами с переломанными костями, деньги гребешь лопатой, живи не хочу. Чего тебе еще не хватает?
Тогда и начались проблемы. Тогда он на полном серьезе стал видеть во Фран врага, поскольку она начала вести себя как враг, который и сам не живет, и другим не дает, а ему настолько запала в голову навязчивая идея, что ребята на работе начали над ним потешаться, дали ему кличку Печальный Чарли и стали говорить, ты так ненароком размечтаешься, да и разобьешься, вот тут-то Тино и заявил, не знаю что с тобой творится и что произошло, но есть у меня такие знакомые, которые решают все проблемы на свете, и дал ему номер телефона, по которому через подставное лицо можно было с ними связаться, а он, дубина стоеросовая, черт бы его подрал, возьми да и позвони, и вот теперь, сколько ни набирай он этот номер, трубку никто никогда не берет, хоть тресни, и он уже понял, что телефон отключили из соображений безопасности, и где мне теперь искать этого субъекта, который жрет миндаль, и как сказать ему, не надо, все уже разрешилось само по себе, трудности, связанные с пациентом, устранены, я не хочу рисковать зря, понимаете?
Пользуясь тем, что им нужно было вдвоем лететь на вертодром в Тирвии[18] за мужчиной, с которым случился инфаркт, чтобы переправить его в больницу в Эскальдесе[19], сразу же после взлета он перекрыл связь с Центром и снял защитный шлем, и Тино испуганно спросил, ты что творишь, а он показал ему знаками, чтобы тот тоже снял наушники, а после прокричал, «дай мне еще раз номер того типа, который решает проблемы». Тот ответил, да, конечно, и они направились в Тирвию, а у Карлеса от сердца отлегло. По возвращении, когда миссия была окончена, они пошли в бар Гонсальвеса[20], и Тино, козел этакий, дал ему все тот же самый треклятый номер телефона, а Карлес ему, ну что ты, Тино, это не то: я восемьдесят раз туда звонил, а трубку никто не берет.
– Да что с тобой стряслось? Какой-то ты…
– Да нет. Просто… Короче, мне нужно с ними переговорить.
– Слушай, нет у меня никакого другого номера.
Черт бы подрал и Тино, и этого типа с его миндалем. Ну и что мне теперь делать, а? Э? Что теперь делать? Орать во всю глотку, послушайте, не убивайте Фран, это уже ни к чему, и у меня на совести, от которой никак не отвертишься, не будет трупа? Он весь покрылся холодным потом, ведь к тому же стопроцентных гарантий нет даже у Господа Бога. Ну, может, у него и есть, а вот субъект, который жрет миндаль, вполне способен сесть в лужу и все испортить; даже если раньше такого не случалось.
Прогулка вышла самая что ни на есть дурацкая, уму непостижимо. Фран, при полном параде, сидела впереди, рядом с ним, как в старые добрые времена, а этот болван, который к ней привязался (сурового вида субъект с идиотским хвостиком на затылке, прибывший на серебристом «мерседесе» и манерно и невнятно изъяснявшийся по-французски на диалекте богатых кварталов Парижа), помалкивал и, можно было надеяться, пытался не показать виду, что его выворачивает наизнанку. Когда они пролетали над церковью Святого Микеля в Энголастерсе[21], Фран поглядывала через плечо и в восторге вскрикивала, смотри, миленький, какие коровки, а Карлесу это казалось невероятно смехотворным, и, сосредоточиваясь на управлении вертолетом, он делал вид, что машина сотрясается от ветра, чтобы доставить себе удовольствие увидеть, как вытошнит этого самого chéri[22]. Однако французишка был крепкий и держался молодцом. Вернувшись на базу «Бета», они пошли все вместе выпить кофе. Карлес подумал, что, вероятно, в последний раз видит несчастную сучку Фран, которой недолго осталось жить, и, пользуясь тем, что chéri куда-то ретировался – отправился, наверно, блевануть в тишине и покое, – сказал ей по старой дружбе, «береги себя, Фран».
– Ты это о чем?
– Будь осторожна. Чтобы с тобой не приключилось ничего плохого.
– А что со мной может приключиться?
– Дело не в том, просто…
Нет. Некоторые вещи сказать ей было невозможно. Он не мог ей объяснить, что всеми силами пытается дозвониться до наемных убийц, которые рано или поздно, со дня на день, то есть очень скоро, ее… в смысле, ее…
– Скажи, с чего ты взял, что со мной может случиться что-то недоброе? – Она строго на него уставилась. – Этот мужчина мне не пара? Да? Ты об этом?