– Эй! – гневно завопил он им вслед. – Что вы творите?!
Первым желанием было вернуться в дом хозяйки и переодеться, но солнце уже начинало жарко припекать, и меньше всего хотелось идти через всю деревню, у всех на глазах. Ивейн фыркнул, отбросил с лица мокрые пряди, с которых капала вода, и направился к Зимцерле. Может, она пояснит, что это сейчас было?
За его приближением она наблюдала всё с тем же непроницаемым спокойствием.
– Здравствуй, Зимцерла. – Ивейн постарался держаться уверенно, хотя мокрая одежда, облепившая тело, этому несколько мешала. – Праздник, вижу, уже в разгаре?
Она тихонько рассмеялась.
– Нет, это еще не праздник, лишь подготовка к нему. – Она перевела взгляд на речную гладь, едва подёрнутую мелкой рябью, сказала задумчиво, словно обращаясь только к себе самой: – Всё начнётся, когда стемнеет. Когда зажгут костры. Когда боги обратят к нам взоры.
Ивейну почудился тёмный, подспудный страх в её голосе, но она тут же встряхнулась и уже с лёгкой насмешкой снова обернулась к нему:
– Вижу, тебя уже поздравили. Не серчай на них, лекарь, в Купалу никому от такой чести не увернуться, даже старосте.
– Это традиция такая? – тут же заинтересовался Ивейн. – А в чём её смысл? То есть я могу понять, зачем обливать водой, но почему грязной?!
Зимцерла только плечами пожала:
– Чтобы ты искупался в чистой. В прошлом году дядьку Стояна так трижды обливали, и он бегал каждый раз в реку окунаться. К вечеру смеялся, что душа его чистой сделалась, как у младенца.
– Выходит, и мне окунуться надо? Что, прямо здесь?
Ивейн огляделся, только сейчас заметив, что разбежавшиеся девицы издали посматривают на него с явным интересом, словно забыв, что он лекарь, человек пришлый и вообще в представлении аборигенов недалеко от колдуна ушедший.
Заметив его порозовевшие щёки, Зимцерла понимающе усмехнулась и поманила за собой:
– Идём, я знаю заводь, укрытую ивами. Издали не подглядишь, а близко подходить ни одна из них не станет, чтоб её не засмеяли.
Ивейн доверчиво последовал за нею, чувствуя, как чужие любопытные, почти хищные взгляды жгут ему спину:
– А ты? Не боишься, что тебя потом засмеют? Или какие другие слухи пойдут?
Зимцерла коротко оглянулась на него и, помедлив, сухо ответила:
– Какое мне теперь дело до этого? Я жертва. И завтра их сплетни не смогут меня обидеть.
Она старалась говорить ровно и спокойно, но тоска и горечь всё равно явственно звучали в её дрожащем голосе.
– Подожди, – Ивейн нахмурился и остановился. – Как я понял из вчерашнего разговора, жертва – это только роль в празднике…
Она громко, чуть истерично рассмеялась.
– Ты, верно, услышал то, что хотел услышать. – Она покачала головой и повела его дальше. Чуть помолчав, пояснила, не оборачиваясь: – Мне рассказывали, что много лет то действительно была роль, красивая и почётная. Веди хоровод, первой отпускай венок, первой перепрыгивай через костёр… а потом проведи ночь на проклятой поляне, ожидая, что бог спустится к тебе на сияющей колеснице, а наутро вернись в деревню, к обычной жизни.
Она отвела в сторону густую поросль шиповника и легко протиснулась на едва заметную тропку. Ивейну сноровки не хватило, и он запутался в колючках, до крови расцарапав руки. Зимцерла оглянулась убедиться, что он не отстал, и сухо закончила:
– Вот только с десяток лет назад всё изменилось. И жертвы наутро уже не возвращались.
– И все так легко решили, что боги их забирают? – всё ещё недоверчиво уточнил Ивейн. – Мало ли что может случиться ночью в лесу: волки, разбойники…
– Сразу видно, чужак ты, – хмыкнула Зимцерла. – Никто по доброй воле на проклятую поляну не ходит, там мёртвое всё. Звери стороной её обходят, птицы стороной её облетают. Как-то пытались вместо девицы корову в жертву принести, так та взбесилась, вырвалась и убежала. Так и издохла, свалившись в овраг и ноги переломав. Да и видят все каждую Купалу, как сияет, спускаясь, колесница богов.
Ивейн нахмурился. Что-то было не так. Не могли же станционники нарушить собственные законы и позволить аборигенам себя заметить? Да и ради чего? В шутку украсть девицу и варварский обряд нарушить? Если так, то куда потом исчезали жертвы? Да и слухи бы поползли по станциям: такие шутники не могут не прихвастнуть своими подвигами, уж точно никто молчать не стал бы!
Но если не они, то… куда исчезают девушки? Что ещё может в небесах сиять? Ну не боги же!
– То есть, – очень медленно уточнил Ивейн, пытаясь уложить в голове эту дикую, варварскую картину, – когда ваши девушки стали исчезать, вы продолжили оставлять их на поляне? И ни одна не сбежала?
Ясным, хоть и не прозвучавшим, повис и другой вопрос: «И ты сама не хочешь сбежать?»
Тропка уводила их по берегу реки в сторону от деревни, где лес спускался к самой воде. Звенящий солнечный жар сменился мягкой тенью и прохладой, сразу стало проще дышать. У корней деревьев звёздочками белели безымянные лесные цветы, терпко пахло горячей смолой.
Не дождавшись ответа, Ивейн спросил уже тихо, и голос его подрагивал от злости:
– И вы так легко готовы обрекать своих на смерть?
– Мы верим, что они не умирают, что их забирают боги.
– Но того, что они живы, доказательств у вас нет.
Зимцерла едва заметно вздрогнула, и Ивейн проклял свой длинный язык – ну вот, только сильнее напугал и расстроил её! Но может, и к лучшему? Ведь если не будет верить в то, что её боги к себе заберут, проще решится на побег или…
Зимцерла ответила, только когда вывела его к заводи. Ивы склонялись над водой, и меж ними белела узкая полоса песчаной отмели.
– Это долг перед деревней. – Она остановилась у самой кромки воды и говорила, не поднимая от неё глаз, словно её смутное, разбитое рябью отражение, было самой важной вещью в мире. – Ведь если не будет жертвы, то боги лишат нас милости. Лучше пусть погибнет… уйдёт одна, чем на всю деревню обрушатся голод и хвори.
Ивейн слушал, едва сдерживая гнев: только дикари и варвары могли так спокойно говорить о жертвоприношении. Вот только… если бы в жертвы была выбрана другая девушка, отреагировал бы он так же?
Нет.
И чем он тогда отличается от этих варваров?
– Но так ведь нельзя! – почти выкрикнул он. – Все жизни ценны одинаково! И откупаться кем-то… это… это…
Гнев стал ещё сильнее, огнём скрутил желудок, ведь теперь Ивейн злился на себя. От следующих слов его едва не затошнило:
– Если вам так важно обречь кого-то на смерть, то почему в этот раз не оставили жертвой дочь старосты? Она и так умирает. Зачем потребовалось, чтобы ты её заменила?
Она резко обернулась, коса хлестнула по спине и тут же расплелась.
– Ты разве не слушал меня? Кто осмелится отдать богам хворую, негодную жертву?! Если б я не вызвалась заменить Божену, то обрекла бы всю деревню! Я не могла иначе!
Ивейн хотел уж было крикнуть ей в лицо, что нет никаких богов, но осёкся. Не поверит. И даже говорить с ним больше не захочет. Да, ей страшно и тошно, но она от своего долга не отступит. А значит, нужно её убедить, что вовсе не богам её собираются отдавать.
Только понять бы еще – кому?
– Расскажи, где мне найти эту поляну? – миролюбиво спросил он. – Я хотел бы взглянуть на неё – если можно, конечно.
Зимцерла замялась, нервно схватилась за косу, начала переплетать её быстрыми, суетливыми движениями.
– По законам нельзя, – наконец сказала она, и лицо её сделалось жёстким. – Но какое мне теперь дело, ведь так? Иди по тропе на север до оврага, там поверни на восток и иди вдоль него. Как почуешь, что хочется прочь бежать, значит, поляна рядом. Там уже мимо не пройдёшь.
Не дожидаясь ответа, она бросилась прочь. Ивейн хотел было окликнуть её, но заметил, как вздрагивают её плечи, будто от едва сдерживаемых рыданий, и промолчал. Сейчас с ней говорить – только душу зря травить. Нет, он должен во всём разобраться и убедить старосту, что вовсе не богам они жертвы приносят. Главное, найти доказательства, которым аборигены поверят.
В том, что они его послушают, Ивейн не сомневался! Он же лекарь! Лекарям всегда верят.
Наскоро умывшись, он бросился искать проклятую поляну. Пусть после обливания грязной водой ему и хотелось искупаться и ополоснуть одежду, но сейчас не было на это времени. Пока он продирался через лес, одежда подсохла и теперь неприятно покалывала тело, но Ивейн не обращал внимания на такие мелочи.
Заблудиться он не боялся. Внутри его броши был навигатор – слабый, но его хватит, чтобы выйти обратно к деревне. Сложнее оказалось отыскать саму поляну. Это местные здесь каждую берёзку знали, в тропках не путались и по едва заметным приметам могли верное направление выбрать, а Ивейн заплутал сразу, едва от заводи отошёл. Вот только была тропка под ногами – и нет её. Продирайся сквозь подлесок, обходи кустарники и надейся, что так близко от деревни нет ни волков, ни медведей.
Овраг он нашёл чудом. Вернее, чудом в него не свалился, когда ноги поехали на влажной траве и комья земли с шорохом покатились вниз. Ивейн уцепился за тонкую осинку, склонившуюся над самым краем, выбрался кое-как, с содроганием посмотрел вниз. Не глубоко вроде, но повторить судьбу давешней жертвенной коровы не хотелось. Без медицинской капсулы под рукой он себе перебитый позвоночник не вылечит.
Но и отходить далеко от края оврага была страшно: а вдруг он завернёт в сторону, а Ивейн не заметит и снова заблудится? Так и пришлось идти, постоянно оглядываясь, да за деревья и кусты, что по краю росли, цепляясь.
Когда он выбрался к поляне, солнце уже перевалило зенит и медленно ползло вниз. Душное, сонное безветрие окутало лес, даже мошкара притихла и не липла к потной коже.
Неудивительно, что аборигены называли эту поляну проклятой. Деревья, её окружающие, давно погибли, высохли на корню, и едва поскрипывали кривыми ветвями даже в безветрии. Со стороны поляны кора на стволах рассохлась и отвалилась, обнажив белёсую гладкую древесину. На самой же поляне даже травинки живой не было.