Когда никто не видел — страница 34 из 53

– Джордин, подарок, – подсказывает он.

Та, спохватившись, протягивает пакет Коре:

– Мы тут тебе принесли. Ничего особенного, – бормочет она, пока Кора лезет в пакет, достает конверт и неуклюже пытается открыть его здоровой рукой. – Дай-ка я. – Джордин берет конверт, просовывает палец под клапан и вытаскивает открытку.

– Ой, как на нашу Скиттлз похожа, – слабо улыбается Кора.

– Кора, – предупреждает Мара с оттенком беспокойства.

Девочка откладывает открытку, засовывает руку в пакет, шуршит папиросной бумагой и достает набор для изготовления браслетов.

– Спасибо, – благодарит она. – Мне нравится.

– Не за что, – с гордостью отвечает Джордин, но ее улыбка тут же вянет. – Ой, а рука? Ты же не сможешь нанизывать бисер на нитку.

– Не волнуйся, – утешает Кора, – мы можем делать браслетики вместе. Хочешь подписать мой гипс?

Черным маркером Джордин выписывает свое имя на полимерном гипсе.

– А в школе я буду помогать тебе нести книги и все остальное, если хочешь, – предлагает Джордин Коре, пока они рассматривают коробку с бусинами под наблюдением Томаса и Мары.

– Было бы прекрасно. – Кора пытается улыбнуться зашитыми губами, но тут же кривится от боли.

– Ты уже говорила с Вайолет? – спрашивает Джордин, дергая ленту, заклеивающую коробку.

– Нет еще, – отвечает Кора с ноткой грусти в голосе. – А ты?

– Я тоже, – роняет Джордин, доставая пластиковый пакет, наполненный разноцветным переливающимся бисером. – Тебе какой цвет больше нравится?

– Фиолетовый. Пойдет к моему гипсу. А ты какой хочешь?

– Пожалуй, синий, – выбирает Джордин, и девочки принимаются раскладывать бусины в кучки.

Томас внутренне вздыхает с облегчением. Если бы Кора обвиняла Джордин в нападении на вокзале, то, уж наверное, не предлагала бы вместе низать браслеты.

– А она что здесь делает?! – доносится от дверей пронзительный голос.

Джордин и Кора замирают и удивленно смотрят на девочку-подростка, которая врывается в палату с перекошенным от гневом лицом. Минутное облегчение Томаса тут же сменяется страхом.

– Кендалл, – резко осаживает Мара, – не хами.

– А ей, значит, можно! – огрызается старшая сестра. – Она же за последние месяцы совершенно загнобила Кору. Как ты вообще осмелилась здесь показаться? – набрасывается она на Джордин, которая беспомощно оглядывается на деда. Томас не знает, что сказать.

– Все хорошо, – шепчет Кора.

– Ну уж нет, – не соглашается Кендалл, – вовсе не хорошо! Ты ведь неделями каждый день рыдала из-за нее. И не говори мне, что это неправда. Я тебя слышала! Никакая она тебе не подруга, Кора.

– Кендалл, иди отсюда, – дрожащим голосом приказывает Мара. – Сию же минуту.

– Какая же ты доверчивая, – бушует Кендалл, – всем подряд позволяешь себя топтать. Хоть бы раз отпор дала. А ты… – И она поворачивается к Джордин.

– Джордин, пошли, – вмешивается Томас, обретя наконец способность говорить.

Джордин встает со своего места, бормочет Коре «Пока» и обходит Кендалл.

– И держись подальше от моей сестры! – кричит та ей вдогонку, когда дед с внучкой стремглав выскакивают из палаты, протискиваясь мимо высокой женщины, застывшей в дверях.

Томас и Джордин молча идут по коридорам: она шмыгает носом и смаргивает слезы, а он стискивает зубы. Они садятся в машину, и только потом Томас задает рвущийся из глотки вопрос:

– Что ты ей сделала? Что ты сделала этой девочке?

Д-р Мадлен Гидеон. 14 сентября 2018 года

Когда я пришла, Кора сидела на больничной койке и смотрела телевизор.

Мара ушла, сказав, что не хочет нам мешать, особенно Коре. Я понимала, как ей трудно, оно и понятно, но убедила ее, что сегодня разговор без свидетелей пойдет Коре на пользу.

Девочка все еще была под капельницей; голова обмотана бинтами. Перед ней стоял поднос с недоеденным завтраком. Но хорошо, хоть что-то съела. Рядом с подносом лежали два бисерных браслета и еще один, фиолетовый, украшал запястье Коры.

– Какая прелесть, – восхитилась я, подходя к ней. – Их тебе кто-то сделал?

– Приходила моя подруга Джордин и принесла набор, и мы вместе сделали несколько штук. – Из-за травм речь пациентки была еще немного невнятной, но опухоль на губах поубавилась.

– Я видела ее, – сказала я. – Заглядывала в палату, но не стала вам мешать. И как сестра твоя пришла, тоже видела. Похоже, твоя подруга ее сильно расстроила.

– Не хочу об этом говорить, – мгновенно насторожилась Кора.

– Хорошо, не будем, – согласилась я, беря один из браслетов, сплетенный из бирюзового и темно-синего бисера. – Очень красиво. Для кого ты их сделала?

Она подняла запястье.

– Этот, конечно, для меня, но мы сделали еще один, точно такой же, для Джордин. А вон тот, – она кивнула на браслет у меня в руках, – для моей сестры.

– Можно мне сесть? – попросила я.

– Конечно, – кивнула Кора, и я пододвинула стул к ее кровати.

– А этот? – Я указала на оставшийся на подносе браслет, и Кора пожала плечами. – А как насчет вашей подруги Вайолет? Для нее вы сделали?

Кора тыкала ложкой в овсянку, давно остывшую и приобретшую вид серой замазки, и молчала.

– Как дела у Вайолет? – спросила я, внимательно наблюдая за ее лицом.

Пациентка снова пожала плечами.

– Не знаю. Я с ней не разговаривала.

– Понятно, – сказала я. – Она еще не звонила и не навещала тебя.

– У меня нет мобильника, поэтому позвонить она не могла, но и навестить не пришла. – Кора пыталась говорить равнодушно, однако незабинтованная часть лица ее выдавала.

– Может, ее мама не пускает, – предположила я. – С вами обеими произошли страшные вещи. Иногда люди не понимают, что сказать или как поступить в подобных случаях. А ты не думала позвонить Вайолет?

– Мама говорит, что Вайолет должна сама позвонить мне. А не наоборот. Но да, я думала об этом.

– И какие чувства ты испытывала? – задала я извечный вопрос.

– Грусть, пожалуй. Одиночество. Я ведь считала, что мы лучшие подруги.

– А кто-нибудь еще из ребят приходил или давал о себе знать?

– Только Джордин. Больше никто. – Кора покачала головой, затем вздрогнула и осторожно коснулась губ.

– Тебе больно? Хочешь, я позову медсестру?

– Нет, все нормально. Живот болит, только когда встаю. Еще болят глаза и рот, но мама говорит, что, как только рот заживет, зубы мне исправят. Вставят искусственные. Здесь и здесь. – И она приоткрыла рот в беззубой гримасе.

– Держу пари, ты ждешь этого с нетерпением.

– Да, только не люблю ходить к дантисту.

– И я не люблю. – После ужаса и боли, через которые прошла пациентка, подумала я, дантист был наименьшей из ее проблем. – Как у тебя со сном, Кора? Ты высыпаешься? – Глядя на нее, понять было трудно, потому что открытая часть лица оставалась багрово-фиолетовой.

– Вы же никому не расскажете, что я тут говорю, верно? Вы мой врач, так что это секрет, да?

– Кое-что я могу хранить в секрете, – подтвердила я. – Например, твои чувства. А вот о чем не смогу умолчать, так это, например, если ты задумаешь причинить вред себе или другим или начнешь баловаться наркотиками.

– Вот еще, – сморщила нос Кора.

– И обещаю, что ни с кем не поделюсь содержанием наших разговоров, не предупредив тебя заранее, – заверила я. – Ты можешь обсуждать со мной что угодно, Кора. Я здесь, чтобы тебе помочь.

Кора задумалась на минуту.

– Хорошо. Я сплю лучше, когда мама здесь, но это меня и пугает. Мне ведь почти двенадцать. И нужно уже уметь засыпать без мамы под боком.

– Ты пережила жуткое нападение. Понятно, что рядом с мамой тебе легче.

– Да, наверное. Но когда она здесь, то просто смотрит на меня с невыразимой тоской. Словно я уже умираю. Думаю, она тоже боится. И без конца меня расспрашивает, что случилось, да кто мог на меня напасть, да что я видела. От этого у меня в голове все начинает путаться, поэтому иногда я просто притворяюсь, будто сплю. Вы тоже собираетесь расспрашивать, что случилось прошлой ночью? – Она провела пальцами по ноге, укутанной стеклотканевой повязкой, которую украшала россыпь подписей.

– Нет, не буду, если не хочешь. – Я надеялась для начала узнать Кору получше, а потом она сама расскажет мне, что помнит. Если помнит. – Сколько народу у тебя на гипсе расписалось.

– В основном медсестры. – Она указала на несколько автографов. – А вот врач, который чинил мне лицо. А здесь Джордин. Подруга, которая принесла мне браслет. И ее дедушка тоже подписался.

– Расскажи мне о Джордин, – попросила я.

– Она вроде ничего, – неохотно отозвалась Кора, – но ее довольно трудно понять. Она то милая, прямо плюшевая, а через минуту вдруг превращается в злобную жабу, словно всю жизнь меня ненавидела.

– Странно, – раздумчиво произнесла я.

– Так и есть, – решительно подтвердила Кора. – Мы с Джордин и Вайолет были лучшими подругами, но прямо перед Рождеством поссорились, и я думала, что Джордин больше никогда со мной не заговорит. Но на прошлой неделе она вдруг снова начала со мной общаться. Думаю, потому, что я выразила сочувствие ее бабушке, с которой случилась неприятность: она упала, сломала бедро и лежит в больнице. Во всяком случае, сегодня Джордин пришла меня навестить, и все было как раньше.

– И мама с сестрой вот тут расписались. А папа? Он поставил подпись? – Я вспомнила Джима Лэндри в гневе, который, казалось, исходил от него волнами.

– Пока нет. Но обязательно поставит. Он пока очень злится на меня.

– За что? – Я старалась говорить нейтральным тоном, не выдавая своего интереса.

– Мы прошлой ночью улизнули из дому. Плохо поступили, конечно, но так уж вышло. Мне вообще нельзя выходить на улицу так поздно.

– Отец так прямо и сказал, что злится на тебя? – спросила я.

– Нет, конечно. Да ему и говорить ничего не надо. И так понятно. Сидит с сердитым видом, скрестив руки. – И Кора продемонстрировала позу отца, неуклюже скрестив свои на груди.