– Джордин, подарок, – подсказывает он.
Та, спохватившись, протягивает пакет Коре:
– Мы тут тебе принесли. Ничего особенного, – бормочет она, пока Кора лезет в пакет, достает конверт и неуклюже пытается открыть его здоровой рукой. – Дай-ка я. – Джордин берет конверт, просовывает палец под клапан и вытаскивает открытку.
– Ой, как на нашу Скиттлз похожа, – слабо улыбается Кора.
– Кора, – предупреждает Мара с оттенком беспокойства.
Девочка откладывает открытку, засовывает руку в пакет, шуршит папиросной бумагой и достает набор для изготовления браслетов.
– Спасибо, – благодарит она. – Мне нравится.
– Не за что, – с гордостью отвечает Джордин, но ее улыбка тут же вянет. – Ой, а рука? Ты же не сможешь нанизывать бисер на нитку.
– Не волнуйся, – утешает Кора, – мы можем делать браслетики вместе. Хочешь подписать мой гипс?
Черным маркером Джордин выписывает свое имя на полимерном гипсе.
– А в школе я буду помогать тебе нести книги и все остальное, если хочешь, – предлагает Джордин Коре, пока они рассматривают коробку с бусинами под наблюдением Томаса и Мары.
– Было бы прекрасно. – Кора пытается улыбнуться зашитыми губами, но тут же кривится от боли.
– Ты уже говорила с Вайолет? – спрашивает Джордин, дергая ленту, заклеивающую коробку.
– Нет еще, – отвечает Кора с ноткой грусти в голосе. – А ты?
– Я тоже, – роняет Джордин, доставая пластиковый пакет, наполненный разноцветным переливающимся бисером. – Тебе какой цвет больше нравится?
– Фиолетовый. Пойдет к моему гипсу. А ты какой хочешь?
– Пожалуй, синий, – выбирает Джордин, и девочки принимаются раскладывать бусины в кучки.
Томас внутренне вздыхает с облегчением. Если бы Кора обвиняла Джордин в нападении на вокзале, то, уж наверное, не предлагала бы вместе низать браслеты.
– А она что здесь делает?! – доносится от дверей пронзительный голос.
Джордин и Кора замирают и удивленно смотрят на девочку-подростка, которая врывается в палату с перекошенным от гневом лицом. Минутное облегчение Томаса тут же сменяется страхом.
– Кендалл, – резко осаживает Мара, – не хами.
– А ей, значит, можно! – огрызается старшая сестра. – Она же за последние месяцы совершенно загнобила Кору. Как ты вообще осмелилась здесь показаться? – набрасывается она на Джордин, которая беспомощно оглядывается на деда. Томас не знает, что сказать.
– Все хорошо, – шепчет Кора.
– Ну уж нет, – не соглашается Кендалл, – вовсе не хорошо! Ты ведь неделями каждый день рыдала из-за нее. И не говори мне, что это неправда. Я тебя слышала! Никакая она тебе не подруга, Кора.
– Кендалл, иди отсюда, – дрожащим голосом приказывает Мара. – Сию же минуту.
– Какая же ты доверчивая, – бушует Кендалл, – всем подряд позволяешь себя топтать. Хоть бы раз отпор дала. А ты… – И она поворачивается к Джордин.
– Джордин, пошли, – вмешивается Томас, обретя наконец способность говорить.
Джордин встает со своего места, бормочет Коре «Пока» и обходит Кендалл.
– И держись подальше от моей сестры! – кричит та ей вдогонку, когда дед с внучкой стремглав выскакивают из палаты, протискиваясь мимо высокой женщины, застывшей в дверях.
Томас и Джордин молча идут по коридорам: она шмыгает носом и смаргивает слезы, а он стискивает зубы. Они садятся в машину, и только потом Томас задает рвущийся из глотки вопрос:
– Что ты ей сделала? Что ты сделала этой девочке?
Д-р Мадлен Гидеон. 14 сентября 2018 года
Когда я пришла, Кора сидела на больничной койке и смотрела телевизор.
Мара ушла, сказав, что не хочет нам мешать, особенно Коре. Я понимала, как ей трудно, оно и понятно, но убедила ее, что сегодня разговор без свидетелей пойдет Коре на пользу.
Девочка все еще была под капельницей; голова обмотана бинтами. Перед ней стоял поднос с недоеденным завтраком. Но хорошо, хоть что-то съела. Рядом с подносом лежали два бисерных браслета и еще один, фиолетовый, украшал запястье Коры.
– Какая прелесть, – восхитилась я, подходя к ней. – Их тебе кто-то сделал?
– Приходила моя подруга Джордин и принесла набор, и мы вместе сделали несколько штук. – Из-за травм речь пациентки была еще немного невнятной, но опухоль на губах поубавилась.
– Я видела ее, – сказала я. – Заглядывала в палату, но не стала вам мешать. И как сестра твоя пришла, тоже видела. Похоже, твоя подруга ее сильно расстроила.
– Не хочу об этом говорить, – мгновенно насторожилась Кора.
– Хорошо, не будем, – согласилась я, беря один из браслетов, сплетенный из бирюзового и темно-синего бисера. – Очень красиво. Для кого ты их сделала?
Она подняла запястье.
– Этот, конечно, для меня, но мы сделали еще один, точно такой же, для Джордин. А вон тот, – она кивнула на браслет у меня в руках, – для моей сестры.
– Можно мне сесть? – попросила я.
– Конечно, – кивнула Кора, и я пододвинула стул к ее кровати.
– А этот? – Я указала на оставшийся на подносе браслет, и Кора пожала плечами. – А как насчет вашей подруги Вайолет? Для нее вы сделали?
Кора тыкала ложкой в овсянку, давно остывшую и приобретшую вид серой замазки, и молчала.
– Как дела у Вайолет? – спросила я, внимательно наблюдая за ее лицом.
Пациентка снова пожала плечами.
– Не знаю. Я с ней не разговаривала.
– Понятно, – сказала я. – Она еще не звонила и не навещала тебя.
– У меня нет мобильника, поэтому позвонить она не могла, но и навестить не пришла. – Кора пыталась говорить равнодушно, однако незабинтованная часть лица ее выдавала.
– Может, ее мама не пускает, – предположила я. – С вами обеими произошли страшные вещи. Иногда люди не понимают, что сказать или как поступить в подобных случаях. А ты не думала позвонить Вайолет?
– Мама говорит, что Вайолет должна сама позвонить мне. А не наоборот. Но да, я думала об этом.
– И какие чувства ты испытывала? – задала я извечный вопрос.
– Грусть, пожалуй. Одиночество. Я ведь считала, что мы лучшие подруги.
– А кто-нибудь еще из ребят приходил или давал о себе знать?
– Только Джордин. Больше никто. – Кора покачала головой, затем вздрогнула и осторожно коснулась губ.
– Тебе больно? Хочешь, я позову медсестру?
– Нет, все нормально. Живот болит, только когда встаю. Еще болят глаза и рот, но мама говорит, что, как только рот заживет, зубы мне исправят. Вставят искусственные. Здесь и здесь. – И она приоткрыла рот в беззубой гримасе.
– Держу пари, ты ждешь этого с нетерпением.
– Да, только не люблю ходить к дантисту.
– И я не люблю. – После ужаса и боли, через которые прошла пациентка, подумала я, дантист был наименьшей из ее проблем. – Как у тебя со сном, Кора? Ты высыпаешься? – Глядя на нее, понять было трудно, потому что открытая часть лица оставалась багрово-фиолетовой.
– Вы же никому не расскажете, что я тут говорю, верно? Вы мой врач, так что это секрет, да?
– Кое-что я могу хранить в секрете, – подтвердила я. – Например, твои чувства. А вот о чем не смогу умолчать, так это, например, если ты задумаешь причинить вред себе или другим или начнешь баловаться наркотиками.
– Вот еще, – сморщила нос Кора.
– И обещаю, что ни с кем не поделюсь содержанием наших разговоров, не предупредив тебя заранее, – заверила я. – Ты можешь обсуждать со мной что угодно, Кора. Я здесь, чтобы тебе помочь.
Кора задумалась на минуту.
– Хорошо. Я сплю лучше, когда мама здесь, но это меня и пугает. Мне ведь почти двенадцать. И нужно уже уметь засыпать без мамы под боком.
– Ты пережила жуткое нападение. Понятно, что рядом с мамой тебе легче.
– Да, наверное. Но когда она здесь, то просто смотрит на меня с невыразимой тоской. Словно я уже умираю. Думаю, она тоже боится. И без конца меня расспрашивает, что случилось, да кто мог на меня напасть, да что я видела. От этого у меня в голове все начинает путаться, поэтому иногда я просто притворяюсь, будто сплю. Вы тоже собираетесь расспрашивать, что случилось прошлой ночью? – Она провела пальцами по ноге, укутанной стеклотканевой повязкой, которую украшала россыпь подписей.
– Нет, не буду, если не хочешь. – Я надеялась для начала узнать Кору получше, а потом она сама расскажет мне, что помнит. Если помнит. – Сколько народу у тебя на гипсе расписалось.
– В основном медсестры. – Она указала на несколько автографов. – А вот врач, который чинил мне лицо. А здесь Джордин. Подруга, которая принесла мне браслет. И ее дедушка тоже подписался.
– Расскажи мне о Джордин, – попросила я.
– Она вроде ничего, – неохотно отозвалась Кора, – но ее довольно трудно понять. Она то милая, прямо плюшевая, а через минуту вдруг превращается в злобную жабу, словно всю жизнь меня ненавидела.
– Странно, – раздумчиво произнесла я.
– Так и есть, – решительно подтвердила Кора. – Мы с Джордин и Вайолет были лучшими подругами, но прямо перед Рождеством поссорились, и я думала, что Джордин больше никогда со мной не заговорит. Но на прошлой неделе она вдруг снова начала со мной общаться. Думаю, потому, что я выразила сочувствие ее бабушке, с которой случилась неприятность: она упала, сломала бедро и лежит в больнице. Во всяком случае, сегодня Джордин пришла меня навестить, и все было как раньше.
– И мама с сестрой вот тут расписались. А папа? Он поставил подпись? – Я вспомнила Джима Лэндри в гневе, который, казалось, исходил от него волнами.
– Пока нет. Но обязательно поставит. Он пока очень злится на меня.
– За что? – Я старалась говорить нейтральным тоном, не выдавая своего интереса.
– Мы прошлой ночью улизнули из дому. Плохо поступили, конечно, но так уж вышло. Мне вообще нельзя выходить на улицу так поздно.
– Отец так прямо и сказал, что злится на тебя? – спросила я.
– Нет, конечно. Да ему и говорить ничего не надо. И так понятно. Сидит с сердитым видом, скрестив руки. – И Кора продемонстрировала позу отца, неуклюже скрестив свои на груди.