– Знаешь, иногда страх очень похож на гнев.
– Папа ничего не боится.
– Случается, что родные нас удивляют, – пожала плечами я и предложила: – Может, тебе поговорить с ним об этом?
– Может, – невнятно буркнула Кора, и я поняла, что вступаю в деликатную область, а мне не хотелось слишком рано понуждать девочку к откровенности. Иначе она может вообще не довериться мне.
– Ты уже решила, в каком блокноте будешь писать? – спросила я, кивнув на стопку блокнотов со спиральками, лежащую на стуле в углу комнаты.
– Думаю, в тот, что с белыми медведями, – сказала Кора. – У меня и раньше был дневник. Я в нем постоянно писала.
– Правда? Я тоже веду записи, – поддакнула я.
– Вы пишете обо мне? – Она даже прищурилась от беспокойства.
– Нет, что ты, это совсем другие записи, – заверила я. – Мой личный дневник. Я записываю свои мысли о разных событиях, о книгах, которые читаю. Пишу, когда у меня возникают разногласия или проблемы с людьми, которые мне небезразличны. Помогает разобраться в своих мыслях и чувствах. А ты о чем пишешь? – Кора смотрела на меня с подозрением. – Может быть, попросишь маму или сестру принести тебе тот, прежний дневник, чтобы ты могла продолжать.
– Я его потеряла, – с тревогой пояснила она. – Надеюсь, никто не найдет.
– Возможно, где-то и обнаружится потом. А пока можешь писать тут. – Я достала блокнот из угла комнаты и положила на стол рядом с ней. – Ты выбрала тот, который предложила сестра. Сколько лет Кендалл? Четырнадцать? Пятнадцать?
– Пятнадцать. – Кора закатила глаза.
– Как вы ладите?
Девочка пожала плечами.
– Пожалуй, хорошо. В основном она тусуется со своей подругой Эмери, а меня просто не замечает. Иногда смеется надо мной. Но порой бывает очень милой, и тогда мы болтаем.
– О чем же? – поинтересовалась я, стараясь выпытать у Коры, можно ли считать Кендалл ее союзницей.
– Да так, ни о чем. Обсуждаем школьные дела, – уныло пояснила Кора. – Она называет меня надоедой. А потом вдруг начинает заступаться, как раньше.
– Иногда старших сестер трудно понять, – заметила я. – Но, судя по ее поведению, Кендалл очень беспокоится о тебе.
– Это потому, что я чуть не умерла, – буднично проговорила Кора, беря блокнот и листая пустые страницы. – Сестра стала жутко милой, очень непривычно. Все вдруг стали жутко милыми. Даже Джордин. Странно.
Следующие полчаса мы с Корой просто болтали. Хоть я и пыталась направить разговор на ночные события на вокзале и ее взаимоотношения с подругами, пациентка мало что рассказала. А через некоторое время и вовсе примолкла и принялась рассеянно рисовать каракули в новом дневнике и аккуратным закругленным почерком писать разные слова. Точки над «i» и «j» она заменяла крохотным сердечком.
Было грустно сознавать, что в больницу к Коре приехала только одна из подруг, да и то, похоже, под некоторым давлением. Со своего места в дверях я украдкой наблюдала за визитом Джордин: дедушка подталкивал девочку к Коре, понуждая вручить принесенный подарок. Сжатые кулаки Мары Лэндри, контрастирующие с ее невозмутимо бесстрастным лицом. Взгляд подруги, которую передернуло при виде бритого черепа Коры с вереницей скобок, напоминающих железнодорожные шпалы. Слишком бурная реакция Кендалл на гостью младшей сестры. И еще кое-что. Вина или, возможно, сожаление. Не уверена.
Я как раз собиралась подводить итоги, когда Кора спросила:
– А вы в призраков верите?
Казалось бы, простой вопрос, но я знала, что отвечать надо вдумчиво, осторожно. У меня возникло ощущение, что она впервые решилась поговорить со мной о Джозефе Уизере.
– О каких призраках речь? – уточнила я.
Кора стала делать в дневнике наброски. Детский рисунок привидения в простыне и с черными кругами вместо глаз.
– О тех, что разговаривают с нами, – ответила она, пририсовав еще и небо, полное звезд.
– Со мной никогда не разговаривали призраки, – призналась я. – А с тобой? С тобой они разговаривают?
Она пожала плечами.
– Когда я была маленькой, то думала, что призраки выглядят вот так. – Кора постучала карандашом по только что нарисованной картинке. – Мне казалось, что они прячутся в вентиляционной отдушине спальни. Когда через нее проходил холодный или горячий воздух, я думала, что со мной шепотом разговаривают призраки.
– И что они говорили? – заинтригованно спросила я.
– Вообще-то, ничего особенного. В основном звали меня по имени. А иногда кто-то дышал или скребся в окно. – Кора оторвалась от рисования и покосилась на меня, чтобы оценить реакцию.
– Наверное, жутковато, – предположила я.
– Вовсе нет. Они были дружелюбные и нисколько меня не пугали, – беспечно отозвалась она. – Я называла их Бебе и Билли. Но потом отцу надоело, что я все время о них говорю, и я перестала.
У маленьких детей нередко бывают воображаемые друзья, так что это откровение меня не удивило.
– А сейчас? – спросила я, надеясь, что мы добрались до Джозефа Уизера.
– Как вы думаете, призраки могут говорить через компьютер? – спросила Кора, перелистнув страницу блокнота и начав рисовать силуэт кошки.
Вот оно. Теперь нужно быть очень осторожной. Если пациентка расскажет, что кто-то, возможно тот самый подонок, общался с ней в сети, мне придется сообщить об этом правоохранительным органам. В мире психического здоровья необходимо лавировать между сохранением врачебной тайны и защитой пациентов от вероятного вреда.
– Кто-то общался с тобой в сети, Кора, и сказал, что он призрак? – спросила я.
Девочка потянулась за новым фломастером и раскрасила кошачьи глаза зеленым.
– Его зовут Джозеф, и он жил давным-давно, – сообщила она.
– И что он тебе говорил? – мягко спросила я, не желая давить.
Вместо ответа Кора написала над изображением кошки «Скиттлз», а внизу добавила: «Доктору Г. от Коры». Потом вырвала лист из блокнота и протянула мне.
– А, так это твоя кошка, – сказал я. – Симпатяга.
– Только не надо опять об этой проклятой кошке, – заявил с порога Джим Лэндри. – Кора, хватит.
– А мы мороженое принесли, – радостно сообщила Мара, входя за мужем с двумя ведерками в руках. – Шоколад или клубника. Выбирай.
Следом вошла Кендалл со своим ведерком в руках. Она выглядела измученной.
– Поговорим позже, – сказала я Коре, не желая заканчивать беседу. – Спасибо за рисунок, и наслаждайся мороженым.
Я попрощалась с семейством Лэндри и направилась к себе в кабинет, чтобы записать все услышанное от Коры. И подумала, что, наверное, все-таки стоит позвонить в полицию. Но так и не позвонила. Для начала мне требовалось больше информации. Больше общения с пациенткой, чтобы собрать воедино кусочки головоломки.
Дело № 92–10945. Из дневника Коры Э. Лэндри
22 декабря 2017 года
Лучше бы мне умереть. Презентация обернулась катастрофой. Какая же я дура. Фильм получился отлично, все аплодировали, а мистер Довер сказал, что мы проделали потрясающую работу. Проблемы начались позже, когда пошли вопросы-ответы и Бейли спросил, сколько девушек предположительно Уизер убил и скольких похитил.
Я вернулась к своей парте, вытащила из-под груды книг ежегодник и открыла на странице с фотографией Рэйчел Фармер.
Сама не понимаю, зачем вылезла. Ведь обещала же Вайолет и Джордин, что не буду, но не удержалась. И сказала всему классу, что, как утверждает большинство источников, изученных нами, пропало шестеро. Но на самом деле девушек было семь, потому что Рэйчел сбежала с Джозефом Уизером еще в 1991 году.
Я все бубнила и бубнила – даже не помню точно, что именно. Мол, Уизер на самом деле никого не убивал, а девушки сами решили с ним уйти. Они хотели остаться с Джозефом и ради этого были готовы бросить родных и друзей. Наконец я сообразила, что на меня больше никто не смотрит, а все уставились на Кейли Мартин, которая плачет за своей партой в дальнем углу класса.
– Заткнись уже! – прошипела Джордин и больно ткнула меня в плечо кулаком.
Я замолчала, а Кейли выбежала из класса. Мистер Довер послал за ней Вайолет, а нам с Джордин разрешил сесть.
Свою презентацию начала другая группа, но я не слушала, потому что была совершенно сбита с толку. Гейб наклонился вперед и прошептал мне на ухо:
– Ну ты и молодец, прямо Эйнштейн. Рэйчел Фармер была тетей Кейли.
Потом вернулась Вайолет и сказала, что Кейли заперлась в туалете, поэтому мистер Довер вышел из класса и не появлялся минут десять. Как только за ним закрылась дверь, Джордин разоралась на меня:
– Мы же, кажется, договорились не включать ежегодник в презентацию!
Я сказала, что очень сожалею и сама не понимаю, какая муха меня укусила, но она не слушала, а схватила ежегодник с моей парты.
– Держу пари, ты сама написала инициалы. – Джордин ткнула страницу мне в лицо.
Я возражала, что никогда не стала бы так делать, но скажу точно: она мне не поверила. Я посмотрела на Вайолет, но та уставилась в пол.
Затем кто-то сказал:
– Все знают о тете Кейли. Они с ее мамой были близнецами. Тетя пропала еще в юности, и больше о ней никто не слыхал. В память о ней в церкви каждый год заказывают поминальную службу.
– Ну ты и дура, – расхохоталась Джордин. – Небось, еще и считаешь Уизера настоящим.
И тогда я раскололась. Знала, что не должна, но закричала:
– Он и есть настоящий! Да! Он сам мне сказал!
Тут все принялись громко смеяться. Даже Гейб. Даже Вайолет.
– Заткнись! – заорала я Джордин. – Заткнись, заткнись! Каждый знает, что ты стерва. Даже Гейб так говорит!
– Ну а про тебя все знают, что ты психичка и воровка! – выкрикнула Джордин.
И тогда я ее ударила. Прямо по лицу. В классе стало тихо. Тут я поняла, что совершила очень большую ошибку. Даже целых четыре ошибки. Во-первых, велела Джордин заткнуться; во-вторых, публично объявила, что мальчик, который нравится Джордин, называл ее стервой; в-третьих, разболтала всему свету, что общаюсь с городской легендой, ну и в-четвертых, дала пощечину девочке, которая пользуется в классе самым большим успехом. Теперь мне конец.