Когда флаер начал снижаться к чёрной поляне, Ивейну почудилось, что он слышит ликующие крики от костров. Но это чушь, конечно, – у флаера полная звукоизоляция. Автопилот справился с посадкой прекрасно, только несколько раз ветки деревьев чиркнули по крыльям. Снова мягкий толчок, и щёлкнула, открываясь, дверь.
Но Ивейн не спешил выходить. Несколько долгих мгновений он сидел, смотрел на Зимцерлу сквозь экран и не мог пошевелиться. Ужас и ненависть на её лице неподъёмной плитой придавили его к креслу.
Только не хватало здесь до рассвета так просидеть!
Решившись, Ивейн быстро выскочил из флаера, пока не успел передумать. Зимцерла, связанная по рукам и ногам, шарахнулась от него, прижалась к дереву, к нижней ветке которого был привязан край её верёвки.
– Ты! – яростно выдохнула она, и на мгновение ненависть в её взгляде сменилась жгучей обидой.
Ивейн поспешил успокоить её, вытянув перед собой пустые руки:
– Не бойся, пожалуйста! Я не причиню тебе вреда, я хочу тебя спасти!
Зимцерла нервно, надрывно расхохоталась и зашлась в хриплом кашле. Похоже, она сорвала голос, мелькнула профессиональная мысль, а следом накатил ужас: как же долго она кричала?
– Ты… – хрипло прошептала она, не сводя с него лихорадочно мерцающих глаз. – Ты тоже знал?
Ивейн медленно покачал головой, не отводя от неё взгляда, как от дикого, испуганного зверька.
– Нет, – сказал он медленно. – До последнего момента – нет. Я увидел её, когда пришёл к старосте требовать, чтобы жертвоприношение отменили. Закончилось тем, – он невесело усмехнулся, – что в меня влили столько снотворного, что простой человек и помереть мог.
– А ты не простой, – оскалилась она, всё ещё прижимаясь спиной к дереву.
– Ну… таких, как я, вы называете богами. – Ивейн помолчал и протянул к ней раскрытую ладонь. – Вот только ты такая же, как я. И я хочу забрать тебя домой, пока не явились те, кому вы всё это время приносили жертвы.
Она молчала и ёжилась, и Ивейн не решался подойти к ней без её позволения. Он взмолился:
– Пожалуйста, позволь помочь тебе!
Зимцерла выдохнула устало, и плечи её опустились, словно исчез последний стержень, что заставлял её бороться. Она кивнула, и Ивейн бросился распутывать верёвку. Надо было взять нож, мелькнула запоздалая мысль, да только где бы он его взял? В деревне украл? У него самого даже во флаере не было ничего, похожего на оружие.
Выругавшись, Ивейн сдёрнул верёвку с дерева и подхватил Зимцерлу на руки, охнув от тяжести. Вряд ли она так много весила: грустная правда была в том, что Ивейну силёнок недоставало. И всё же он смог донести её до флаера и усадить во второе кресло, вот только руки после этого тряслись, как у наркомана.
Быстрыми, нервными движениями он щёлкнул переключателями, чтоб закрыть дверь и погасить все огни, и задал автопилоту координаты родной станции. Когда флаер медленно оторвался от земли, Зимцерла вскрикнула и съёжилась в кресле.
– Пожалуйста, не бойся, – прошептал Ивейн и снова потянулся к узлам на её запястьях. Сейчас уже можно было не торопиться. – Теперь всё будет хорошо, я тебе обещаю.
Она успокоилась, дышала глубоко и медленно. Жуткая, перекошенная маска ужаса сползла с её лица, вернув привычное выражение безмятежного спокойствия. Только растрёпанные волосы с запутавшимся лесным сором выдавали её недавнюю истерику. Ивейн улыбнулся ей, пытаясь ободрить, и она через силу улыбнулась в ответ.
Чтобы успокоить её, он начал медленно и тихо рассказывать о станциях, станционниках и о том, почему решил, что Зимцерла одна из них. Он говорил, а мысли его были уже далеко: он понимал, что ничего ещё не закончилось, что ему предстоит долго объяснять и доказывать свои выводы совету станции, чтобы его вместе с Зимцерлой не сбросили обратно вниз – за то, что посмел притащить на станцию аборигена.
«Она – одна из нас», – повторил он про себя, находя в этом силы. Он спас её, принял ответственность за неё, а значит, справится – со всем, что ещё случится.
Когда плотная пелена облаков сомкнулась позади них, далеко впереди блеснули габаритные огни станции. По экрану на пульте управления заскользили строчки – автопилот обменивался со станцией кодами доступа. Ивейн блаженно улыбнулся и коснулся прохладной ладони Зимцерлы.
– Добро пожаловать домой.
Воскрешение
Возлюбленная моя спит под тяжёлым каменным сводом семейного склепа. Её тело умастили маслами, извлекли внутренности, пропитали кожу дубильными составами, чтоб даже после смерти она смогла сохранить хотя бы тень былой красоты. Её принесли в склеп, уложили в самом центре, в богатом гробу из красного дерева, покрытом замысловатой резьбой. Отслужили мессу, оплакали, а потом замуровали вход, окропили его смесью жертвенной крови и соли и посадили целую живую изгородь из белых роз вокруг.
Если они так боялись её возвращения, то лучше бы сожгли. Но и это им не помогло бы – ведь мы успели обвенчаться по древнему обряду.
Со дня её смерти шрам на моей груди ноет и ноет, и неровная, дергающая боль живёт под кожей. Это по её появлению я узнал о беде с моей возлюбленной, это по незакрывающейся кровоточащей ране я догадался о предательстве, поразившей супругу в сердце.
Много времени мне потребовалось, чтоб вернуться к ней, чтоб пересечь океан и пять подземных рек, великий лабиринт и врата между миром снов и миром нашим. Я знал, что я опоздаю, но не тяготился этим. Главное, что я пришёл к ней.
Когда я вошёл на маленькое кладбище, сплошь заросшее мелкими колючими розами, бушевала гроза. Ветер нагнал иссиня-чёрные тучи, тяжёлые и низкие, разбухшие от ядовитой влаги дождей. Из их рокочущего нутра то и дело вырывались узкие молнии, похожие на змеиный язык. На короткие мгновения они превращали мир в чёрно-белую гравюру в старой книге.
Я сорвал с ближайшего куста мелкий, ещё не раскрывшийся белый бутон, и в моей ладони он налился кровью, заалел, а из сломанного черенка упали несколько тёмных капель. Остальные же кусты увяли на глазах, один за другим, иссохли, съежились, сухой трухой осели на землю. Вся их дикая, бушующая жизнь осталась в одном маленьком бутоне, который продолжит жить и цвести, даже оторванный от ветви.
Как и моя возлюбленная.
Стоило мне подойти к склепу, как камни, которыми замуровали вход, песком осыпались на землю. Молния над головой сверкнула особенно ярко. Внутри, на постаменте лежала чёрная мумия в истлевших лохмотьях, а из её груди торчал кол.
Я только головой покачал.
Осторожно коснувшись волос, я заправил в них алеющий бутон, нежно провёл кончиками пальцев по скуле.
– Просыпайся, любимая.
Она услышала. Она не могла не услышать – ведь даже сквозь полог смерти она чувствовала неровную, дёргающую боль в груди.
Она открыла глаза, со стоном села. Я помог её слабым рукам вытащить кол, который тут же осыпался прахом, едва покинул её грудь.
Она плакала, она смотрела на свои почерневшие ладони, сухие, жёсткие, бугристые ладони мумии и плакала.
– Я так долго ждала, – вздохнула она сквозь слёзы.
Я вынес её на руках из склепа, и дождь смыл с неё пыль долгого сна. В коротких вспышках молнии она была прекрасна, как раньше.
– Не плачь о своей красоте, любимая, – утешал я её, – она – всего лишь засохший цветок. Вспои его кровью своих убийц, и расцветёт она с прежней силой.
Она слушала и кивала.
Я привёл её в родной дом. Можно сказать, я вернул её родственникам – как они того и хотели.
И теперь им суждено прахом лечь на землю, чтоб возлюбленная моя, сломанная роза, жила и цвела во веки веков.
Цена ошибки
С вершины холма на Гленншин открывался прекрасный вид. Городок лежал в чаше меж холмов, и ладные белые домики с чёрными крышами издали казались игрушечными. Пастбища отсюда было не видать, но Кэтрин не сомневалась – по ним бродят самые спокойные и самые пушистые овцы из всех, что она видела за свою жизнь.
– Идиллия, мать её! – Грейс сплюнула под ноги и опустила бинокль. У неё всегда поразительно работала чуйка на колдовство и гламор. – Даже странно, что никто не заметил эту сказочную деревушку у себя под носом!
– Дай-ка мне взглянуть, – мягко улыбнулась Кэтрин, – отсюда толком и не видать, что тебе так не понравилось.
Грейс протянула ей бинокль, скрестила руки на груди и задумчиво потёрла подбородок.
– Знаешь, даже и сформулировать не могу, что не так. Просто не по себе.
Кэтрин поднесла бинокль к глазам и с любопытством огляделась. Деревушка и впрямь казалась сказочной: чистенькая, ухоженная, на подоконниках – горшки с высохшими цветами, в окнах – кружевные занавесочки, около паба степенно беседуют два опрятных мужика, из лавки спешит женщина в старомодном платье… Кэтрин легко бы приняла всё за декорации для исторического фильма, если б сама накануне не перерыла все путеводители, пытаясь выяснить, а где же вообще Гленншин находится и существует ли вообще.
– Неудивительно, – она вернула бинокль Грейс. – Во-первых, Самайн на пороге, вся чёртова нечисть так и лезет наружу. А во-вторых, мне всё интереснее и интереснее, как Ллойд разузнал про это место и, если уж узнал, то чего не разобрался сам.
Грейс недовольно передёрнула плечами, уходя от ответа. Кэтрин с осуждением поджала губы: нежная привязанность подруги к англичанину её раздражала до сведённых пальцев – как вообще можно по доброй воле иметь дело с англичанами?! Возмущение своё, впрочем, она держала при себе: знала, как Ллойд напоминает Грейс погибшего жениха.
– Что ж, давай спустимся и поглядим вблизи. Но за руль я тебя не пущу, и так не знаю, кому благодарности возносить, что мы вообще сюда доехали!
Грейс фыркнула, забираясь внутрь, но хлопать дверцей не стала – в конце концов, автомобиль давно считался общим и подходила её очередь оплачивать ремонт.
– Как бы «фордик» совсем не сдох, – проворчала Кэтрин. – Такое чувство, что мы здесь первые автомобилисты с Великого Потопа.