– Ох, прости, мне не стоило спрашивать. – Ивейн вздохнул, больше от расстройства, что не удалось приоткрыть завесу тайны над странной девушкой.
Она казалась здоровой – куда здоровее аборигенов. Ритм дыхания, пульс – ничто не выдавало, что весь день она тяжёлой работой занималась. Да, она молода, конечно, но всё молодостью не оправдаешь. И у старосты, и у его жены Ивейн заметил на теле мелкие рубцы ветряной оспы – видать, несколько лет назад прошло поветрие, достаточно слабое, чтоб только несколько мелких шрамов на шее и руках оставить. Вот только на коже у Зимцерлы и малейших следов не было.
Пока она натягивала рубаху, Ивейн спросил как бы между делом:
– Когда поветрие оспы было, ты болела?
– Нет, – она качнула головой и туго перепоясала рубаху. – Меня стороной обошло. Да и не меня одну. Староста, как первые знаки хвори увидел, велел всем по домам сидеть, дальше дворов не выходить. Благо зима была, на воду снега натопить можно было. Так что дворы по западному краю деревни хворь обошла.
– Мудрый у вас староста и добрый, – кивнул Ивейн. Осталось только кровь собрать и надеяться, что его реактивов окажется достаточно, чтоб выделить маркеры, свойственные только станционникам.
В задумчивости Ивейн потёр затылок, привычно коснулся пальцами маленького шрамика над чипом, который всем детям на станции вживляли. Всем детям… а что, это идея! Конечно, у Зимцерлы может его не быть, если она родилась у учёных уже здесь, внизу, а они так и не смогли вернуться на станцию, чтоб её зарегистрировать, но верилось в такое не больше, чем в то, что кто-то мог потерять ребёнка и даже не попытаться по чипу его отыскать.
– Почти всё, – преувеличенно бодро воскликнул Ивейн, убирая пробирки с кровью. – Осталось только шею и череп осмотреть.
– Зачем? – слегка удивилась она. – Разве старосте ты его осматривал?
Ивейн на мгновение смутился и начал сбивчиво объяснять:
– Некоторые симптомы, понимаешь, могут проявляться только до определённого возраста. Костная и хрящевая ткань у взрослых уже под влиянием болезни не изменится, а вот у молодежи… – Ивейн смутился и окончательно замолк, не в силах больше нести такую чушь. Тем более и сама Зимцерла смотрела на него спокойно и ясно, словно насквозь его ложь видела.
Наконец она кивнула:
– Я поняла, – и снова повернулась к нему спиной, перекинула белую косу на грудь.
Ивейн осторожно отвёл в сторону выбившиеся пряди, с неудовольствием отмечая, как дрожат его пальцы. Руки скользнули по выпирающим позвонкам к ямке в основании черепа, и кожа девушки покрылась мурашками. Щекам тут же стало жарко, словно он не медицинский осмотр проводил, а возлюбленную ласкал, и Ивейн поспешно выкинул эти мысли из головы. Ему стоит думать только о чипе… и о том, что делать, если он и впрямь его обнаружит.
Под волосами и впрямь обнаружился маленький неровный рубец, куда более аккуратный и незаметный, чем на его затылке. Ивейн вздрогнул и задержал дыхание. Пусть он и надеялся найти на ней чип, но всё же это вызвало такую бурю эмоций, что ни одной мысли в голове не осталось.
То есть она со станции? Но почему её никто не искал? И как не засекли при обязательном сканировании? Почему позволили ей остаться внизу? Может, думали, что она здесь по своей воле?
Ивейн аккуратно, почти нежно обвёл кончиками пальцев очертания рубца, пытаясь нащупать под кожей края чипа. Вдруг это просто шрам? Нет, не может быть – но и на чип не слишком похоже. Может, какая-то старая, более крупная модель? Стоило ему надавить сильнее, как Зимцерла едва слышно вскрикнула, и Ивейн поспешно отдернул ладони.
– Всё в порядке, – поспешно сказал он. – С тобой всё хорошо.
– Спасибо. – Она обернулась, нервно потирая затылок, впервые за вечер сквозь ледяное спокойствие на её лице проступили эмоции – удивление и лёгкий страх. Ивейна слегка затошнило, когда он решил, что это он её напугал. – Было бы и впрямь нехорошо, если б я слегла вслед за сестрой, да перед самой Купалой.
Её взгляд прояснился, и теперь она снова смотрела на Ивейна с едва уловимой улыбкой. Он перевёл дыхание и улыбнулся ей в ответ.
– Не переживай, думаю, какой бы болезнь ни была, на ранних стадиях я смог бы с ней справиться.
Едва она ушла, Ивейн бросился к планшету, дрожащими пальцами ввёл команду на поиск других станционников в округе и даже почти не удивился, когда увидел на экране сигнал только своего чипа. Если бы всё было так просто, её давно бы нашли, так?
Погрузившись в размышления, он запер дверь, чтоб хозяйка ненароком не заглянула, выставил на стол реактивы и принялся за тесты с кровью Зимцерлы.
И застыл в восторге и ужасе, когда первый же, самый грубый тест, показал в её крови наличие антител, свойственных только станционникам.
Конечно, он не успокоился, пока не провёл все тесты, которые только мог провести в полевых условиях. Результаты вышли… противоречивые. Одни чётко утверждали, что кровь Зимцерлы принадлежит станционникам, другие демонстрировали маркеры, характерные только для аборигенов. Может, из-за того, что она слишком долго живёт внизу?
Ивейн так и не пришёл к какому-то однозначному выводу и в результате так и уснул, сидя за столом, пытаясь обосновать столь странные результаты. Не сомневался он только в одном – Зимцерлу стоит забрать на станцию. Либо, как потерянного сородича, либо как феномен, доказывающий, что эволюционисты в корне неправы.
Разбудил его стук в дверь. Он встрепенулся, оглядел слипающимися глазами стол, заставленный разнообразными баночками и приборами – самыми простыми, но всё равно дикими и непонятными для аборигенов. Да, показывать это никому нельзя.
С трудом пригладив встопорщенные волосы, он выглянул за дверь.
– Доброго утра, Лесьяна, – улыбнулся он хозяйке. – Кто-то пришёл за помощью?
– Что ты, милый, – проворковала она, – ну кто сегодня придёт? Сегодня мы к Купале готовимся, нельзя нам сегодня о хворях и бедах помнить! Кто себя худо чувствовал, вчера пришёл. А сегодня радуйся вместе с нами!
Ивейн моргнул с недоумением. Откладывать лечение только из-за праздника? Вот уж действительно аборигены!
– А если что-то внезапное случится? Травма, например?
Хозяйка руками развела:
– Что ж, до рассвета ждать будет. А не доживёт – значит, судьбу ему такую боги сплели!
Ивейн покачал головой, едва удержав безучастное выражение на лице. В этот момент он, как никогда, хорошо понимал эволюционистов и их желание навсегда оборвать контакты с выжившими. Это уже не люди, а звери!
Нет, тут же он себя одёрнул, нельзя их судить за суеверия. Разве были бы они столь равнодушными и жестокими, если бы их воспитывали по законам станций?
И с холодком по спине он понял, что даже себе не может ответить на этот вопрос.
– Я что будить-то пришла тебя, милый, – спохватилась хозяйка. – День Купалы мы под небом проводим, за общим столом. Окажи нам честь, присоединись к нам!
– Непременно, – непослушными губами улыбнулся Ивейн.
Хозяйка ещё пару мгновений с улыбкой потопталась перед дверью и, видя, что лекарь не собирается выйти из горницы прямо сейчас, наконец ушла. Ивейн закрыл дверь и прижался к ней лбом.
Как он ждал этого первого самостоятельного путешествия в дикий мир! Как предвкушал, что поможет каждому на пути, каждую болезнь, каждую рану залечит! И как всё пошло наперекосяк с первого же дня. Он снова чувствовал себя неумелым, неуверенным учеником, и это ему не нравилось. Как говорил наставник? Пациент должен беспрекословно верить тебе, а как он сможет это сделать, если сам ты в себя не веришь?
Ивейн с усилием провёл ладонями по лицу и принялся прятать со стола следы ночных исследований. Может, праздник и впрямь ему на пользу пойдёт? Хоть понаблюдает за аборигенами в их привычной среде.
К моменту, когда он выбрался на площадь, солнце уже высоко поднялось над деревней и столы, выставленные по кругу, почти опустели. Вместо еды на них теперь стояли кувшины с водой и вином и пышные букеты полевых цветов. Ивейна заметила давешняя женщина, свекровь Ружаны, посочувствовала и вынесла ему пирожков, пусть уже остывших, но ещё очень вкусных, с кисло-сладкой ягодной начинкой. Она же и посоветовала сходить за околицу к реке, где уже собралась вся молодежь.
– А как празднуют те, кто старше? – спросил Ивейн и с наслаждением впился в пирожок. Он и сам до этого момента не понимал, насколько голоден.
– Не так весело, – рассмеялась женщина, почти сумилением наблюдая, как Ивейн уминает пирожки. – Те, кто в травах разбирается, ещё на рассвете встали их собирать, остальные – готовят, деревню украшают. Купала – праздник молодых.
Поблагодарив её за угощение, Ивейн спустился к реке. С этой стороны частокол был куда ниже, да и стоял не так уж и ровно. Видно было, что с реки незваных гостей не ждали. Ивейн хмыкнул тихо: речных созданий мутация после катаклизма тоже стороной не обошла, и некоторые рыбы в таких жутких тварей обратились, что не было ничего удивительного в том, что аборигены в «царство водяного» старались не соваться.
На склоне уже высились шалаши дров, которые в сумерках станут огромными кострами, пока же меж них тянулась пёстрая змейка хоровода. Прищурившись, Ивейн смог различить в центре одинокую фигуру. Танцовщицы, то одна, то другая, приближались к ней, обнимали, обменивались венками, но в общий хоровод затянуть не пытались. Что-то ритуальное, зловещее почудилось Ивейну в этом танце.
Когда хоровод распался и девицы маленькими стайками разбежались в разные стороны, та, что была в центре, осталась одна. Теперь, когда вокруг не мелькали пёстрые юбки и ленты, Ивейн узнал Зимцерлу. Она даже одета была отлично от остальных: в простое небелёное платье, подпоясанное тонким серо-голубым пояском. Словно не замечая, что все подруги бросили её одну, как ни в чем не бывало она принялась переплетать растрепавшуюся в танце косу.
Пока Ивейн рассматривал её, позади раздались торопливые шаги, а потом его окатило грязной холодной водой. Он вскрикнул, оборачиваясь, и успел заметить, как с хохотом убегают несколько парней, едва ли не моложе его самого.